Иван Грозный

Шесть бояр при помощи переводчиков беседуют с Поссевино, отвечая на его вопросы, но при малейшем затруднении бегут к царю. После перерыва они по очереди зачитывают длинный свиток с витиеватыми ответами государя. Каждый начинает с благословения царя и перечисления всех его титулов. Поссевино слушает это тридцать шесть раз подряд, тщательно скрывая раздражение под маской любезности. Позже ему придется наблюдать споры переводчиков, которые препираются по поводу смысла текста и упрекают друг друга в искажении мыслей Его Величества. В течение месяца стороны дискутируют, не понимая друг друга, обмениваются нотами, бредут в тумане. Иногда царь приглашает Поссевино и ведет с ним приватные беседы. После того как папский легат целует ему в знак уважения кончики пальцев, Иван моет руки в золотом сосуде, чтобы очиститься от грязи, которую оставил на его коже этот еретик. С хитростью и упорством отстаивает государь свои предложения, восхваляет заслуги папы, описывает выгоды для всего христианского мира от прекращения военных действий между Россией и Польшей, но не произносит ни слова о крестовом походе против Турции, ни о сближении двух Церквей. Уверенность его укрепляет долгожданная весть, пришедшая из Пскова, о поражении Стефана Батория. Он знает, что у противника не хватает продовольствия, боеприпасов, денег. Быть может, настало время расплаты? В середине сентября иезуит понимает, что теряет время в России, и решает вернуться к переговорам с польской стороной. «Ты идешь искать короля Стефана, – напутствует его царь. – Поприветствуй его от нашего имени, а после обсуждения мира на условиях, предложенных папой, возвращайся к нам, так присутствие твое всегда нам любезно из-за нашего отношения к тому, кто тебя послал, и твоего искреннего участия в наших делах».

Пятого октября 1581 года Поссевино находит Стефана Батория в польском лагере недалеко от Пскова. Несмотря на плохое состояние его войска, король не намерен отступать в вопросе о территориальных притязаниях, но готов отказаться от выплаты дани. Уверенный в том, что исчерпал все дипломатические возможности, иезуит пишет 9 октября к Ивану, советуя как можно быстрее начать переговоры. Уставший от войны царь готов отправить своих представителей в стан врага. Они встречаются с польскими участниками переговоров в разоренном городе Киверова Гора, в пятнадцати верстах от Запольского Яма. Беседы проходят в бедно обставленном деревенском доме, где поселился Поссевино: все рассаживаются по лавкам между импровизированным алтарем и печью, дым от которой выходит через отверстие в крыше. По окончании каждого раунда переговоров присутствующие расходятся, похожие на трубочистов. Иезуит выступает в роли арбитра: по правую руку от него сидят поляки, по левую – русские. Споры столь яростны, что не один раз поляки выскакивают из хижины с криками, что ноги их больше не будет в этой ловушке. Однажды, потеряв терпение, Поссевино хватает одного из русских за шубу, обрывает все пуговицы и выставляет за дверь. Но, переходя от ссоры к ссоре, стороны все-таки договариваются: пятнадцатого января 1582 года подписано перемирие сроком на десять лет. Русские оставляют всю Ливонию и Полоцк, поляки – завоеванные ими русские города. Это наихудший вариант для царя – после двадцати лет борьбы, когда Ивану казалось, что он исполнил все, что хотел, Москва вновь оказалась отрезанной от Балтики и Западной Европы.

А он не перестает думать о ней. Опасаясь перенимать иностранные новшества, во все глаза смотрит на них. Одновременно гордится тем, что русский, и стыдится отставания своей страны от других. Глядя на Францию, Италию, Англию, Германию, Испанию, Польшу, где расцветают искусство и литература, понимает, что его страна застыла в созерцании пыльного прошлого. В эпоху Чосера и Вийона, Петрарки и Боккаччо, Данте и Ариосто, Рабле и Ронсара в Москве нет ни одного писателя. Ужас перед мирскими удовольствиями, который воспитывает православная Церковь, душит робкие ростки проявления любого дара. Одна архитектура сумела вырваться из этих пут. Живопись, скульптура, музыка, литература задавлены церковными запретами. Воображение художника, и то ограниченное строгими правилами, может найти выход только в иконописи, сказители довольствуются сочинением песен и сказок. Огромная страна пребывает в дремоте. Тяжелое оцепенение мешает ей думать и самовыражаться. Первая типография, установленная датчанами, разрушена москвичами, напуганными деятельностью «слуг сатаны». Новую Иван устраивает у себя в Александровской слободе – там печатают не слишком много книг, и все они религиозные. Изданные за границей – тоже редки. По описанию, составленному в 1578 году, сказочно богатый Строганов владел двумястами восемью книгами, из которых только восемьдесят шесть были отпечатаны. Митрополит Макарий, неутомимый и разносторонний писатель и богослов, в двенадцати огромных томах собрал жития святых, труды отцов Церкви, описания «хождений» – путешествий. В его работе принимал участие сам царь – в свое время Макарий учил его, у него легкое перо и бурное воображение. Основу его личной библиотеки составляют Библия, молитвенники, Псалтирь, знаменитый «Домострой», «Четьи-Минеи». Но он читает и светскую литературу, «хождения», все, что попадается под руку. У него великолепная память, в своих посланиях он всегда приводит множество ссылок и цитат. Ему хочется быть одним из самых образованных людей в России. Быть может, так оно и есть на самом деле. Но с точки зрения и политики, и культуры перед ним стоят одни и те же проблемы: как сохранить свою русскую сущность, не оставаясь в стороне от интеллектуальной жизни остального мира, как двигаться в будущее, не потеряв связи с прошлым. Царь в своем выборе незыблем – опасаться Европы, тем не менее перенимая у нее потихоньку то одно, то другое; и придет день, когда, накопив знания своих соседей, Россия превзойдет их гением своих художников и ученых, не утратив национального своеобразия.

Глава 16

Рождение Сибири

Первая жена царя, Анастасия, родила ему троих сыновей: Димитрия, который умер, прожив несколько месяцев, Ивана и Федора. Болезненный и мечтательный, Федор мало ценится при дворе. Старший, Иван, наследник престола, сильный, ладный, высокого роста, с живым умом и жестоким нравом. В 1581 году ему исполняется двадцать семь лет. Хорошо образованный, как и его отец, в минуты отдыха занимается составлением жизнеописания святого Антония. Что, впрочем, не мешает ему наслаждаться зрелищем человеческих страданий. Царь испытывает к нему искреннюю нежность, восхищается им, заставляет принимать участие не только в заседаниях боярской Думы и встречах с иностранными послами, но и в ночных оргиях, убийствах и пытках. Он с удовольствием отмечает, что сын одинаково с ним смотрит на пролитую кровь и людскую подлость, и хотел бы превратить его во второго себя.

Вместе они наблюдают, как пытают доктора Елисея Бомелия, поставлявшего царю яды и обвиненного недругами в ведении секретной переписки с Польшей. Вздернутый на дыбу, с вывихнутыми руками и ногами, телом, раздираемым ударами железного кнута, тот выкрикивает признания самые фантастические. Затем царь приказывает изжарить его. Окровавленного Бомелия привязывают к вертелу, и языки пламени начинают лизать спину, его плоть твердеет. Пока тело отвязывают, он еще подает признаки жизни. Брошенный в темницу, он почти сразу умирает, проклятый царем, который еще совсем недавно доверял ему.

В другой раз Иван с сыном наслаждаются казнью непокорных монахов, которые отказались вручить Его Величеству полный перечень сокровищ своего монастыря, опасаясь, что их отнимут. Царь приказывает свести их во двор, окруженный высокими стенами, из милости разрешив взять каждому четки и рогатину, а затем туда выпускают медведей, которых обычно держат в клетке. Звери бросаются на монахов, разрывают их когтями, выворачивают у них кишки, по словам очевидца, «как кошка у мышки». Лишь один монах убивает животное, которое на него напало, сам погибает от ран, но за свою доблесть будет канонизирован. Государь с сыном удаляются, удовлетворенные увиденным: они так счастливы вместе и так хорошо понимают друг друга. По свидетельству Одерборна, обмениваются своими любовницами. Следуя примеру отца, царевич отправил в монастырь двух своих первых жен – Евдокию Сабурову и Прасковью Соловую. Третью, Елену Шереметеву, он по-настоящему любит, хотя и изменяет ей. Осенью 1581 года она беременна, что делает ее еще дороже супругу, который надеется на отпрыска мужского пола.