В концертном исполнении

— Ну зачем же мы будем его беспокоить, — опять не согласился Лукин. — Подождем вместе, авось кто нам и поможет! Мне лично спешить некуда, а менты на вокзале пашут круглосуточно, так что успеем…

С этими словами, увлекая рыжего за собой, он опустился на лежавшее тут же у стены отполированное непогодой и задами бревно, коротко предупредил:

— Дернешься, пристрелю!

Привалившись спиной к нагретой солнцем, изъеденной жуками стене, он блаженно зажмурился, оглядел из-под широких полей шляпы заброшенный уголок старой Москвы. Рыжий вертелся на месте, то и дело зыркая глазами по окнам полуподвалов. Со стороны они выглядели, как два старых приятеля, присевших погреться на солнышке и поболтать о жизни. Время шло, двор оставался пуст, если не считать облезлого кота, вылезшего из дома составить им компанию. Наконец врезанная в ворота дверца скрипнула единственной петлей, и, двигаясь мягко и пружинисто, во двор вступил амбал в ковбойке с закатанными рукавами и невиданного размера клешах. Среднего роста, он был настолько широк в плечах, что сразу напомнил Лукину, как про таких говорят в народе: что поставить — что положить. Задержавшись на мгновенье в дверном проеме, амбал обвел настороженными глазами двор, остановился взглядом на идиллической картине дружеских посиделок. Секундой позже открылась маленькая дверца в полуподвал и из нее выглянул тощий человек в кителе, галифе и в тапочках на босу ногу. Голова его сидела на жилистой шее как-то боком, так, что издали манерой смотреть он напоминал петуха. Косой, понял Лукин, и не преминул отметить, что рука человека пребывала в кармане его военных штанов, явно сжимая нечто стреляющее. Тем временем амбал приблизился, остановился в паре метров, нагло, в упор рассматривая Лукина и не обращая никакого внимания на рыжего. Чтобы облегчить задачу знакомства с собственной персоной, Лукин поднялся на ноги и, подобрав с бревна саквояж, не спеша пошел через двор к поджидавшему его любителю военной формы. Рыжий плелся за ним, понуро свесив голову. Миновав посторонившегося косого, Лукин спустился по ступеням, потянул на себя дощатую дверь и, нагнувшись, вошел в низкое полуподвальное помещение. В центре комнаты, за столом, при свете голой электрической лампы, сидели двое и азартно резались в карты. Судя по возгласам, играли в буру. В глубине комнаты на нарах лежал кто-то третий, с головой укрытый ватником. Рядом находилась дверь, ведшая, как понял Лукин, в глубь полуподвала. Обогнув игроков, Лукин прошел в дальний угол и опустился на стул. Амбал подошел к рыжему.

— Ну что, падла, скурвился, легавого привел? — Могучей рукой он оторвал вора от пола, подержал для острастки на весу, но ударить не решился, зная, по-видимому, о тяжести своей руки.

— Постой, морячок, не горячись, — попридержал амбала и косой, однако не приближаясь, а наблюдая за происходившим от входа. Голос у него был блеющий и вполне соответствовал наружности. — Как объявится, велено просить.

Он хихикнул, указал заросшим щетиной подбородком на дверь у нар. Амбал по прозвищу Морячок слегка приспустил рыжего на пол и, полуволоча его по давно не мытым доскам, дотащил до двери, втолкнул в соседнюю комнату. Единственное, что заметил Лукин, освещена она была значительно лучше и на дальней ее стене висел большой яркий ковер. Дверь закрылась. Наступило молчание, нарушаемое лишь сопением Морячка и шлепаньем карт о столешницу. Косой все так же торчал у входа, по-петушиному оглядывая комнату и не вынимая руки из кармана. Лукин поставил саквояж рядом с собой, закинув ногу на ногу, достал пачку сигарет, чиркнул зажигалкой. Воздух в комнате был спертым, пахло чем-то кислым, не в последнюю очередь из-за сохших на веревке над нарами портянок. Докурив сигарету, Лукин стал уже позевывать, как вдруг внутренняя дверь открылась, и в комнату вошел среднего роста мужчина с седой шапкой крупно вьющихся волос. Лицо его было красиво мужественной, несколько тяжеловатой красотой, с которой контрастировали круглые старушечьи очки. Впрочем, он их тут же снял, положив в нагрудный карман белой рубашки, на которую сверху был надет теплый волчий жилет. Держался мужчина с достоинством, движения его были неторопливы, за каждым из них чувствовались физическая сила и тренированность тела. Лет около пятидесяти, определил Лукин на глазок, может быть, больше, но ненамного. Вещи носит недешевые, чистые, что особенно бросалось в глаза на фоне царившей в полуподвале запущенности.

— По-моему, здесь кто-то курил, — сказал мужчина, морща нос и небрежным жестом прогоняя картежников из комнаты. — А, гость? Ну, гостю позволено! Наслышан, премного наслышан, — продолжал он, подходя к столу и опускаясь на освободившийся стул. Откинувшись на его гнутую спинку, он долго и пристально рассматривал Лукина. К своему удивлению, Лукин вдруг понял, что как в манере держаться, так и во внешности между ними, пожалуй, было определенное сходство. Мужчина тем временем продолжал: — Рыжий рассказал, как вы его подловили, а еще поведал фантастическую историю, будто вы его пытали, заставляя привести сюда. Что ж, вот вы и у меня! Говорите, зачем пожаловали. Да, Морячок, — приказал он лениво, едва повернув голову в сторону амбала, — пошманай фраерка, а то, сдается мне, он рыжего обещал пристрелить. Интересно, что нам принесли в саквояжике?

Повинуясь команде, Морячок подошел к Лукину, оттолкнул его для общей острастки и потянулся к саквояжу. По-видимому, впоследствии он пожалел о своей поспешности, так как в следующий момент молча, как подобает настоящему мужчине, рухнул на пол, где и остался лежать, вдыхая исходящие от заплеванных досок миазмы.

— Неплохо, — прокомментировал мужчина, — совсем неплохо! Только зря вы горячитесь. Он ведь скоро очухается… Ну а пока у нас есть время, — усмехнулся он, — поговорим! Дайте-ка сюда вашу пушку!

Под дулом пистолетов косого и ожившей на нарах фигуры, оказавшейся бородатым мужиком, Лукин вытащил свой наган, положил его на стол.

— Теперь, будьте так любезны, саквояжик, — приказал мужчина.

— Может быть, лучше я сам? — предложил Лукин.

— Ну зачем же вам утруждаться, — криво усмехнулся пахан. — Косой, займись!

Тощий сунул пистолет в карман галифе, обошел Лукина стороной и взял саквояж. Поставив его на край стола, он немного повозился с замком и с ходу раскрыл обрамленные металлом створки. То, что представилось взгляду Косого, его поразило: глаза разом остекленели, костистое лицо сделалось белее полотна. Едва двигая губами, он произнес:

— Граната! Без чеки!

И все поняли, что он не врет, потому что чека висела на потертом рыжем боку саквояжа, привязанная шпагатом к его замку. В следующее мгновение все, кроме Лукина, лежали на полу, прикрыв головы руками. Каждый мысленно считал до трех.

Потянувшись через стол, Лукин подтащил к себе саквояж, закрыл его и, подобрав наган, отступил к стене так, чтобы видеть всех лежащих. Прошло три секунды, пять, семь! Первым поднялся пахан. Охлопывая ладонями свои брюки, он искоса посмотрел на Лукина, скривил тонкие губы.

— А вы, оказывается, шутник!

— Жизнь заставляет, — неопределенно заметил Лукин, не опуская дула нагана. — Я ведь предлагал помочь. Послушайте, Седой, я думаю, именно так вас зовут, — продолжал Лукин, — давайте ближе к делу! Мы тут с вами играем в игрушки, а они стреляют. Ей-богу, мне совсем не хочется выяснять, кто первый нажмет курок. Да и к тому же ни вы, ни я не стремимся привлечь сюда уголовку. Поговорим?

— Поговорим. — Седой сел на свой стул, приказал: — Отнесите Морячка на воздух, пусть освежится, а то здесь стало жарковато. Далеко не уходите, можете понадобиться!

Подождав, пока амбала под руки выволокли за дверь, Лукин опустился на стул, поставив его так, чтобы ему были видны окно и обе двери. Наган он убрал в карман, но рука его задержалась по соседству.

— Граната — муляж? — спросил Седой, разглядывая с близкого расстояния Лукина.

— Ну зачем же! — мягко улыбнулся Лукин. — Все самое лучшее, английское. Только граната отдельно, а запал отдельно. — Он помедлил, достал левой рукой сигареты, закурил. Спросил, глядя с прищуром: — Добровольческая армия… Одесса… безденежье… толпа скотов?..