Страница 25 из 31
Под Москвой Леонова ошарашил вид переселенцев, бредущих с тех концов страны, куда пришёл голод. Потом Леонов описывал это в очерке, в очередной красноармейской газете:
«Было небо тусклое, как размазанный свинец, трепались гульливо по ветру два куста да берёзка за оврагом, тащились неизвестно куда, неизвестно зачем телеги голодающих.
Раз, два… пять… восемь…
Много. По вечерам останавливаются где попало, под угревой случайных берёзок разводят костры, долго, вяло разжигают отсыревшее в изморози дерево, глядят равнодушно в пляшущие языки огня — жалкие, бездомные. Ходит ветер, треплет кусты, сквозь дырявые зипуны ощупывает худое тело, нагоняет свинцовый кисель на небесные тучи».
Леонов и сам, что твой беженец, толком не знал куда идти.
Ранним утром добрался до Большой Якиманки, 22 — там жил двоюродный брат матери, Алексей Андреевич Петров.
Чтобы семью, на чей приют надеялся, не будить и не раздражать в первую же встречу, Леонов присел на тумбу и так и ждал до восьми утра, пока в доме живая жизнь не даст о себе знать утренними голосами.
Но дождавшись нужного срока и постучавшись, обнаружил на пороге незнакомого человека.
Человек сказал, что Алексея Петрова нет в Москве: уехал и вернётся нескоро.
— А вы кто Петрову будете? — спросил новый жилец дядиного дома.
— Племянник, — ответил Леонид.
— Ну, проходите, — позвал хозяин растерявшегося молодого человека.
Так Леонову начало везти в Москве на хороших, добрых, гостеприимных людей, хотя времена, казалось бы, к тому вовсе не располагали.
Новый жилец звался Александр Васильевич Васильев: проживал он с женой и дочкой, владел своей слесарной мастерской: чинил примусы, лудил самовары.
Он Леонова накормил и даже оставил ночевать.
Леонид начинает искать работу.
Интересная деталь: 8 июля 1921 года I Коммунистическая агитационная база обратилась к военкому Москвы с просьбой «откомандировать в её распоряжение тов. Леонова Леонида, так как он является желательным работником для агитбазы». Причём на агитбазе были и паёк, и денежное содержание. Военком Леонова нашёл, но тот отказался идти на агитбазу.
Если журналистикой, прячась за псевдонимами, он ещё мог заниматься, то агитаторская работа, видимо, казалась Леонову совсем поперечной.
Первый месяц своей жизни в Москве он работает помощником у приютившего его Васильева. Благо, у Леонида с юности любая работа в руках ладилась — вот и слесарному мастерству он обучился скоро, хотя ранее никакого понятия о нём не имел.
Жил прямо в мастерской. В гости к нему заезжал Зуев — тот самый, из Архангельска, что сидел на «острове смерти» в Мудьюге и устроил Леонида в архангельское отделение РОСТА. Теперь Зуева перевели в «Правду». Он вспоминал потом, как они в мастерской жарили с Леоновым икру из воблы на листе железа — тем и были сыты.
Под матрацем у Леонова лежали, по выражению Зуева, «заветные тетради»: «…сидя на кровати, приспособив на коленях лист фанеры, он писал свои рассказы».
Однажды Леонова едва не замели как «дезертира труда»: пришли в мастерскую посреди ночи, всех подняли, потребовали документы, обязали явиться утром для дачи показаний. Он принёс на биржу свои ещё архангельские документы, залив давно просроченную дату выдачи чернилами. Подделку не распознали, а вот на отсутствие работы стали сетовать. Тут Леонов и устроил показательную истерику: «Я на фронте газету делал в одиночку! Тогда я нужен был! А сейчас меня в дезертиры решили записать? Да? Может, лучше помочь красноармейцу Леонову?»
Шум возымел последствия: от «дезертира» отстали, оставили его лудить самовары.
Тут наконец-то подвернулась и постоянная работа. Леонов случайно встретил Николая Юрцева, который одно время был совладельцем типографии отца в Архангельске. Юрцев предложил Леонову, пожаловавшемуся на безработную жизнь свою, место в одной газете.
Незадолго до приезда Леонова в столицу, 9 мая 1921 года в Московском военном округе вышел приказ о выпуске массового красноармейского издания, вещающего на 16 центральных губерний РСФСР.
Туда и попал Леонов. Он и ещё двое журналистов составили первую редакцию газеты. Как видно, у молодого красноармейца были все возможности для того, чтобы сделать самую замечательную журналистскую карьеру в Советской России.
Главным редактором газеты, получившей оригинальное название «Красный воин», стал Сергей Лопашов, сын московского ресторанщика, коммунист, театровед и журналист — в общем, личность самая разносторонняя.
Поначалу в газете не было ни пайка, ни денежного содержания, хотя всё это предполагалось. Начали работать за так.
Распорядок дня у Леонова был, мягко говоря, напряжённый: с девяти утра до пяти вечера в редакции, с пяти до одиннадцати вечера — в слесарной мастерской, а потом до четырёх утра рассказы писал на фанерке.
Зарплату и паёк начали выдавать только к началу сентября, и то через раз, но есть твёрдое ощущение, что в то лето Леонов был по-настоящему счастлив: он уже почти нашёл свою интонацию, свой голос, свою тропку. Большая литература была уже рядом — вот-вот и начнётся. Сдувал чуб с глаз — у него тогда буйные волосы цвели — и выводил в полутьме своим, как Горький потом говорил, микробьим почерком волшебные словеса.
А в восемь утра опять на работу.
Две маленькие комнатки редакции располагались на первом этаже углового двухэтажного дома по Хрущёвскому переулку, 14/1, возле Дома учёных. В соседней комнате находилась, между прочим, редакция газеты «Печать революции», где в числе иных трудился Дмитрий Фурманов, тридцатилетний, красивый, уже приступивший к написанию повести «Красный десант».
Фурманов часто заходил к соседям покурить-поговорить, рассказал как-то между прочим о том, что собирается писать «военно-исторический очерк» про Чапаева.
С журналистской своей работой Леонов расправлялся весело. Те, кто Леонида знал в те дни, отмечали, что улыбка не сходила с лица его и вообще он имел привычку во всём всегда находить «смешинку».
Леонов конечно же под дурашливым видом своим скрывал очень многое; это была удобная маска — компанейство и веселье; даже сохранившаяся манера подписывать статьи то псевдонимом Лаптев, а то и просто Лапоть, тоже о многом говорит.
Лучше всего, по сложившейся уже традиции, журналист Лаптев писал сатирические вещи, в них по-прежнему приметно некоторое злорадство.
В среде красноармейцев, впрочем, имя Лаптева приобрело известность: рассказывают случаи, когда Леонова пропускали, скажем, во всевозможные государственные учреждения, едва он называл свой псевдоним. Он сам описал подобный казус в своей заметке «Мимоходом»: пришёл Леонов на одну партийную конференцию, часовой его остановил: «— Мандат есть? — Мандата нет, а вот удостоверение от редакции есть. Лаптев я… Вот на — читай! — Ну, ежели Лаптев — проходи…»
Вскоре Леонов стал ответственным секретарём. Чтобы помочь толковому сотруднику, ему обеспечили бесплатный проезд на трамвае: сохранилось удостоверение от 13 октября 1921 года, согласно которому «секретарь газеты Леонид Максимович Леонов действительно имеет право пользоваться трамвайным билетом № 98229».
Основной заботой Леонова было полиграфическое оформление «Красного воина»; кроме того, занимался он разбором почты, встречался с читателями, о чём рассказывал потом: «Красноармейцы присылали в газету самый разнообразный материал — заметки, статьи, небольшие рассказы, стихи. Особенно много было стихов. Написанные на обрывках обоев, газет, на обёрточной бумаге, они пачками поступали в редакцию. Пришлось создать при редакции „Красного воина“ нечто вроде консультации по стихам. <…> Авторы-красноармейцы, получая из частей увольнительные записки, приходили в редакцию со своими рукописями. Некоторых вызывала редакция. Бывало, беседуешь с одним автором, тут же вместе с ним вносишь в его стихи поправки, а два или три стихотворца, волнуясь, сидят и ждут своей очереди».
Начались ещё и выезды в воинские части Московского гарнизона по редакционным делам: брал интервью у командиров и комиссаров, общался с участниками литературных кружков (а такие стали появляться во всех частях), консультировал военкоров.