Страница 80 из 146
Переступить черту, преступить преграду, преступить порог – выделенные слова образуют в романе семантическое гнездо с центральной лексемой порог, которая вырастает до размеров символа: это не только и не столько деталь интерьера, сколько граница, отделяющая прошлое от будущего, смелое, свободное, но ответственное поведение от безудержного своеволия.
Вообще символический план воплощения конфликта преступления и Наказания структурно богат и функционален. Символическую сгущенность смысла может принимать и сюжетный эпизод (чтение евангельской притчи, сцена на берегу Иртыша), и условные, мифопоэтические или "исторические" образы (сны, лейтмотив Лазаря, Наполеон), и деталь, обогащенная за счет контекста избыточным, с точки зрения аскетического сюжетного движения, смыслом. Так, старые доставшиеся Раскольникову от отца серебряные часы, на обороте которых изображен глобус, символизируют собою и единство человеческого (уже христианского) общежития, телеологически устремленного к установлению гармонии (Царства Божьего) на земле, и преемственность поколений. Это знак власти и ответственности за мир (глобус – своего рода "держава") и одновременно в масштабе личной судьбы экзистенциально благое для Раскольникова время до частного "грехопадения". Не случайно с ними Раскольников расстается незадолго до убийства, закладывая Божеское наследство ведьме Алене Ивановне, меняя истинную власть на самоволие [76].
Символ-топоним – Сенная площадь, через которую проходит путь Раскольникова в полицейскую контору, соотносящийся в мифологических своих смыслах с крестным путем Христа на Голгофу. В XIX в. она, одна из самых больших в городе, была "чревом" столицы, средоточием разнородных культурно-экономических "дорог". Именно здесь Раскольников, крестясь, целует землю, стоя на коленях, кланяется представителям той самой "почвы", и в этом идеологический смысловой план символа. Кроме того, она становится экзистенциальным перекрестком: публичное покаяние – витальная точка в эволюции героя.
Множество значимых личных имен, символика цвета, символический бестиарий (животные и названия животных в романе), символические топонимы и т. д. – через символическую систему как часть поэтики романа разрешаются оппозиции жизни и смерти, добра и зла, греха и добродетели, приемлемых и непригодных средств для достижения цели.
Граница этих сущностных противоположностей проходит через центральный образ романа – Раскольникова.
Раскольников априорно выведен Достоевским как фигура крайне противоречивая, даже раздвоенная. Резюме портретной характеристики "замечательно хорош собою" входит в противоречие с деталями, воссоздающими убогую одежду героя. Детали интерьера, описание комнаты недоучившегося студента формируют не только обобщенно-символический строй (комната, похожая на гроб), но и фон психологической мотивации преступления (каморка "до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становится в ней жутко"). Так подспудно автор-реалист указывает на связь психологического состояния и образа жизни, среды обитания: человек испытывает на себе их влияние.
Однако взаимодействие обстоятельств жизни и сознания героя нельзя свести к простой каузальной зависимости. Испытывая жестокую нужду, видя и вокруг себя ее страшные проявления, Раскольников не утратил донкихотского бескорыстия, умения сопереживать. Но благородные порывы души он гасит холодными умозаключениями: "Да пусть их переглотают друг друга живьем – мне-то что?" Противоборство чувства и горькой, скептической мысли – характерная черта многих героев – идеологов Достоевского. В "Преступлении и наказании" изображен человек с раздвоенной психикой, с несовместимыми установками: осмысленной жестокостью, агрессивностью и глубинным состраданием, человеколюбием. Отметим важную деталь творческого метода: автор не ограничится изображением внутренней раздвоенности героя и, используя художественный опыт повести "Двойник", введет в художественный мир романа персонажей, дублирующих и усиливающих его сущностные характеристики.
Явления интеллектуальной жизни Раскольникова иерархически подчиняют себе чувственный мир и поступки героя. Он – генератор и исполнитель идеи в одном лице. Но идея мучительно осмысляется им, столь же мучительно переживается. Сначала теория, новое слов, затем небезболезенная эмпатия собственной же идее крови по совести, наконец – проба и дело.
В описании убийства автор не избегает своего рода вульгарного натурализма: обух топора, трижды опускающийся на голову жертвы, кровь, прорубленный лоб кроткой Лизаветы – случайного свидетеля. Натурализм выступает как существенный элемент поэтики и эстетики низменного у Достоевского. Но и он служит воплощению "высоких" – личных, общенациональных, общечеловеческих – смыслов. Так, орудие убийства становится под пером автора символом агрессии, раскола человеческого сознания, веры, семьи, отечества, людского сообщества (не отсюда ли еще одна деталь – "говорящая" фамилия главного героя?)
Каковы же мотивы убийства? – Взять несправедливо нажитые процентщицей деньги, "посвятить потом себя на служение всему человечеству", сделать "сотни, тысячи добрых дел…"? Такова форма самозащиты, самообмана, попытка скрыть за добродетельным фасадом истинные причины. В минуты жестокого самоанализа герой осознает это.
И Достоевский, по словам Ю. Карякина, открывает "тайную корысть видимого бескорыстия" [77]. Она основывается на суровом жизненном опыте Раскольникова, на его "правде", по-своему понятой молодым человеком, на личном неблагополучии, неустроенности, на правде о мытарствах родных, на правде о недоедающих детях, поющих ради куска хлеба в трактирах и на площадях, на беспощадной реальности обитателей многонаселенных домов, чердаков и подвалов. В подобных ужасающих реалиях справедливо искать социальные причины преступления-бунта против действительности, которые первоначально воплощались лишь в умозрительных (мысленных) построениях героя.
Но мысленно отрицая существующее зло, он не видит, не хочет видеть того, что противостоит ему, отрицает не только юридическое право, но и человеческую мораль, убежден в тщетности благородных усилий: "Не переменятся люди, и не переделать их никому, и труда не стоит тратить". Больше того, герой убеждает себя в ложности всех общественных устоев и пытается на их место поставить придуманные им самим "головные" установления вроде лозунга: "да здравствует вековечная война". Это неверие, подмена ценностей – интеллектуальный исток теории и преступной практики.
Современный мир несправедлив и незаконен в представлении Раскольникова. Но герой не верит и в будущее "всеобщее счастье". Идеал социалистов-утопистов представляется ему недостижимым. Позиция писателя здесь совпадает с позицией главного героя, как и со взглядами Разумихина на социалистов вообще. "Я не хочу дожидаться "всеобщего счастья". Я и сам хочу жить, а то лучше уж и не жить".
Этот мотив хотения, возникший в "Записках из подполья", в "Преступлении и наказании" будет повторяться ("Я ведь однажды живу, я ведь тоже хочу…"), перерастая в мотив своенравия, самоутверждения любой ценой. "Самолюбие непомерное", присущее герою, рождает культ абсолютного своеволия. В этом психологическое основание теории преступления.
Сама теория излагается в газетной статье Раскольникова, напечатанной за полгода до преступления, и пересказывается двумя участниками одной встречи: следователем Порфирием Петровичем и Раскольниковым. Диалог после убийства на квартире следователя – важнейший, кульминационный в идейном развитии конфликта эпизод. Главная мысль, в которую верит (!) Раскольников, выражена лаконично: "Люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низших (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в своей среде новое слово".
76
Касаткина Т. А. Символическая деталь // Достоевский: эстетика и поэтика. – Словарь-справочник. Челябинск, 1997. С. 216–218.
77
Карякин Ю. Самообман Раскольникова (Роман Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание"). М., 1976. С. 38.