Братья Стругацкие

1990-й… Многие уже расстались с мыслью о несокрушимости системы.

Но далеко не все.

18

В книгах своих Стругацкие не раз выражали надежду: наше поколение кое-что делало правильно, где-то давало слабину, совершало не тот выбор… но дети могут вырасти лучше нас…они-то и сдвинут этот старый смрадный мир в сторону лучшего будущего.

Например, в повести «Гадкие лебеди» дети обретают необыкновенную мудрость и могущество. Они выступают против всего убийственного арсенала власти — полиции, армии, спецслужб, автоматов, танков, истребителей — с прутиками в руках и побеждают. Ради детей продает душу дьяволу один из главных героев повести «Отягощенные злом». К тому же умные воспитанники — самый важный итог деятельности центрального персонажа «Отягощенных злом» Георгия Анатольевича Носова. Кстати, и повесть «Хищные вещи века» заканчивалась тем, что во всем многолюдном городе-государстве лишь дети избавлены от отравы, сгубившей старшие поколения; взрослые утопили свою жизнь в повседневной суете, наркотическом дурмане и прочих бессмысленных удовольствиях, но дети еще могут начать всё сызнова, сделать жизнь светлее…

Так вот: в «Жидах города Питера» несломленные и свободные сыновья фактически ломают власть, попиравшую их родителей. Братья Стругацкие вывели на подмостки театрального действия заветную свою мечту — воспитать такое поколение, которое сломает систему и, возможно, построит первый этаж Нового века.

19

Пьеса «Жиды города Питера» — своего рода памятник идейной последовательности Стругацких: авторы сделали твердый выбор, они честно придерживались этого выбора на протяжении многих лет, а когда ситуация, наконец, потребовала от них: «Враг ослабел! Надо бить его, пока не очухался. Бейте же!» — они нанесли удар…

20

Братья Стругацкие получили необыкновенную известность и высокую признательность советской интеллигенции после выхода повестей, созданных ими в 60–70-х годах. Работы, относящиеся к раннему, «романтическому», периоду, завершившемуся «Попыткой к бегству» (1962), сделали Стругацких весьма значительными фигурами в нашей фантастике. Но впоследствии тексты «романтического» периода постепенно перешли на второй план, уступив пальму первенства повестям «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Понедельник начинается в субботу», «Улитка на склоне», «Пикник на обочине».

Тексты 60–70-х отличались высоким градусом публицизма — гораздо большим, чем в период «Страны багровых туч» и «Пути на Амальтею»; это литература социально-философских идей. При этом она

а) делалась языком, близким потенциальному читателю;

б) делалась на очень высоком драйве;

в) делалась в рамках фабульной конструкции, которая основывалась на сюжете-приключении, либо на сюжете-расследовании, то есть имела детективную составляющую;

г) была чрезвычайно насыщена диалогами, при сухом, рубленом способе изложения, малом числе прилагательных, малом числе длинных предложений с разного рода сложноподчиненными наворотами и деепричастными осложнениями.

В 80-х годах ситуация резко изменилась. Мы говорим сейчас не о мировоззрении Стругацких: идеи, которые они исповедовали, с ними и остались. Мы говорим о способе строить тексты, о творческом методе.

Эти изменения видны на примере романов «Хромая судьба», «Отягощенные злом» и повести «Волны гасят ветер».

Градус публицизма в них не то что не упал, а, скорее, заметно повысился. Но теперь это публицистическое наполнение художественных текстов стало проявляться несколько иначе. Если раньше Стругацких интересовало развитие идей, их обсуждение, то теперь им этого было недостаточно. Теперь добавился некий комментарий культурно-религиозного наследия, то есть стремление не только дискутировать и утверждать свой вариант истины, а еще и оценивать то, что существует вне данного варианта, — порой веками и тысячелетиями. Особенно ярко эта «новина» выразилась в «сорокинской части» из повести «Хромая судьба» и, более приглушенно, в «Отягощенных злом».

Что же касается диалога с читателем, то и он приобрел иные формы.

Прежде всего, диалог этот весьма усложнился, из него ушла прежняя легкость, ясность. Стругацкие теперь обращались к тем читателям, которые в большей степени интеллектуалы, нежели массовые поклонники их творчества 60–70-х.

В чем тут дело? То ли сам читатель изменил возраст вместе с писателями, повзрослел, постарел даже, то ли Стругацкие просто устали изощряться в форме высказывания, принимая в расчет массовую аудиторию. Написать так, чтобы твой текст понимали и принимали одновременно и высоколобые умники, и массовая аудитория, весьма сложно. Даже учитывая в принципе более высокий интеллектуализм советского любителя фантастики по сравнению с сегодняшним.

И вот из текстов братьев Стругацких восьмидесятых годов исчезло сколько-нибудь выраженное обращение к «массам». Повести того периода в художественном смысле дрейфовали в сторону литературы основного потока, они даже приобретали черты артхауса. В «Отягощенных злом» и «сорокинской части» «Хромой судьбы» видны квазимистические мотивы, абсолютно неприемлемые для прежних Стругацких, но органично вписывавшиеся в картину позднесоветского мейнстрима, медленно, но неотвратимо шедшего к легитимизации мистического элемента. Усложнилась композиция программных текстов, увеличилось количество недоговоренностей «для умных», повысился запрос на гуманитарную эрудированность, исходивший от Стругацких к читателям. Ярче всего подобные метаморфозы видны по «Отягощенным злом», в первую очередь — по «мемуару» Манохина.

В «техническом» смысле прежде всего бросается в глаза падение числа диалогов. По сравнению с повестями предыдущего периода их стало вдвое, если не втрое меньше. И даже в относительно более «легкой», драйвовой повести «Волны гасят ветер» диалогов немного, а в начале текста они вовсе отсутствуют. Это производит впечатление разительной перемены, если сравнивать «Волны гасят ветер» с предыдущим текстом из цикла о «Мире Полдня» — «Жук в муравейнике». Полностью исчез сухой, чуть холодноватый, «рубленый» стиль. Появилось множество причастных, деепричастных оборотов, сложноподчиненных конструкций. Весьма заметно увеличилась средняя длина предложения — по сравнению с теми же 60-ми годами.

Прежде Стругацкие очень редко напрямую апеллировали к чувствам и психологическим состояниям персонажей. Они в принципе избегали концентрированного психологизма и старались показать внутренние состояния героев через их слова и действия. В 80-х они стали со вкусом входить в «диалектику души», выдавая прямые описания эмоций, переживаний, психологических движений. «Сорокинская часть» состоит из этого по преимуществу — немыслимое дело для братьев Стругацких 60-х годов! Сюда же относятся откровения Каммерера, раздавленного проблемой люденов, которая на него свалилась столь неожиданно, а также история Агасфера Лукича из «Отягощенных злом».

Новой чертой Стругацких стал своего рода «документализм», то есть изложение, текущее от одного документа к другому или, во всяком случае, опирающееся на них. Это, во-первых, давало эффект «аутентичности», невероятного правдоподобия мира, во-вторых, избавляло от необходимости многое выписывать, заполнять лакуны действия. «Документализм» резче всего выражен в повести «Волны гасят ветер», собственно, на нем построено все действие. Но включение в художественную ткань дневников, мемуаров, иных произведений присутствует также и в «Отягощенных злом», и в «Хромой судьбе». Последняя, собственно, сделана как переплетение монологичной «сорокинской части» с главами из повести «Гадкие лебеди», приписанными Феликсу Сорокину.

Во всех трех указанных повестях ослаблена сюжетная составляющая.

Прежний драйв, столь характерный, например, для «Трудно быть богом» или, скажем, «Пикника на обочине», «Парня из преисподней», перестал быть важным. Кроме того, детективные и приключенческие акценты, обычные для текстов братьев Стругацких всего предыдущего периода, сменились акцентами интеллектуального расследования, иначе говоря, решения головоломки или целого ряда головоломок. С этим в значительной степени связан и тот же самый «документализм» — он позволял не отвлекаться на то, что не является частью расследования и не входит в багаж идей, который писатели хотят передать читателю.