Блаватская

Ничего на свете для Блаватской не было важнее и сладостнее, чем ее признание сильными мира сего. Уж как она их ненавидела, этих высокомерных, кичливых, с рыбьей кровью людей, сосредоточенных на своей карьере и превозносящих политику выше всего на свете. Они обволакивали ее паутиной своих сословных предрассудков, обольщали призрачными атрибутами богатства и власти. Именно по их вине началась ее тяжелая скитальческая жизнь. И вот теперь она подчинила некоторых из них себе, провела на мякине, таких опытных, хитрых и прозорливых. Одного только не поняла Блаватская — действия своей кармы, которая с какого-то момента не могла не нанести ей сокрушительного удара. Ведь она сама постоянно нарушала основной человеческий закон: жить — Богу служить.

Во время своего визита в Лондон Блаватская поняла, что в английских оккультно-мистических кругах больше всего говорят об Обществе психических исследований. Несколько авторитетных деятелей этого общества одновременно были и членами Теософического общества. Понятно, что слухи о махатмах и их письмах дошли до членов Общества психических исследований и вызвали неподдельный интерес. Говоря откровенно, сама основательница теософии интересовала их куда меньше. Кто-то из них назвал «Изиду без покрова» «хаотическим апокалипсисом невежества». Общество психических исследований, изучая странные явления природы и человеческой психики, создало свой особый мир, в котором научный анализ преследовал цель понять природу феноменальных явлений, удовлетворяя тем самым одну из коренных потребностей человеческого духа — потребность ощущать себя значимой частью существующей жизни. Можно поэтому понять и объяснить переполох среди членов Общества психических исследований, который вызвали заявления Синнетта о махатмах и их посланиях. С членом Общества психических исследований Фредериком Майерсом, поэтом и эссеистом, Блаватская до поры до времени была в хороших отношениях. В середине апреля 1884 года одним богатым американцем от имени этого общества был дан обед в честь Олкотта. На этом обеде он пригласил в Адьяр молодого человека по имени Ричард Ходжсон, выпускника и преподавателя Кембриджского университета. Олкотт хотел, чтобы тот собственными глазами увидел появляющиеся там феномены. Была ли это подстава Блаватской со стороны полковника или его наивность, переходящая в глупость, — сказать сейчас трудно. Тогда на обеде всех заинтересовали феномены, произведенные «старой леди» и ее Учителями в США, Индии и в других местах. Была создана специальная комиссия Общества психических исследований, на заседания которой вызывались Мохини Мохан Чаттерджи и Альфред Перси Синнетт. Пришла очередь и Олкотту рассказать, что он видел своими глазами.

Освидетельствование Олкотта произошло в Кембридже 11 мая 1884 года. На заседании комиссии Елена Петровна не присутствовала. В то время она была уже в Париже. Олкотт удивил собравшихся непосредственностью своей натуры, детской доверчивостью и простодушными ответами. Показания у Олкотта брали Фредерик Майерс, влиятельный член Общества психических исследований, и его коллега Герберт Стек.

Фредерик Майерс спросил его с подковыркой:

— Сэр, будьте любезны сказать, где и когда вы впервые встретили махатму Морию?

Олкотт поднял на судью не умеющие лгать глаза и сказал:

— Первый раз я встретил его на улице в Нью-Йорке. Учитель появился на короткое время, чтобы поговорить со мной, а затем таинственным образом исчез.

— Чем вы можете доказать, что эта встреча на самом деле имела место? — продолжал допытываться Фредерик Майерс.

— Я ожидал этого вопроса, — простодушно признался Олкотт, — поэтому-то и захватил с собой вещи махатмы Мории, которые он подарил мне.

И Олкотт предъявил шелковый тюрбан в качестве вещественного доказательства: тюрбан должен был бы, как он считал, вызвать у судей благоговейный трепет. Результатом этого показа был громовой смех присутствующих, который сотряс стены небольшого зала.

В разговор вступил Герберт Стек. Он осторожно поинтересовался у Олкотта:

— Я хотел бы все-таки уточнить: почему вы полагаете, что встретившийся с вами человек был махатмой, а не обычным индусом?

Отвечая на этот вопрос, Олкотт превзошел даже самого себя. Он трогательно посмотрел на собравшихся перед ним людей и сказал:

— К сожалению, я редко встречал живых индусов. Впервые я увидел индуса в Лондоне.

Олкотт был искренне убежден, что его ответы понравились высокой комиссии и что он произвел на ее членов хорошее впечатление.

— Что вы можете продемонстрировать нам в качестве других доказательств существования махатм? — Этим вопросом Фредерик Майерс хотел закончить снятие показаний с Олкотта.

Олкотт молча достал из кармана брюк позолоченного Будду на колесиках и с гордостью повертел им перед носом остолбеневших судей. Через несколько секунд, чуть не падая со стульев, расхохотались почти все.

У одного старика, потерявшего бдительность, изо рта от смеха выпала вставная челюсть, и эта неприятная случайность сделала хохот поистине гомерическим.

Когда Олкотт ознакомил Блаватскую со стенограммой заседания, она дала волю своим чувствам и слов при этом не выбирала. Олкотт не вынес издевательств над собой и с вызовом крикнул:

— Что вы от меня хотите?! Мне что, покончить жизнь самоубийством?!

Блаватская смирялась с людской глупостью, но не терпела шантажа. Особенно если угрозы исходили от недалеких людей. Она словно ополоумела — такая охватила ее ярость. Елена Петровна потребовала немедленного выхода Олкотта из общества, визжала и оскорбляла его, как могла. Олкотт отвечал хриплым голосом, глядя на нее исподлобья, как несправедливо обиженный большой ребенок:

— Меня ваши слова не трогают! Я буду работать в обществе до тех пор, пока меня не выгонят Учителя [421] .

Не нужно быть провидцем, чтобы понять: ничем хорошим подобные допросы не кончаются. После печального инцидента с Олкоттом Блаватская пришла к убеждению, что дураки оживляют жизнь, они — словно чмокающие пузыри на водной глади, без них всякого рода неожиданности воспринимаются больнее и трагичнее. Ею овладела парадоксальная мысль: не придают ли дураки определенную устойчивость постоянно меняющейся жизни? Может быть, они — соль Земли?

На обратном пути из Лондона в Париж ее сопровождала Мэри Гебхард с сыном Артуром, замечательная женщина, ее новый друг.

Мэри Гебхард была по отцу англичанкой, а по матери ирландкой. С юных лет она проявляла склонность к философии и оккультизму. Обучалась древнееврейскому языку — а как же иначе разберешься в премудрости каббалы? Мэри Гебхард была продвинутой в оккультных науках женщиной. На протяжении многих лет она училась у Элифаса Леви, до самой его смерти в 1875 году. Блаватской с ней было по-настоящему интересно.

Помимо герцогини Кейтнесс великосветские дамы из разных европейских стран наперебой приглашали Блаватскую. Они в ней откровенно нуждались и предпочли бы отказаться от некоторых своих привычек, лишь бы попасть в ее окружение и увидеть сладостные миражи сверхдуховного и сверхреального. Весь ход медиумических событий и паранормальных явлений, которые происходили в Европе, неудержимо влек их к «старой леди». Блаватская была засыпана приглашениями из Лондона и Парижа.

Среди суетливых людей, которые ссорились, ругались, интриговали, говорили банальности, сообразуясь, впрочем, с временем и местом, Елена Петровна казалась гостьей из другого мира. Они, околдованные личностью Блаватской и убежденные в том, что она вошла в общение с небесами, прощали ей веселое и смешливое настроение, крутой нрав и едкую иронию в свой адрес. Иначе говоря, она была нарасхват, и ее, как знамя, передавали из рук в руки.

Она же научилась управлять ими по своему усмотрению.

Блаватская на дух не переносила резонеров и святош, как и тех, кто серьезничал и кичился образованностью, знаниями и богатством. Последние затыркали ее глубокомысленными вопросами, и когда не было сил на них отвечать, она, сощурившись, говорила глухим таинственным голосом: «Подумайте…» Умела она выставить собеседника идиотом, а самой уйти от ответа. Не могла же она этим ухоженным и малоподвижным людям говорить, как прежде говорили ее Учителя: «Дерзайте!» Ею часто овладевало страшное утомление, словно она целое столетие пребывала в изнурительном и бесконечном пути. Блаватской захотелось чуть-чуть отдохнуть и навсегда избавиться от неприятных воспоминаний и навязчивых призраков. Ее крутая и узкая дорога в будущее пролегала через горные теснины человеческого непонимания и недоброжелательства. Она наверняка знала, что всё происходящее с человеком неизбежно и предрешено, и только одна тайна не раскрывалась перед ней: сколько ей отпущено сроку на земную жизнь?

421

Meade М. Madame Blavatsky: The Woman Behind the Myth. NY., 1980. P. 306–308.