Страница 11 из 29
Накануне той ночи, переменившей его жизнь, он готовил обед на троих: для матери, Рози и себя. Доминик нашел работу в одной из берлинских закусочных, где его слава повара медленно, но неуклонно возрастала. Домой он возвращался раньше обеих женщин. Как-то незаметно он сделался главным поваром в их маленьком семействе. Исключение составляли выходные дни, когда Нунци сама вставала к плите.
В тот вечер, накрыв на стол и размешивая соус маринара [22], Доминик вдруг сказал:
— А я бы женился на Рози или хотя бы мог изображать ее мужа, пока она не найдет себе подходящего человека. Кому какое дело, настоящий я ей муж или нет?
Аннунциата посчитала эти слова милой и невинной юношеской болтовней. Она улыбнулась и обняла сына. На самом деле Доминик не представлял себе лучшей кандидатуры в мужья для Рози, чем он сам. «Изображать» было сказано просто так. Парень готов был по-настоящему жениться на ней. Разница в возрасте и отдаленное родство не являлись для него помехой.
На Рози подействовала не эта милая и не такая уж невинная болтовня. Наверное, она понимала: предложение троюродного брата нереально и противозаконно даже для такой глуши, как северная часть Нью-Гэмпшира. Бедняжку, находившуюся на третьем месяце беременности, потрясло то, что этот мальчишка, едва успевший познакомиться с ней, предложил выйти за него замуж. А тот чурбан, соблазнивший ее, ни разу не произнес ничего подобного, хотя на него и оказывалось известное давление.
Учитывая нрав мужчин в семьях Саэтта и Калоджеро, «давление» заключалось в многочисленных угрозах кастрировать мерзавца, а затем утопить. Мерзавец, однако, сумел благополучно улизнуть либо в Неаполь, либо в Палермо, так и не заикнувшись о женитьбе на Рози. Неожиданное и искреннее предложение Доминика было первым сделанным ей предложением. Оно так взволновало Рози, что она расплакалась прямо за столом, где Доминик сдабривал креветки соусом маринара. Ей было не до еды. Рыдая, Рози ушла в свою комнату и улеглась спать на голодный желудок.
Ночью Аннунциату разбудили странные звуки. У Рози случился выкидыш. Нунци не знала, воспринимать потерю ребенка как благо или как проклятие. Доминик Бачагалупо лежал у себя в комнате и слушал плач троюродной сестры. В туалете без конца спускали воду, потом стали наполнять ванну. Он догадался, в чем дело. Мать ласково утешала бедняжку:
— Рози, может, это и к лучшему. Теперь тебе не надо бросать работу. И мужа не надо искать: ни фиктивного, ни настоящего. Послушай меня, Рози, ведь это и ребенком-то еще нельзя было назвать.
«Что я наделал?» — удивлялся Доминик. Даже воображаемая женитьба на Рози вызывала у парня почти постоянную эрекцию. (Ничего удивительного, ведь ему было шестнадцать.)
Потом Рози перестала плакать. Доминик затаил дыхание.
— Как ты думаешь, Доминик слышал меня? — спрашивала у его матери Рози. — Наверное, я его разбудила.
— Он спит как убитый, — успокоила девушку Нунци. — Но ты сама понимаешь: в таких делах без шума не обходится.
— Он наверняка меня слышал! — всхлипнула девушка. — Я должна ему сказать!
Она вылезла из ванны и стала торопливо вытираться. Затем послышался топот ее босых ног.
— Утром я сама все расскажу Доминику, — пыталась остановить ее Аннунциата, но Рози не слушала, босиком шлепая в свою комнату. — Нет! Это ему должна сказать я!
Хлопнула дверь, скрипнула дверца шкафа, с глухим стуком упала вешалка, с которой Рози сорвала платье. Потом девушка вошла в комнату Доминика. Она не стала стучаться, просто открыла дверь, подошла к кровати и легла рядом с ним. Ее мокрые волосы коснулись его лица.
— Я слышал, как ты… — пробормотал Доминик.
— Со мною все будет в порядке. У меня еще родится ребенок. Другой.
— Это больно? — спросил он.
Доминик не отваживался повернуться к ней. Зубы он чистил несколько часов назад и опасался, что изо рта у него дурно пахнет.
— Пока я не потеряла ребенка, я даже не понимала, что хочу его.
Доминик не знал, какие слова говорят в таких случаях. А Рози продолжала:
— Мне еще никто не говорил таких прекрасных слов, как ты сегодня. Я этого никогда не забуду.
— Я их сказал не просто так. Я хочу на тебе жениться.
Рози обняла его и поцеловала в ухо. Девушка лежала поверх одеяла, Доминик — под одеялом, но его спина все равно чувствовала ее тело.
— Лучшего предложения мне не сделает никто, — прошептала его дальняя родственница.
— Думаю, мы могли бы пожениться, когда я стану чуть старше, — предположил Доминик.
— Может, и поженимся! — воскликнула Рози и снова обняла его.
«Она согласна выйти за меня или это только слова?» — терзался парень.
Аннунциата тем временем отмывала ванну. Она слышала голоса сына и Рози, но слов разобрать не могла. Более всего Нунци удивило, что ее сын-молчун вдруг разговорился. Потом до материнских ушей долетел возглас Рози: «Может, и поженимся!» Доминик говорил, не умолкая. Голос Рози становился все тише, а монологи — все длиннее. Потом они оба, как парочка влюбленных, перешли на шепот.
Аннунциата продолжала остервенело скрести ванну. Она уже не задавалась вопросом, считать выкидыш, случившийся у Рози, благом или проклятием. Теперь это не имело значения. Нунци думала о самой Рози Калоджеро. Ее приезд к ним — благо или проклятие? Нунци пустила в свой дом симпатичную, смышленую и явно эмоциональную молодую женщину, которую бросил любовник и изгнала семья. Но подумала ли она, каким искушением явится двадцатитрехлетняя Рози для ее шестнадцатилетнего, начинающего созревать сына?
Аннунциата распрямилась, отряхнула колени и направилась в кухню. Дверь комнаты сына была приоткрыта. Доминик и Рози все еще шептались. В кухне Аннунциата взяла щепотку соли и бросила через плечо. Нунци так и тянуло нарушить эту страстную беседу. Она крепилась, крепилась и все же не выдержала.
— Рози, девочка моя, прости, что вмешиваюсь, — начала Аннунциата, выйдя в коридор. — Я ведь даже не спросила, захочешь ли ты теперь вернуться в Бостон.
Нунци старалась говорить ровным, бесстрастным тоном, чтобы Рози ни в коем случае не подумала, будто ей навязывают эту идею. Нет, Нунци только проявляет заботу и спрашивает о том, чего Рози, возможно, и сама желает. Тут шепот в спальне был прерван громким вздохом.
Рози почувствовала, что первым вздохнул прижавшийся к ее груди Доминик, а следом уловила и собственный вздох.
— Нет! — донеслось из комнаты, Рози и Доминик ответили хором, как будто предварительно репетировали.
«Явно не благословение», — подумала Нунци, услышав слова Рози:
— Я хочу остаться здесь, с тобой и Домиником. Хочу преподавать в школе. Я вообще не желаю возвращаться в Бостон.
«Я ее вполне понимаю», — думала Аннунциата, вспоминая собственные чувства.
— Я хочу, чтобы Рози осталась! — крикнул матери Доминик.
«Ты-то, конечно, хочешь!» — мысленно усмехнулась Аннунциата.
Семь лет разницы. Не ощутит ли потом ее сын, каково жить с женщиной, которая старше тебя? Следом явилась совсем уж нелепая мысль: вдруг начнется война и всех молодых парней заберут в армию?.. О чем это она? Какая армия? С такими увечьями, как у ее любимого «поцелуя волка», в армию не берут.
Рози Калоджеро осталась и успешно работала в школе. Молодой повар успешно работал в своей закусочной. Настолько успешно, что закусочная к подаваемым завтракам добавила блюда на ланч. За короткое время Доминик Бачагалупо своим поварским искусством значительно превзошел Аннунциату. Лучшее из блюд ланча он приносил домой, благодаря чему мать и троюродная сестра изысканно питались. Дома Нунци и Доминик иногда готовили вместе, но такое случалось все реже и реже.
Он делал мясной хлеб с вустерширским соусом [23]и сыром проволоне и подавал горячим, со своим излюбленным соусом маринара, или холодным — с яблочным соусом. Доминик научился жарить обвалянные в сухарях куриные котлеты с пармезаном. По-итальянски это кушанье называлось «alia parmigiana». Мать рассказывала ему, что в Бостоне эти котлеты делают из телятины, однако в Берлине достать качественную телятину было трудно. (Доминик попробовал заменить телятину свининой — получилось не хуже.) Он изобрел собственное блюдо — баклажаны с пармезаном. Франкоканадцы, приезжавшие в Берлин на заработки, понимали толк в баклажанах. А еще Доминик готовил баранью ногу с лимоном, чесноком и оливковым маслом. Нунци заказывала оливковое масло в одном из бостонских магазинов. Ее сыну понравилось добавлять это масло и к курятине, и к мясу индейки; то и другое он изумительно фаршировал смесью кукурузного хлеба и колбасы и сдабривал шалфеем. Доминик освоил несколько способов приготовления бифштексов, которые подавал с фасолью или жареной картошкой. Однако молодой повар не особо жаловал картошку, а рис просто терпеть не мог. Основным его гарниром были разные сорта макарон. Доминик просто варил их и подавал с оливковым маслом и чесноком, иногда — с горошком и спаржей. Он научился мастерски тушить морковь в оливковом масле, с добавлением черных сицилийских оливок и изрядного количества чеснока. Сам он не любил тушеную фасоль, но готовил ее для лесорубов и фабричных рабочих — в основном людей старшего поколения, успевших порастерять свои зубы и не евших почти ничего другого. (Нунци презрительно называла эту публику «пожирателями тушеной фасоли и горохового супа».)
22
Разновидность томатного соуса, который впервые начали готовить в Неаполе, когда испанцы завезли в Европу помидоры.
23
Пикантный соевый соус к мясным блюдам. В современной его рецептуре появился в конце 1930-х гг.