Правдивый ложью

– Так его и без тебя… – пожал плечами Дмитрий.

– То и худо, что без меня, – поправил я. – Представь, что отца Никодима без тебя… Вроде и хорошо, а вроде… – И откровенно сознался: – Не по-христиански, конечно, понимаю, но уж больно сладок грех мести, вот и хочется самолично вернуть должок.

Дмитрий понимающе кивнул и дал добро, хотя сразу выразил сомнение – жив ли еще Семен Никитич.

– Ну а если умер, туда ему и дорога, – с легким сожалением вздохнул я.

Вообще-то не далее как спустя всего день после учиненного мною переворота два десятка свежеиспеченных гвардейцев ускакали на подмену назначенным Дмитрием приставам, но тут и впрямь неведомо – могли не успеть.

Ладно, приеду – узнаю, а пока…

И оговорил с государем насчет особого указа, которым он официально назначал меня приставом над бывшим главой тайного сыска.

Вот теперь, кажется, все.

– Но гляди, князь, – предупредил меня Дмитрий, опершись рукой о дверной косяк и с подозрением глядя на мою нахально улыбающуюся рожу. – Ой, гляди. Вдругорядь я тебя просил ныне, а третьего раза не будет.

– А как же богатыри? – припомнились мне русские народные сказки. – Они своих врагов всегда до трех раз прощали.

– Не будет третьего, – отрезал он. – И не надейся.

– Понятно, – сокрушенно вздохнул я. – Жаль, конечно, но я учту.

Вышли мы с Дмитрием из монастырской подклети чуть ли не в обнимку. Во всяком случае, его рука лежала на моем плече с таким оттенком дружелюбия и некоего покровительства, что у казаков, по-прежнему стоящих в карауле возле двери, чуть ли глаза на лоб не полезли.

Да и у Шарова тоже.

Проходя мимо, я весело подмигнул атаману, но, подметив пристальный взгляд Дмитрия, сразу поспешно нахмурился и демонстративно потрогал заметно припухшую скулу.

– Кто это тебя? – невинно заметил Дмитрий.

– Так, с коня свалился, – хмуро ответил я и еще раз зло покосился на Серьгу.

Вроде и нехитра уловка, но сработала на все сто – сопровождать меня в Москву, согласно распоряжению Дмитрия, должна была сотня под командованием именно Тимофея Ивановича, чему я, разумеется, только порадовался.

Впрочем, до этого следовало еще дожить, что с учетом обилия врагов представлялось по-прежнему затруднительным…

Отраву-то можно подсунуть и еще разок, а коль не выйдет, то придумать что-нибудь другое, более эффективное.

И как в воду глядел…

Глава 17

Стреляли…

Царский шатер, в который я попал на пир, поражал воображение.

Когда ехал во Владычный монастырь, мне запомнились только его размеры и нарядность, зато теперь я получил возможность не только осмотреть его более внимательно, но и побывать внутри этого великолепия.

Даже входов в него, напоминающих ворота, было целых четыре, а наверху, вершиной к общему великолепию, возвышались башенки, расшитые причудливыми узорами.

«Не иначе как трофейный, – подумалось мне. – Кто-то вовремя подсуетился и приволок его из Москвы».

Да и внутри его размеры тоже поражали, особенно здоровенная трапезная – самое огромное помещение шатра.

Признаться, присутствовать на этом застолье у Дмитрия мне было не совсем уютно.

Это раньше бояре неприязненно косились на меня. Сейчас же они взирали с откровенной враждебностью. Под их взглядами я порой ощущал себя словно в ночном лесу, окруженный голодной волчьей стаей.

Одно хорошо. Видя такое отношение ко мне, Дмитрий лишний раз уверился в правоте моих слов и, более того, постарался подыскать мне новых, хотя и этих выше крыши.

Едва он представил меня владыке Игнатию, архиепископу Рязанскому и Муромскому, как тут же не преминул ехидно заметить, что князь Мак-Альпин тот самый человек, который самовольно занимается перезахоронениями покойников и меняет по своему усмотрению духовную власть как только хочет.

Правда, тут у него ничего не вышло, поскольку я сразу же его поправил, напомнив, что с покойником, если имеется в виду усопший государь Борис Федорович, я поступил как раз наоборот, восстановив все в первоначальном виде. Что же касается смены духовных властей, то я позволил себе только одну маленькую рекомендацию, посоветовав своему бывшему ученику, а ныне престолоблюстителю и названому брату нынешнего государя Федору Борисовичу Годунову взять в свои духовники священника отца Антония.

– Как? – опешил Дмитрий. – А патриарх Иов?

Слышал ты, мальчик, звон, да не понял, откуда он.

Про Иова Годунов как-то действительно обмолвился еще в первый же день. Не иначе как присутствовавший при моем разговоре с царевичем Басманов тут же накапал Дмитрию.

Вот только финал у этого разговора, чего боярин уже не мог услышать, был несколько иным, о чем я с удовольствием поведал сейчас, вернув обратно ехидную шпильку:

– Он как пребывал в Старицком Успенском монастыре, так и доселе находится там, и никто его оттуда забирать не собирался. И вообще, владыка, как можно лицу светскому, пусть даже обладающему немалой властью, вмешиваться в дела церкви? На мой взгляд, это совершенно недопустимо. Или я не прав?

– Всецело, – одобрил отец Игнатий, но тут его умные серые глаза на мгновение легонько скользнули в сторону Дмитрия, который стоял набычившись и покраснев. – Одначе, – поспешил он поправиться, – недопустимо токмо для простого мирянина, пусть даже он боярин или князь. Совсем иное – владыка страны. Он в редких, исключительных случаях вправе вмешиваться в них.

Дмитрий склонил голову в знак одобрения. Вдохновленный этим поощрением архиепископ тут же принялся приводить различные примеры из древней истории, хитроумно протягивая параллель к нашим дням:

– Такое можно не раз узреть у императоров, кои, оберегая духовный покой своих подданных, смещали патриархов, погрязших в ереси. Тому множество примеров, среди коих первый – случай с римским императором Аврелианом, кой хоть и был язычником, но сместил антитринитария Павла Самосатского. Тако же Константин равноапостольный не чурался того же, тако же Феодосий Второй младший удалил Константинопольского патриарха Нестория, впавшего в ересь, да и позже император Лев Первый Фракианин, сражаясь с монофизитами, сместил в Александрии…

Чувствовалось, что этот еще совсем не старый человек, которому на вид было явно не больше сорока, а если сбрить бороду, то и вообще лет тридцать пять, изрядно эрудирован, включая церковную историю, причем знаниями пользуется весьма умело, прилагая их так, чтоб они всегда шли во благо ему самому.

Вот и сейчас вроде бы рассказ его шел о церковной истории, но он тут же исхитрился плавно сменить тему и перейти на воспоминания о собственной жизни. А вспомнить мужику было что…

Привирал, конечно, не без того, но о гонениях, которые он претерпел, будучи архиепископом на Крите, владыка рассказывал весьма красноречиво.

А немного позже, пообщавшись с главой Рязанской епархии, я понял и главную причину, по которой Дмитрий намеревался переменить церковное руководство и поставить архиепископа в патриархи.

Не потому, что Иов долгое время стоял за Годуновых, и не потому, что Игнатий успел первым из владык русской церкви признать Дмитрия как законного государя.

Главное, скорее всего, состояло в том, что архиепископ некоторое время жил в Риме, куда он перебрался, спасаясь от преследований безбожных агарян. Очень даже может быть, что и кандидатура его не просто одобрена, но и рекомендована самим папой.

Впрочем, тут я вообще собирался держать нейтралитет, к тому же Игнатий не был суровым, мрачным аскетом и, как я заметил, ко многим вопросам относился снисходительно, ценя юмор, да и сам мог отпустить добрую шутку.

Словом, мы с ним почти подружились, так что у Дмитрия ничего не вышло.

Более того, я даже исхитрился выжать из будущего патриарха особый статус для отца Антония.

Дело в том, что незадолго до начала всей этой заварушки, где-то в конце мая, священник овдовел. Узнал я об этом только на следующий день после спасения Годуновых, да и то случайно.