Страница 113 из 146
Между тем, несмотря на полемическое осмысление образа "народного жертвенника", автор изображает Овцебыка глубокой и неординарной личностью. В этом нескладном, неуклюжем человеке живет Поэт с удивительно тонким, вдохновенным и каким-то пронзительным отношением к миру, отчего его зрению открывается синева листа, а слуху – "сила" в "тихости леса". Душа же Овцебыка жаждет грозы – "то-то и хорошо, что все ломит", раскола, протеста, обновления. В связи с этим символична сцена грозовой ночи, в которой герой, возникающий на фоне горящей сосны – "колоссальной свечки", как бы сам невольно уподобляется свече на ветру, олицетворяющей неустанное горение во имя высокой цели.
Но одновременно Лесков, не разделяющий духовного поприща героя, вводит точку зрения рассказчика, которому в этой ситуации "было нестерпимо жаль" Овцебыка: "Стоя рыцарем печального образа перед горящею сосною, он мне казался шутом". Амбивалентный характер ночной сцены усиливал мысль автора о трагическом уделе Василия Богословского. Причем герою суждено пережить полное крушение собственной жизненной цели народного заступника. Сказочному "Сезаму" мужики предпочитают своего хозяина, преуспевающего капиталиста: "Здесь все на Александра Свиридова молятся… До него все дорасти хотят". И тогда Овцебык, сознающий, что идти ему больше "некуда" ("Везде все одно. Через Александров Ивановичей не перескочишь"), выбирает смерть. Исход судьбы героя усугубляет еще одно немаловажное событие, о котором сообщает рассказчику Василий: "Я нахожусь при истреблении лесов, которые росли на всеобщую долю, а попали на свиридовскую часть". Вспоминая любовное отношение Овцебыка к лесу ("густо, тихо, лист аж синий – отлично!"), можно понять еще одну, глубоко личную причину его ухода.
В романе "Некуда" положительные герои, исповедующие идеи революционной борьбы, также одушевлены сочувствием к демократическим массам. И также, по Лескову, их усилия выливаются в ненужную, бесполезную жертвенность действительно лучших революционных сил. Размышляя о революционно-освободительном движении, Лесков хорошо себе представляет, что оно всегда имеет национально-исторические корни и не может быть одним только "маревом" [110]. Писатель осознавал также и факт его неоднородности, как правило, присутствие в нем наносного, чужеродного, скоропреходящего элемента. Но были здесь и те, кто оставался до конца верен своим идеалам, тому, что привело их в стан борцов с неправедным миропорядком, те, кого позднее Лесков назвал "чистыми нигилистами".
Яростно защищаясь от критики на роман "Некуда", он утверждал: "Я знаю, что такое настоящий нигилист, но я никак не доберусь до способа отделить настоящих нигилистов от шальных шавок, окричавших себя нигилистами". Тем не менее, в изображении нигилистической среды в "Некуда" он провел борозду между ними, наметив два "круга" персонажей. Первый "круг" – мрачный, "бурый" (по определению Лескова) нигилизм московского кружка. Второй "круг" – "правоверные", "чистые" нигилисты, воплощающие высокие идеалы и трагическую обреченность нигилистического движения, такие, как Елена Бертольди.
Бертольди ничего не имеет общего с карикатурной "эмансипе" Кукшиной, хотя Лесков не может избежать иронии, связанной с желанием героини постоянно демонстрировать свой нигилизм ("Всему корень материя… Я недавно работала над Прудоном, а теперь занимаюсь органической химией, переводами и акушерством"). Что же касается изображения внутреннего мира героини, то здесь Лесков не допускает никакой иронии. В маленькой, сиротски обставленной каморке живет чистая, незащищенная, неприкаянная душа, у которой, если забрать весь ее нигилизм, жизнь может попросту лишиться всякого смысла.
Позже Лесков найдет определение этому типу своих героев – "обойденные": благополучием, любовью, счастьем, теплом… И если Елена Бертольди – чистейшей воды идеалистка в своем нигилистическом подвижничестве, то Лизе Бахаревой суждено пережить мучения, разочарования, боль, связанные с осознанием обреченности нигилизма. Не случайно роман назван "Некуда" – "некуда идти", как ранее сказал разуверившийся в своих идеалах герой "Овцебыка".
Трагическая участь участников революционного движения, вошедших в его ряды по высокому душевному побуждению, заключается, по мысли Лескова, в том, что они, подобно Василию Богословскому, не наделены достаточными знаниями о России, как говорит доктор Розанов Лизе Бахаревой: "Мы, Лизавета Егоровна, русской земли не знаем и она нас не знает". Отсюда очевидно, что, продолжая развивать в романе вслед за "Овцебыком" мотив напрасной жертвы для народа и сопрягая его с мыслью о бесперспективности революционных форм нигилистического протеста в России, Лесков вел полемику с собственными персонажами революционного толка. Но при этом писатель изобразил многих из них продолжающими оставаться верными своим идеалам, несмотря на трагическую обреченность исповедуемых ими убеждений.
Такими в романе Лескова, помимо Елены Бертольди, предстают "чистые нигилисты" Вильгельм Райнер, Юстин Помада, Лиза Бахарева, объединенные общим вдохновенным порывом к бескорыстной самоотдаче, к подвижническому служению общему благу. Это своеобразные русские донкихоты, жаждующие сразиться с жестоким и бездушным миром.
Но их чистая и чуткая душа стремится также к познанию общественного устройства, с тем чтобы найти пути преодоления "неправедной" действительности. В процессе обретения истины герои Лескова становятся горячими поборниками социалистического идеала. Свято верит в русскую общину и социализм Райнер. Для Лизы Бахаревой социалистическое учение является подлинной теорией жизни. К идеям социализма приобщается Помада.
Озабоченный судьбами бедных людей, страстно мечтающий оказать им действенную помощь, Райнер отправляется в Россию, где, как ему представляется, он сможет реализовать свои гражданские потребности, реально участвуя в приближающихся революционных событиях. Вообще для "настоящего нигилиста" жизнь только тогда обретала высший смысл, когда он, по словам Помады, "на свою дорогу нападал". И хотя Розанов, пытаясь доказать Райнеру, что он идет по ложному пути, рассказывает о настроениях, существующих "во глубине России", тот продолжает верить в приближающийся социально-демократический переворот, за которым наступит народное счастье.
Выражающий в романе многие воззрения автора, трезво мыслящий, доктор Розанов не может согласиться с позицией Вильгельма Райнера. Но его также не оставляет равнодушным судьба народа. Кому, как не Розанову, судебному и рекрутскому врачу, приходится каждодневно убеждаться в драматизме народного бытия. Однако при этом он убежден в том, что "надо испытать все мирные средства, а не подводить народ под страдания". Россию, по мысли Розанова, могут спасти "самоотверженные люди". Но "самоотверженных людей столько сразу не родится, сколько их вдруг откликнулось в это время", – говорит доктор Лизе, по-лесковски сознавая отягченность революционного движения "попутчиками". Вопрос о путях достижения идеала в романе остается открытым, хотя Лесков не снимает надежды на преобразование жизни. Но связывает он ее не с теми, кто составляет "мрачный" нигилизм московского кружка, олицетворяющий "накипь" на движении "верующей юности" (Н. Бердяев).
Совершенно другая тональность, предельно сатирическая, присутствует в изображении московского кружка нигилистов – Агапова, Пархоменко, Завулонова… – лохматых, грубых, нескладных. Здесь царит подобающая революционной деятельности атмосфера таинственности, опасности, заговора и подполья. Здесь делят всех людей на "своих" и "чужих", хотя на самом деле трудно назвать революционера Райнера "своим" в стане "бурых". Кстати, Лесков так и называет главу, посвященную истории Райнера, – "Чужой человек".
110
Столярова И. В. В поисках идеала. Творчество Н.С. Лескова. Л., 1978. С. 56.