Седьмая пятница

Улицы и дома вокруг меня потеряли свои обыденные свойства и стали напоминать декорации для какой-нибудь жуткой истории, вроде тех, где на каждом шагу встречаются таинственные незнакомцы в масках, гробокопатели с заячьей губой и фальшивые нищие, покрытые фальшивыми язвами. Именно в такое время суток означенные господа обожают выползать из своих зловещих нор и проворачивать разные темные делишки. Почему-то светлый день не вдохновляет их на криминальные подвиги, нет. Им подавай четко очерченные луной тени и завывающий над надгробными плитами ветер. «И вот, — подумал я, — мне довелось стать одним из них». Конечно, грабить могилы и совершать темные обряды на местах, где концентрируется древняя темная сила, я не собираюсь (в данный момент), но все равно — ощущения странные.

Метров, по моим прикидкам, через триста я задался вопросом, как меня угораздило во все это влезть. О, знаю! Изенгрим Поттер, единственный и неповторимый! Зубастик, верный своим привычкам издеваться над ближним, этот злодей с приветливой улыбкой, которому ничего не стоит заслать такого дурня, как я, на край света!

«И когда же ты, Браул, научишься осторожности?» И какая холера заставила меня так нарезаться?

Ответ был прежним: Изенгрим Поттер.

Мастер злых шуток.

Брат Талулы…

На мосточке через канал Мира я едва не кувыркнулся в воду. Меня спас высокий парапет — хвала древним строителям. Посмотрев вниз, я заметил, как зловеще мерцают в лунном сиянии тихие волны. Они шептали мне что-то, но я не понимал. Их тоже, наверное, сразило мрачное очарование ночи.

А белый кролик заставлял меня идти вперед. К своим проводническим обязанностям зверюга относилась трепетно, со всей ответственностью, и с этой точки зрения я мог ей только позавидовать. Как сказала однажды моя родительница, чародейка Эльфрида: «Ты упорен в своем болванизме, но очень редко проявляешь то же качество в делах полезных!» Я не спорю. Таков ваш покорный слуга.

Кролик настаивал и пытался воззвать к моему разуму и совести. Впервые за все путешествие на его морде появилось хоть какое-то выражение. Приложив немало усилий, чтобы его фигура передо мной не двоилась, я пришел к выводу, что кролик начинает терять терпение.

— А мы что, спешим? — прокаркал я. Звук моего голоса гулким эхом заметался между стенами спящих домов.

Где-то очень далеко томимая бессонницей собака ответила мне тоскливым воем.

Этого хватило, чтобы волосы на моем затылке зашевелились.

Снова те же энергичные жесты со стороны кролика.

— Ладно, идем, — сказал я шепотом. — Одно мне известно твердо — я обещал…

К несчастью, таков долг чести. Если ты родился в лоне аристократической фамилии, изволь соответствовать положению, иначе при первом же удобном случае тебя швырнут в клокочущую пучину позора и заставят барахтаться в ней до конца жизни. Слово бедняка — булыжник, говорим мы, волшебники-аристократы, наше слово — утес. Имеется в виду, очевидно, что оно во много раз тяжелее и весомее, чем у какого-нибудь представителя низшего класса. И даже такому, по выражению Гермионы Скоппендэйл, тупице, обожающему сидеть с открытым ртом, как я, приходится держать планку. Отсюда произрастает большинство моих неприятностей. Пообещаю Гермионе, пообещаю какому-нибудь приятелю или группе их — и вот, пожалуйста. Ночь, улица, фонарь… ну и все прочее.

Обнаружив, что уже некоторое время иду, я огляделся. Да, похоже, углубляемся мы в не слишком респектабельные районы. Определить это можно было по запаху. Так, по моему мнению, могли пахнуть только мигонцы, стоящие на социальной лестнице значительно ниже меня. Их жилища, угрюмые и старые, смотрели на вашего покорного из глубокой тени, словно зомби, ждущие приказа хозяина-некроманта.

Жуть. Я прибавил ходу, продолжая вести сражение со своими вихляющими ногами. Белый кролик, скачущий впереди, казался мне светом в конце тоннеля. Впрочем, он и правда светился не хуже всякого фонаря. Все предметы, находящиеся рядом с ним, были видны отчетливо.

Я перешел на бег, и кролик тоже дал газу. В поле моего зрения появилась вонючая помойка, в которой копался омерзительный на вид котяра. Увидев меня, он зашипел, заподозрив, что я хочу украсть у него рыбные остатки. Времени убеждать его в обратном у меня не было, и диспут завершился, толком не начавшись. Подумав, что во мраке улиц мне могут встретиться и более опасные персонажи, я, как говорится, содрогнулся от ужаса.

Чтобы я еще когда-нибудь сыграл в фанты с Зубастиком Поттером!

Глава 8

В голове моей все перемешалось. Я никогда не блистал отточенным, как лезвие бритвы, умом, и извилины мои от рождения находятся в беспорядке (если верить некоторым острякам, они к тому же изрядно пострадали в нежном возрасте), потому немудрено, что я вновь перестал что-либо соображать. Квирсел, конечно, не упустил бы случая состряпать какой-нибудь уничижающий комментарий на эту тему, но, по счастью, мопс был дома. И Гермиона, основной мой критик, тоже. Поэтому осуждать меня за то, что я таращу глаза и открываю рот, как золотая рыбка, мог только ушастик. Повезло, что он немой. Не хватало мне еще постоянно нудящего под боком волшебного зверя. С другой стороны, тишина действовала на мою потрясенную выпивкой нервную систему угнетающе.

Чем дальше мы шли, тем трущобы становились все более трущобными. Появились Деревянные дома, о существовании которых в Мигонии я и не подозревал. Большая часть из них не была жилой, и амбре из их недр доносилось потрясающее. Несколько раз меня скручивали рвотные позывы, справиться с которыми было в моем положении труднее, чем сдвинуть с места телегу с камнями. Но я совершил чудо. Не хотелось опозориться перед кроликом.

Чтобы как-то развлечься, я размышлял над местью, которую учиню Зубастику. Не простая это должна быть месть, нет. Я не собираюсь подкладывать ему на стул кнопку или поджигать седалище его штанов. Я применю какую-нибудь редкую и сложную магию, чтобы навек этот шут гороховый от нее не отмылся. Как мститель я буду выступать от лица всех тех, кого Изенгрим когда-либо разыгрывал, выставляя на посмешище тех честных магов, кои так и остались не отомщенными. Для этого придется заглянуть в старые книги и…

Я едва не налетел на кролика, сидящего на грязной брусчатке. Задумавшись, не заметил, что он успел остановиться и ждал, когда я изволю вернуться из страны грез. Пришлось затормозить и снова бухнуться в грязь. Заскулив с сожалением, что костюм мой (один из лучших, выходной) пришел, кажется, в полную негодность, я встал на четвереньки.

Кролик мигнул, сияя как прежде, и лапкой указал на столб с табличкой. Несколько минут мне понадобилось, чтобы понять, чего от меня хочет этот чудо-зверь. А хотел он, чтобы я напряг свое орлиное зрение и прочел надпись. Приняв вертикальное положение, Браул Невергор прищурился. Луна как раз выскочила из-за туч и пролила свой свет на табличку.

— «…ца Висель…», — прочел я. — И что?

Кролик помотал головой и снова указал на табличку.

Ну хорошо, хорошо. Догадаюсь сам, в чем смысл. Если эта ночь просто не может обойтись без ребусов, попробую напрячь мозги.

Подняв оба кулака к вискам, я сжал голову. Так, мне казалось, можно улучшить остроту восприятия и подстегнуть мыслительный процесс.

И тут меня осенило. Стоило вспомнить, что говорил Изенгрим насчет конечной цели пути, как раздался щелчок и все извилины мои, ранее словно прилипшие намертво к черепной коробке, распутались.

— Улица Висельников! — заорал я (но очень тихо). — Она! Вспомнил!

Кролик закивал, словно говоря, дескать, молодец, хороший мальчик, ты заслужил леденец.

— Остальные части надписи залеплены чем-то… о боги, нет, я не могу сказать… это омерзительно даже в лунном сиянии!

На всякий случай я закрыл рот ладонями (грязными — и моя аристократическая физиономия окончательно потеряла шарм) и огляделся. Несмотря на то что в течение долгого времени я дышал прохладным сентябрьским воздухом, опьянение почти не ослабило своего напора. Участок мироздания, доступный обзору, покачивался. С трудом я различал особняки очень старой постройки, разрушенные ограды и облезлые деревья. Возможно, когда-то здесь было красиво и обитатели улицы Висельников считались самыми счастливыми жителями Мигонии. Я говорю «возможно» и «когда-то», потому что в нынешние времена здесь не согласился бы жить даже мой знакомый помоечный кот. Изгибаясь на север-запад, улица демонстрировала мрачные покинутые дома, над которыми витал поистине кладбищенский дух.