Клык Фенрира

Анна Одувалова, Марина Голубева

Клык Фенрира

История, по-видимому, только тогда и нравится, когда представляет собою трагедию, которая надоедает, если не оживляют ее страсти, злодейства и великие невзгоды.

Пролог

На высокой Жеравьей горе сцепились волки. Огромный, величиной с теленка, черный зверь уже торжествовал победу. Его противник изнемогал от ран, дыхание с хрипом вырывалось из открытой пасти, серебристо-белая шерсть слиплась от крови, а ослабевшие лапы скользили по раскисшей земле. Но он не желал сдаваться, упрямо рычал, приподнимая в оскале верхнюю губу. Побежденный, но несломленный белый волк не собирался в знак покорности склонять перед победителем голову, подставляя незащищенную шею. Черный видел, что его противник, попробовавший сладкой крови врага, уже готов к смерти.

Огромный волк угрожающе взрыкнул, предупреждая, в глазах мелькнуло уважение. Он тоже устал, тяжело дышал, высунув язык, и поджимал прокушенную лапу, но отступить перед обессиленным, но несдавшимся врагом не мог.

Белый, наклонив голову и прижав уши, на дрожащих лапах медленно двинулся вперед. Тело его напряглось, и он прыгнул, сбивая противника на землю. Рычание перешло в яростный визг, и сцепившиеся волки покатились с крутого склона к озеру. Острые уступы камней дробили кости, но Белый, казалось, не чувствовал боли, мертвой хваткой вцепившись в горло врага. Мохнатый, рычащий клубок подпрыгивал, сминал густые заросли кустарника и наконец остановился у самой кромки воды. Оглушенный Черный попытался подняться, но противник в отчаянном усилии дернул головой, разрывая ему горло. Последнее, что увидел огромный волк, – торжество в глазах врага.

Но израненный Белый умирал. В предсмертной судороге лапы заскребли по каменистой земле, тело дернулось и замерло. Потухшие глаза не видели, как поверженный противник исчезал, медленно истаивая черным туманом, клочья которого рвал свежий предрассветный ветер.

К утру ветер стих, и над озером заклубился туман, превращая его в круглую чашу, будто наполненную пенящимся молоком. Из тумана словно вытаивали фигуры людей. Суровые бородатые воины, одетые в длинные кольчуги, спускались с холма и собирались вокруг лежащего на земле обнаженного мужчины. Покрытое рваными ранами тело, слипшиеся от крови волосы и торжествующая улыбка на мертвых губах. Его остекленевшие глаза смотрели в рассветное небо, а душа уже мчалась к чертогам Валгаллы.

Воины скорбно склонили головы, а затем, соорудив носилки из копий и щитов, положили на них погибшего и начали подниматься по склону к небольшой крепости на холме. А из приземистых деревянных домишек им навстречу уже выбегали люди. Совсем еще молодая женщина, прижимая к груди ребенка, кинулась к носилкам, замерла, взглянув в мертвое лицо, и тишину туманного утра разорвал отчаянный женский крик. В ответ по всему поселку заголосили, запричитали женщины, заплакали дети, лишь воины шли все так же молча. И никто не заметил, как с кожаного шнурка, зажатого в мертвой, окоченевшей руке, соскользнул незатейливый амулет – волчий клык, а тяжелые сапоги воинов втоптали его в рыхлую землю.

Волчий вой

Глава 1

Трескотня кузнечика за окном надоела. Леха в очередной раз перевернулся с боку на бок. Молодому человеку, конечно, нравилось на раскопках, но не хватало привычных городских удобств и Интернета. И вставать приходилось по-деревенски рано. Вот сейчас на улице ночь, а он вертится и никак не может уснуть, а значит, завтра до обеда будет ползать, словно сонная муха. Кроме привычки, спать сегодня мешала совесть. Она гаденько нашептывала на ухо, что он, Леха совершил нехороший поступок – стащил с раскопа ценную находку, от которой, быть может, зависит будущее исторической науки. Ну, с ценностью Леха несколько преувеличивал: старый клык с дырочкой под шнурок вряд ли важен для науки. Скорее всего, это чье-то незамысловатое украшение. Но все равно нужно завтра вернуть. Парень нашел компромисс со своей совестью, повернулся на бок и, чтобы скорее уснуть принялся считать овец. Способ, конечно, дурацкий, но зато проверенный.

Овцы почему-то превратились в козлов с красными глазами и оскаленными зубами, а затем и вовсе в волков. Не успел Леха удивиться странностям собственного воображения, как волки исчезли, и в сумраке сна заклубилась какая-то белесая муть. Оттуда слышались скребущиеся звуки и приглушенное ворчание.

Стало не по себе. Вроде бы сон, а ощущение странное, словно и не спишь совсем, а бодрствуешь. Парень сел на кровати, вглядываясь в мутную тень, копошащуюся в углу. Тень уплотнилась, приняла человеческие очертания и выдвинулась вперед – просто переместилась в пространстве: только что была далеко – и вот уже стоит у самой кровати, таращась красными провалами глаз.

Стало жутко, как и бывает в кошмарном сне. В животе скрутился тугой комок страха, хотелось заорать, но крик застрял в горле, стало трудно дышать, и часто-часто застучало сердце. Леха вжался в спинку кровати и попытался натянуть на себя одеяло, но руки не слушались. Тень заворчала, по-собачьи отряхнулась, разбрасывая в разные стороны ошметки липкой тьмы, и на ее месте появился человек. Пахнуло дымом и мокрой псиной. Ничего жуткого в госте не было: обычный лохматый парень, одетый в меховую безрукавку и такие же штаны. Ощущение ужаса пропало, холодный комок в животе постепенно растаял, и стало легче дышать. Леха с хрипом выдохнул и закашлялся. Горло саднило, из глаз покатились слезы, а он все никак не мог остановиться.

Ночной гость фыркнул и весело захохотал. Издевательский смех окончательно привел в себя Алексея. Он перестал кашлять, вытер слезы и возмущенно спросил:

– Ты чего ржешь-то?!

– Это жеребцы с кобылами ржут, а я смеюсь. Смешно потому что. Вон ты от страха аж позеленел весь. Штаны-то, небось, стирать придется? – Гость опять издевательски загоготал.

– Шутки у тебя дурацкие! – обиделся Леха и закутался в одеяло с головой, оставив только небольшую щель для глаз – парня пробирал озноб.

– Ага, – с готовностью признал гость. – Я вообще шутник. Только разве это шутка? Вот помню, как-то раз… Э-э-э… Ладно, потом как-нибудь расскажу. Я к тебе по делу пришел. Еле-еле, между прочим, добрался. – Парень перестал хихикать и хмуро посмотрел на Алексея. – Ты вещь мою нашел. Вернуть бы надо.

– Какую вещь? – Леха почему-то сразу понял, о чем говорит собеседник, и непроизвольно схватился за клык, болтающийся на шнурке под майкой.

– Не придуривайся. Сам знаешь, какую. Мне этот клык, может, дороже всего на свете, мне без него жизнь не мила.

– Не могу, – замотал головой парень. Отдавать клык не хотелось, да и доверия странный тип не внушал. – Это – археологическая находка, она историческую ценность имеет.

– Сам ты – архиолухская находка! – Гость зло оскалился, но потом сморщился, зашмыгал носом и запричитал: – Ох, беда-то какая. Как же я теперь! Единственного имущества лишили. Все меня обижают, никто не любит, только требуют чего-то. То им дай, это – сделай! Ты вот ради них пот и кровь, можно сказать, проливаешь, а никто этого не ценит. Кругом беды одни, со всех сторон обложили… – Парень всхлипнул и начал вытирать закапавшие из глаз слезы.

Леха даже растерялся. Он и девушек-то не умел утешать, а тут здоровый мужик рыдает.

– Эй, ты что расклеился-то? Не переживай так, в жизни всякое бывает. Вон у меня тоже кругом одни проблемы, я же не плачу. – И Леха, стараясь хоть как-то отвлечь рыдающего парня, рассказал ему и о нелегкой доле студента, и о несданной сессии, и об армии, грозящей осенью, и о своем унылом существовании, в котором случаются преимущественно неприятности.

Диалог выходил странный, но Леху это мало удивляло – присниться может все что угодно, в том числе и жалующиеся на жизнь волосатые мужики.