Страница 12 из 15
В шестнадцать Джексон пошел в армию. Окунулся в аскетизм с рвением монаха-воина, открывшего достоинства дисциплины. Его сломали, а затем построили заново, и предан он был лишь этой новой, жестокой семье. В армии приходилось туго, но с прошлым не сравнить. Джексон с облегчением понял, что у него наконец-то есть будущее. Хоть какое.
Если б мать со своим раком пораньше обратилась к врачу, а не страдала в исконной мученической манере всех ирландских матерей, она бы, может, стукнула Джексонова брата по макушке свернутой газетой (как правило, в их семействе общались так) и велела ему не сидеть сиднем (он страдал от тяжкого похмелья), а выйти под дождь и встретить сестру на автобусной остановке. Тогда бы неизвестный не напал на Нив, не изнасиловал, не задушил, не выбросил бы ее тело в канал. Не было гвоздя.
После Джарвиса он отправился в паломничество — хотел отыскать Хаудейл. На чистом инстинкте, при некоторой поддержке и отчасти вопреки обструкционизму навигатора Джейн он колесил по проселкам, пока не наткнулся на вывеску «Деревенские каникулы в пансионе „Хаудейл“». Свернул на подъездную дорогу, бывшую слякотную канаву, ныне прополотую и покрытую свежим гудроном, и увидел дом, что по-прежнему стоял в конце дороги. Соседняя маслобойня и разбросанные тут и там домишки сельхозрабочих, про которые он забыл, оделись в одинаковые бело-зеленые костюмчики. Ни коров не видать, ни овец, не пахнет навозом и силосом, нигде не ржавеют останки ветхой деревенской техники. Ферму преобразили, дезинфицировали, превратили в иллюстрацию из сборника сказок. Когда-то, давным-давно, Джексон стер свое прошлое — теперь прошлое стерло его.
Джексон выбрался из машины и огляделся. Там, где Джоан Этуэлл развешивала стирку, теперь качели-песочницы, на месте покосившегося сарая — гравийная разворотная площадка. На лужайке, прежде бывшей двором, с бокалами в руках сидела группа людей разных возрастов (это называется «семья», напомнил он себе). Примитивно пахло жареным мясом. Увидев Джексона, взрослые смутились, и один мужчина, вооруженный щипцами для барбекю, повысив голос и явно готовясь к агрессии, спросил:
— Вам помочь?
Военные действия в этой обстановке Джексону не улыбались, поэтому он пожал плечами и ответил:
— Нет, — что еще больше смутило этих людей.
Он сел в «сааб», увидел себя в зеркале заднего вида. Оттуда глядел кто-то диковатый. Несколько дней не брился, сальные патлы нависли на глаза. Голод, худоба — он себя не узнавал. Хорошо, хоть волосы еще остались. Мужики теперь сбривают свое мужское облысение, тщетно надеясь стать крутыми, а не просто безволосыми. Джексону недавно стукнул полтинник — он с этим еще не вполне смирился. Золотые годы.(Ага, как же.) «Веха», — рассмеялась Джози. Обхохочешься, ага. Свой день рождения он профилонил, горестно бродил в одиночестве по Праге, обходя пьяные тусовки одиноких англичан и англичанок. А вернувшись, отправился в странствие.
С приближением к горизонту событий грядущей смерти его представление о старости поменялось. В двадцать лет старый — это сороковник. Теперь Джексон перевалил за полвека, и старость растягивалась, становилась податливее, хотя после пятидесяти нельзя отрицать, что у тебя билет в один конец на экспресс до вокзала.
Он уехал, до самого поворота чувствуя, как провожает его взглядом семейство за барбекю. Ну ясное дело — он бы тоже себя опасался.
В Нэрсборо Джексон отыскал Пещеру старой мамаши Шиптон [61], куда заходил на той школьной экскурсии. Школьником он удивленно пялился на окаменевшие экспонаты над колодцем — зонтик, сапоги, плюшевых медведей. Алхимия Колодца происходила из высокой минерализации воды, но и теперь, уже взрослым, Джексон был тронут — обычные предметы, а Колодец бережно их сохранил. В юности Джексон думал, что «окаменеть» всегда означает «окаменеть от страха»; думал, вдруг его напугает что-нибудь или кто-нибудь и он станет как эти бездвижные повседневные вещи? Теперь-то он знал, что так не бывает. От страха не каменеешь — это окаменение страх наводит.
Выжив на железной дороге, Джексон был признателен, но отчасти опасался, что спасение его обескровит, сделает благодарным проповедником позитивности ( Каждый день — подарок, моя жизнь на земле не должна пройти дароми т. д.). Удивительно, пожалуй, однако из катастрофы родилась иная версия Джексона — холоднее и жестче, нежели он ожидал.
— Джексон стал голоднее и злее, — засмеялась Джулия. — Ой, боюсь-боюсь. — Может, и стоит.
Ему теперь от нее не отделаться — они соединены общим сыном. Двое стали одним. Как спели бы «Спайс Гёрлз» [62].
С Джулией он встретился в Риво. Теперь он встречался с ней на нейтральной территории. Пару лет назад имел место некрасивый инцидент: Джексон, вымотанный и на взводе, заявился на порог коттеджа в Долинах, где Джулия жила со своим претенциозным и сверхбуржуазным муженьком Джонатаном Карром, и откровенно «объяснил», что Натан, вопреки предположениям Джонатана, вовсе не его, Джонатана, сын. И вот доказательства, провозгласил Джексон, торжествующе потрясая у Джонатана перед носом результатами анализа ДНК.
Естественно, последовало некоторое мордобитие, но едва ли это важно. Джексон угрожал иском об отцовстве, но и он сам, и Джулия понимали, что это все пустое. (Кого волнует мнение Джонатана Карра? Уж явно не Джексона.) Джексон не хотел воспитывать еще одного ребенка, с Джулией или без Джулии, он хотел лишь утвердить фундаментальный принцип собственности.
Треугольник их держался на невысказанном честном слове. Мужчина, зачавший мальчика, мужчина, воспитывающий мальчика, а на вершине вероломная женщина. Мой сын другого зовет отцом.Уж Хэнк-то вам расскажет, каково это [63].
С Джулией и Натаном он встретился не в самом Риво, а на Террасах над аббатством — вид оттуда такой, что дух захватывает. Красота разбудила в Джексоне романтика, который некогда был похоронен в темной глубокой шахте, а в последнее время бесстыже высовывал голову на свет божий. Пускай снаружи Джексон очерствел — внутри душа по-прежнему парила. Риво, Пятая Бетховена, воссоединение с матерью и ребенком.
Они шагали меж двух греческих храмов — капризов, выстроенных для забавы аристократов восемнадцатого столетия, а теперь отданных Национальному тресту.
— Ну ты глянь. Представляешь, каково сюда гостей звать? — сказала Джулия. — Вообрази только. — Она хрипела больше, чем прежде. — Высокое содержание пыльцы, — пояснила она, предъявив Джексону пачку зиртека.
По счастью, Натан, похоже, не унаследовал от матери ее легкие (а также, что немаловажно, ее аффектацию).
— Нельзя, чтобы такой красотой кто-то владел, — сказал Джексон.
— Ах, отними мальчика у коллективистского прошлого, но не отнимешь коллективистское прошлое у мальчика.
— Ерунда, — сказал Джексон.
— Да ну?
Натан поскакал вперед по траве.
— Мальчик! — окликнула его Джулия, истекая любовью.
Единственный мальчик. В жизни Джулии мужчины были всегда — и всегда на периферии, в том числе, подозревал Джексон, и ее фу-ты ну-ты муженек (снимем шляпу перед человеком, который умудряется оставаться женатым на ветреной Джулии). Но с мальчиком все иначе — мальчик жарко сиял в центре ее вселенной.
— А Джонатан знает, что ты здесь? — спросил Джексон.
— С чего бы? — сказала Джулия.
— С чего бы нет? — сказал он.
Она не ответила. Ну что ты будешь делать — она невыносима. (И хотя бы в этом постоянна.)
— Разрушенные хоры и все такое. — Это Джулия сменила тему. — Шекспир, разгон монастырей, — назидательно прибавила она, за многие годы постигнув, сколь велики черные дыры в эрудиции Джексона.
— Я в курсе, — сказал он. — Это я знаю. Я же не полный невежда.
— Правда? — ответила она, скорее рассеянно, чем с иронией.
61
Пещера старой мамаши Шиптон — достопримечательность Северного Йоркшира; называется в честь английской прорицательницы мамаши Шиптон (Урсула Саутейл, ок. 1488–1561), которая, по преданию, родилась в этой пещере.
62
Британская поп-группа Spice Girls(1994–2000) выпустила песню Мэтта Роу и Ричарда Стэннарда «2 стали 1» (2 Become 1)на своем дебютном альбоме Spiceв 1996 г.
63
«Мой сын другого зовет отцом» ( My Son Calls Another Man Daddy,1950) — песня американского кантри-музыканта и автора песен Хэнка Уильямса (Хирама Кинга Уильямса, 1923–1953).