Правдивый ложью

Зато у них в Кологриве, с тех пор как деревенька перешла в княжеские руки, доселе не было ни одного случая ухода с земли, а все потому, что князь…

Признаюсь, я не очень-то внимательно его слушал, поэтому едва не пропустил его неожиданный переход к тому, что все беды на Руси от оскудения веры.

Мало того что латиняне всякие прутся, так уже и в язычество народец ударился. Причем, по словам Жилы, выходило, что они все повязаны, участвуя в неком тайном заговоре супротив православного люда.

Я деликатно усомнился, но старичок в этом вопросе оказался довольно-таки упрям и даже привел недавний пример, доказывающий их связь между собой.

– Мы-то в Москву ныне с кумом ехали, он у меня с соседней деревеньки, с Юшмановки, дак он сказывал, что у них седмицу назад детина объявился, так ни лоб перекрестить, ни молитву зачесть. Мужики-то попеняли ему, а он им в ответ, мол, у меня свои боги. Вона куда идем. – И он сокрушенно вздохнул.

– А они его окрестить не попытались? – усмехнулся я, припомнив себя в Путивле.

– Поди окрести, егда у него близ ноги кобель здоровенный, а на морду – вылитый волчина. Один попробовал подступиться, дак тот яко рыкнет, ажно ух! – И Жила даже сам передернулся.

– Живой хоть?

– Кто?

– Да тот, кто хотел подступиться?

– Живой… – протянул староста. – Ан все одно – пробудь детина поболе, непременно бы чего недоброе учинил. Хорошо, что он в Москву торопился да ушел скоро, а то как знать…

– А латины поганые при чем? – не понял я.

– Дык он все о князе каком-то выспрашивал, – пояснил Жила. – Князь же тот беспременно иноземец, потому как и имечко не выговорить, и прочее тож чудное. Вот и выходит, что…

– У меня хоть имечко и попроще, но ведь и я тоже иноземных кровей, – напомнил я ему.

– Ты, княже, православную веру приял, потому о тебе и речи быть не могет, а у ентого хошь начало и схоже с твоим, на «мы» как-то, да по всему чуется – непременно латин. Вот и выходит, что…

– Погоди-погоди, а как, говоришь, полностью звучало имя? – нахмурился я.

– Да нешто упомнишь, – развел руками староста. – Да и кум его тож мне не называл. Сказывал токмо, что на «мы», а как далее, и ему самому, поди, не запомнилось. Да и то взять – у их такие прозвища, что прежде язык сломаешь, нежели выговоришь…

Я смотрел на старичка, кивал головой и прикидывал. Получалось как-то уж слишком много совпадений. И детина из язычников, да еще с волком в обнимку, и ищет князя на «мы»…

Такая стая случайностей может говорить только о скрытой закономерности.

– А кум твой сейчас где? – спросил я, решив разобраться до конца.

– Дык вестимо где, на торгу.

– Тогда бери двух моих ратников и за кумом, – распорядился я.

– За что?! – вытаращил он глаза.

– Хочу… за веру православную порадеть – вдруг и впрямь язычник с латином недоброе умышляют, – пояснил я и успокоил старика: – Да не боись. Ничего с твоим кумом не случится. Я даже награжу его… ну и тебя тоже, как послухов. Если за час доставишь кума ко мне на подворье – каждому по полтине серебром.

Старичок ахнул и мгновенно испарился – только и видели. Правда, почти сразу нарисовался вновь, но только чтоб уточнить:

– А ежели не управлюсь за час? С полтиной-то как быть?

– Тогда по три алтына, – ляпнул я первое, что пришло на ум.

– Не-э, полтина куда лучшее, – сделал глубокомысленный вывод Жила и испарился повторно.

Честно говоря, я не смотрел на часы, так что уложился он с кумом или нет, не знаю. Выдал на радостях по полтине, да и дело с концом. А на радостях, потому что кум припомнил фамилию, которую называл детина.

Не сам, конечно, только после моих подсказок, так что были сомнения – вдруг он попросту решил мне угодить, опасаясь лишиться полтины.

Но, с другой стороны, Манасяна он отверг сразу, над Монтичелли призадумался, а вот когда речь дошла до Монтекова, то сразу радостно заорал, что «енто оно самое».

К сожалению, помимо этого выжать из кума что-либо еще я не сумел – детина был недолго, за еду честно расплатился новгородкой, да и вообще навряд ли бы им запомнился, если бы не отказ перекрестить лоб, упоминание о других богах да еще его странный четвероногий спутник.

В дальнейших поисках могло сгодиться разве описание внешности, хотя тоже невыразительное и без особых примет. Уцепиться можно было только за полоску материи со странным узором, которая обручем обхватывала волосы детины, вот, пожалуй, и все.

То есть разыскивать посланца Световида – а в том, что это был именно он, я уверился окончательно – по таким приметам, все равно что иголку в стоге сена, потому я и не особо надеялся на положительный результат, хотя и отрядил на поиски аж два десятка во главе с Дубцом.

Вдобавок я еще привлек к делу всех «бродячих» спецназовцев – вдруг в случайном разговоре всплывет упоминание о странном человеке и его необычном четвероногом спутнике.

И вовремя нашли, поскольку парню грозили крупные неприятности. Еще бы чуть-чуть, и как знать, что с ним сделали бы озверелые мужики небольшой деревеньки, располагавшейся совсем рядом с Москвой.

А виной всему оказалась его псина, которая, по словам кума Жилы, вылитая волчина. Скорее всего, пес и впрямь был не простым, а метисом-полукровкой, если не чистокровным волком, иначе с чего бы так перепугался лошадиный табун, который деревенские ребята гнали в ночное и как назло встретившейся детине.

Едва кони почуяли волчий дух, как устроили такой концерт, бросившись кто куда, что потом их пришлось весьма долго собирать. И совсем худо, что с перепугу две кобылки метнулись к обрыву, загремев с кручи и поломав себе ноги.

К тому же ребята, вернувшиеся за подмогой в деревню, понарассказывали таких страстей, что выскочившие кто с колом, кто с дубьем мужики накинулись на бедолагу и так отходили его, что тот уже вторые сутки находился ни жив ни мертв, валяясь на охапке соломы в подклети губной избы.

Зверю тоже досталось изрядно, хотя вернувшиеся на место побоища, чтоб содрать с него шкуру, волка не нашли – очевидно, тот ухитрился из последних сил уползти в ближайший лесок, где, по всей видимости, и зализывал свои раны.

Доставленный со всевозможным бережением на мое подворье паренек, который выглядел на удивление юно и как бы не моложе некоторых моих гвардейцев, был и впрямь весьма слаб.

Моя ключница, которая сразу признала парня – внук Световида, тут же захлопотала над его ранами, с укоризной поглядывая на меня, когда я в очередной раз, снедаемый нетерпением, заглядывал в комнату, где она трудилась над Вратиславом.

Надо сказать, что травница и на сей раз не подвела. Не думаю, что за столь короткий срок в руках любого из иноземных докторов парень бы так преобразился. Да, он продолжал оставаться слабым, но ведь когда его только доставили, вообще был никакой.

Его и к Петровне ратники, можно сказать, заносили на руках – сам на ногах не держался, а сейчас ничего, и даже ко мне в кабинет поднялся почти самостоятельно, правда, слегка опираясь на плечо Дубца.

А начал он с того, что протянул мне хорошо знакомый золотой перстень с крупным алым камнем.

– Вот. Деда сказывал, что тебе самому ведома оная жиковина, а потому велел лишь обсказать, что ежели ты хотишь, чего хотел и ранее, то надобно поспешать. – И пояснил: – Сила у камня слабнет. Коль чуток промедлишь, то…

– Сколько у меня в запасе времени? – первым делом спросил я.

– Сила, она исчислению не поддается, – сокрушенно покачал головой он, – потому угадать никому не дано, одначе деда сказывал, чтоб ежели наверняка, то надо бы тебе к Перунову дню [85]поспеть. – И виновато улыбнулся. – Уж прости, что припозднился в пути. Спешил яко мог, да вишь… – И сразу заторопился: – Но десять ден у тебя есть, потому, ежели к завтрему на зорьке ясной выехать, все одно поспеть можно.

– Можно, – согласился я и задумался.

Получалось, времени действительно в обрез. Даже десять дней – это впритык, загоняя по пути коней. Значит, что? Значит, вместо Коломенского завтра прямым ходом на север, в псковские леса, иначе я рискую остаться тут навсегда, а это меня не устраивало никаким боком.