Лев Троцкий

Однажды в разгар диспута у Льва случился странный приступ. Он потерял сознание, начались судороги. Правда, его легко привели в себя, и самочувствие почти сразу стало нормальным. Подобные случаи происходили и позже с разной степенью тяжести (обычно гораздо легче), чаще всего на публике во время сильного нервного напряжения. Известный социал-демократ Лев Григорьевич Дейч, которому позже Зив рассказал об этом случае, высказал мнение, что у Троцкого произошел приступ эпилепсии. [63]Дейч, не имевший никакого отношения к медицине (у него было незаконченное высшее философское образование), вряд ли может в этом вопросе считаться авторитетом. Сам Троцкий и лечившие его после 1917 года лучшие российские медики, судя по имеющимся материалам, не определили характер заболевания. Один из кремлевских докторов, Ф. А. Готье, с которым у семьи Троцкого установились доверительные отношения, полагал, что имела место особая форма малярии, которую Троцкий подхватил в тюрьме, но он не был уверен в своем диагнозе. Постепенно загадочная болезнь приобрела новые формы: резко повышалась температура, возникали желудочные расстройства, особенно в моменты наиболее интенсивного нервного напряжения. [64]Нередко Троцкий после такого приступа несколько дней находился в постели. Современные медики, с которыми консультировался автор этой книги, в частности Л. JL Рубо, полагают, что Троцкий, скорее всего, страдал приступами вегетативно-сосудистого криза, связанными с крайними перегрузками нервной системы. Одно несомненно: приступы, которые происходили редко, но неожиданно, в немалой степени затрудняли сложную, полную интриг и неприязни, нередко перераставшей в ненависть, политическую деятельность Троцкого.

В конце 1899 года в одесском суде был вынесен сравнительно мягкий приговор по делу об участии в Южно-русском рабочем союзе. Четверо главных обвиняемых, включая Бронштейна, подлежали ссылке в Восточную Сибирь на четыре года.

После этого приговоренные были отправлены в Москву, где еще полгода ожидали этапа в пересыльной тюрьме. Здесь Лев впервые услышал имя Н. Ленина (так подписывались публикации будущего большевистского вождя в то время [65]) и прочитал вышедшую незадолго до этого его книгу «Развитие капитализма в России». Судя по краткости и сухости отзыва Троцкого об этом в своих воспоминаниях, книга особого впечатления не произвела. [66]Действительно, это был скучный, полный заимствованных таблиц и статистических исчислений трактат, по существу дела, повторявший многочисленные исследования о развитии товарно-денежных отношений. Существенным отличием ленинского труда были едкие ремарки, порой сменявшиеся грубыми ругательствами.

Более существенным событием в московской пересыльной тюрьме стала женитьба Льва Бронштейна на Александре Соколовской. Молодые люди хотели вступить в брак еще во время пребывания в одесской тюрьме. Но тогда в связи с возрастом необходимо было согласие отца, в котором Давид категорически отказал. «Лева рвал и метал и боролся со всей энергией и упорством, на какие он был способен. Но старик был не менее упорен и, имея преимущество — пребывание по ту сторону ограды, остался непобежденным». [67]Пришлось ожидать необходимого «брачного» возраста, чтобы официально сочетаться семейным союзом.

Сохранились нежные письма, которыми обменивались молодые люди, находя возможности пересылать их из камеры в камеру. В одном из них (от 17 ноября 1898 года) Лев сообщал, что порвал со своими родителями и отказался от их материальной помощи, что у него было свидание с отцом Саши, который даже был доволен этим разрывом (он считал, что родители Льва «гордятся в гораздо большей мере своим богатством, чем своими личными достоинствами» и что теперь «устраняется вопрос имущественного неравенства»). Лев писал невесте: «Я теперь так близко сижу от тебя, что, кажется, ощущаю твое присутствие. Если бы ты, спускаясь по лестнице на прогулку, сказала бы что-нибудь, я бы обязательно услышал. Попробуй, Сашенька!» И дальше вновь и вновь соединение юношеского любовного пыла с оптимизмом и перспективами общественной деятельности: «Жизнь все-таки так хороша, когда Саша так хороша и когда хочется так целовать и ласкать ее. Как мы будем счастливы. Как Олимпийские боги. Всегда, всегда неразлучно вместе». «Но приходит ли тебе в голову, что ко времени нашего возвращения из ссылки в России будет уже возможна легальная деятельность… О как мы с тобой будем тогда работать». [68]

В конце концов супружескую связь благословил ребе по иудейскому обычаю. Молодые же рассматривали это как скучную формальность, необходимую для того, чтобы они были поселены в ссылке вместе. Впрочем, Троцкий в мемуарах явно преуменьшает силу своих тогдашних чувств к Александре, пытаясь перевести личные отношения в русло политической борьбы: «Александра Львовна занимала одно из первых мест в южнорусском рабочем союзе. Глубокая преданность социализму и полное отсутствие всего личного создали ей непререкаемый нравственный авторитет. Совместная работа тесно связала нас. Чтобы не быть поселенными врозь, мы обвенчались в московской пересыльной тюрьме». [69]Свидетель взаимоотношений этой пары Г. А. Зив отвергает версию трезвого расчета и пишет, что на свиданиях Лев обнаруживал трогательную нежность по отношению к невесте, а потом жене. [70]Впрочем, несколько снижая пафос, Зив вспоминает, что тот был весьма внимателен и к другим дамам — сестрам и супругам, приходившим на свидания к арестантам. Лев Бронштейн, по словам Зива, буквально «очаровывал всех их своим рыцарством». [71]

Усть-Кут и Верхоленск. «Восточное обозрение»

Поезд с арестантским вагоном отправился из Москвы на восток, в направлении Иркутска, 3 мая 1900 года. В ряде городов заключенных перегружали, причем нередко подолгу держали в пересыльных тюрьмах. К окончательному месту ссылки прибыли через полгода, глубокой осенью. Им оказалось село Усть-Кут на реке Лене. В селе было около сотни изб, окруженных прекрасной дикой природой. «Кругом лес, внизу река. Дальше к северу по Лене лежали золотые прииски. Отблеск золота играл по всей Лене», [72]— вспоминал Зив.

Но сам сельский быт и нравы, с которыми Лев столкнулся впервые (в семье отца он жил в господском, хотя и сравнительно скромном доме), вызывали чувство тоски. Бронштейн и Соколовская воочию узнали, что такое идиотизм сельской жизни. «Хозяин и хозяйка нашей избы пили непробудно. Жизнь темная, глухая, в далекой дали от мира. Тараканы наполняли ночью тревожным шорохом избу, ползали по столу, по кровати, по лицу». [73]Видно, уже в то время у Троцкого зародилась стойкая неприязнь к деревенскому быту. Он не раз будет говорить и писать о значении крестьянского движения в русской революции, но с теми или иными оговорками, в какой-то мере навеянными личным опытом. Сочувствуя крестьянству, желая, чтобы его материальный уровень повысился, а нравы и культура хотя бы в какой-то степени развивались в направлении приближения к городским эталонам, Лев все отчетливее понимал, что это может быть достигнуто только усилиями просвещенных людей.

В Усть-Куте Саша 14 (27) марта 1901 года родила девочку, зачатую на одной из пересылок. Новорожденную назвали Зиной. Чтобы облегчить себе быт, супруги переселились по легко полученному разрешению иркутского генерал-губернатора восточнее, на реку Илим, где у них были знакомые. Там Лев недолго прослужил конторщиком у купца. Однажды Бронштейн, задумавшись, видимо, о высоких материях, записал фунт краски как пуд и тут же был с позором изгнан. Лютой зимой пришлось возвращаться в Усть-Кут. «На коленях у меня была десятимесячная девочка. Она дышала через меховую трубу, сооруженную над ее головой. На каждой остановке мы с тревогой извлекали девочку из ее оболочки. Путешествие прошло все же благополучно». [74]

63

Зив Г. А. Указ. соч. С. 33.

64

Serge V, Sedova Trotsky N. Op. cit. P 123–124.

65

Любопытно, что рад своих работ мой персонаж в недалеком будущем будет подписывать тем же инициалом — Н. Троцкий.

66

Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. С. 148.

67

Зив Г. А. Указ. соч. С. 35.

68

Российский государственный архив социально-политической истории (далее РГАСПИ). Ф. 325. On. 1. Ед. хр. 431. Л. 2–9. Это письмо было обнаружено в архивах жандармского управления. В 1922 году редакция журнала «Пролетарская революция» обратилась к Троцкому с просьбой разрешить публикацию письма. Троцкий ответил отказом. «Я еще не покойник, люди, с которыми я переписывался, тоже еще здравствуют, и не трудитесь превращать нас в исторический материал для Истпарта» (Там же. Л. 1). Все же главная причина отказа, видимо, состояла в том, что к этому времени Троцкий уже давно был женат вторым браком, и публикация любовного письма, адресованного первой жене, была бы неприятна всем троим.

69

Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. С. 148.

70

Зив Г. А. Указ. соч. С. 40.

71

Там же. С. 39–40.

72

Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. С. 148.

73

Там же. С. 148–149.

74

Там же. С. 149–150.