Страница 67 из 70
Она сделала попытку отстраниться, посмотрела на него сердито:
— Ты все шутишь…
Ситников ее не отпустил:
— Отнюдь нет! Любовь слишком серьезная штука, чтобы к ней относиться без улыбки! Как только из игры она превращается в имущество, значит действительно пришло время расставаться…
День окончательно разогрелся, гребцы, спустив на воду байдарки, дружно работали веслами. Купол колокольни на высоком берегу напротив горел на солнце чистым золотом. Они устроились на скамейке у воды, где плавали, попрошайничая, утки и рядом с берегом лежало большое полузатопленное бревно.
— Смотри, какое забавное, — показала на него Саша, — очень похоже на крокодила!
— Да, действительно, — согласился Ситников, едва взглянув в ту сторону. — Ты вот изобретаешь всякие страшилки, — обнял он Сашеньку за плечи, — а знаешь как мне было трудно набрать в тот вечер твой номер? Взрослые люди да и ситуация не располагает. Я очень боялся, что ты поднимешь меня на смех…
— И что бы ты тогда сделал? — прильнула Саша к его плечу.
— Составил бы тебе компанию и посмеялся над собой. Я это хорошо умею. Научился. Научили…
— Знаешь, в мире было бы куда меньше одиночества, если бы люди перестали бояться показаться смешными…
Закончить фразу ей помешал телефонный звонок. Поднявшись на ноги, Ситников отошел к кромке воды. Движением руки вытряхнул из пачки сигарету и нервно закурил. Слушал молча, хмуря высокий лоб, потом начал задавать вопросы. Все какие-то угловатые, рубленые: сколько? какие цифры? дозу увеличили?.. Не замечая ничего вокруг, принялся расхаживать вдоль берега. Саша встала со скамейки и следила за ним со все возрастающим беспокойством. Разговор, ей показалось, Павел закончил угрозой:
— Надеюсь, буду иметь счастье лицезреть всю бригаду на пятиминутке!
Словно жал воротничок рубашки, Ситников повел в сторону головой и сунул в карман мобильник. Подошел к Саше и, взяв ее руку в свои, несколько секунд молчал. Выражение его лица быстро менялось, как будто он не знал рассердиться ему или рассмеяться. Подняв глаза, встретил ее тревожный взгляд:
— Все как я и говорил, он сделал попытку выйти из комы! — выдержал паузу. — Эти паразиты не очень-то спешили мне об этом сообщить, не так, видно, я им и нужен. Ребята славные, все делают правильно, не зря их натаскивал… — усмехнулся, как если бы пребывал в неком замешательстве: — Знаешь, что сказали? Не звонили, потому что не хотели беспокоить… Нет, не меня — нас с тобой! Так прямо в наглую, без обиняков и заявили. Совсем отбились от рук, ну я им завтра устрою!..
Обнял Сашеньку и прижал к себе:
— А ты говоришь, нет другой жизни! Она у нас только начинается. Представляю, как приглашу Дорофеева в кабинет и по-профессорски строго скажу: пока вы, бальной, отдыхали в коме, я увел у вас жену и никому ее не отдам! — продолжал с коротким смешком: — Ничего страшного, реанимация рядом, откачаем…
Сашенька ничего не сказала, только поцеловала Павла и засмеялась. И тут же не сдержалась, заплакала.
20
Я не знал, сколько прошло времени и шло ли оно вообще, только почувствовал — жив! Люди живут в силу отсутствия альтернативы, не задумываясь о смысле того, что с ними происходит. И я так жил, все куда-то бежал и рвал на груди рубаху. Каялся и тут же снова грешил, и мне казалось, что это и есть жизнь. Теперь я понял, как много стоит за этим коротким словом, понял всю полноту случившегося: я вернулся! Страдания и невзгоды на то человеку и даны, чтобы он стал другим, я свое отмаялся, положенное — отстрадал. Душа моя преисполнилась благодарности Создателю:
— Спасибо Тебе, Господи!
Перед мысленным взором пронеслись ослепительные картины мира, каким я видел его, паря в небесной вышине. Все суетное, что гнало меня через годы, отошло, душа очистилась от сомнений. Жизнь манила меня радостью каждого мгновения.
— Боже Праведный, не суди строго, я всего лишь человек! — шептал я, плотнее сжимая веки. — Благодарю Тебя, Господи, теперь я знаю как жить…
Люди считают, что Всевышний всегда рядом, я имел возможность в этом убедиться. Голос Его был ровен и глубок, но звучала в нем и нотка сомнения:
— Особенно-то, сын мой, не горячись! Дело известное, стоит только смерти за порог, вы, грешники, тут же принимаетесь за старое. Для того, чтобы изменить жизнь, надо изменить себя, а на такое редко кто способен. Пройдет немного времени и ты снова будешь бегать в той же упряжке и с радостным идиотизмом гоняться за благами.
Каждая клеточка моего мизерного существа трепетала:
— Но что же делать, Господи? Надоумь недостойного, научи, ведь не такой уж закоренелый я грешник…
Замер в предвкушении услышать Божье слово. Создатель был добр ко мне одним уж тем, что не привел разбиться о будущее. Так может быть… — мысль пришла дерзкая, горделивая — может быть раб божий Глеб чем-то Ему угоден?
Всевышний молчал, перебирал, как я понял, четки моих прегрешений:
— Это, сын мой, как посмотреть, грехи-то у тебя в большом ассортименте! Между нами говоря, много всякого ты за свою жизнь наколбасил…
Много, Господи, конечно много, разве ж с этим поспоришь! Но душа моя пела. Не каждый смертный удостоится услышать от Создателя: «между нами говоря», а в словах Его звучало еще и сочувствие! Да и, если так вот прикинуть, чего такого особенного я набедокурил? Жил, как жилось, как все живут…
Поскольку Творец продолжал молчать, я позволил себе — о нет, не возразить — высказать скромное соображение:
— Не со зла ведь грешим, Господи, а от недоумия, уж больно неоднозначный сотворил Ты для нас мир. Несешься через годы очертя голову, а оглянешься: за тобой лишь кладбище надежд и зажатое в кулачишке одиночество. Приходим в жизнь ничего не зная, уходим ничего не поняв. Не стоило давать людям иллюзию возможности счастья, без нее им живется легче. Жестоко это: говорить рабам, что где-то есть свобода, а живущим во тьме показывать свет…
Сказал и испугался. Кто я такой, чтобы поучать Господа? Он, конечно, милостивый, но всему есть мера. Какое ангельское должно быть у Него терпение, выслушивать весь тот бред, что срывается с языка безумцев! Какое чувство юмора, наблюдать за мышиной возней «царей природы»! Какая выдержка — не прихлопнуть разом дешевый балаганчик!
Создатель не спешил с ответом, когда же заговорил тон его был грустен и задумчив:
— Что ж, возможно, ты прав!.. Хотя я знал одного человечка, кто утверждал, что был счастлив. Если сложить все счастливые моменты жизни, говорил он, то наберется часа два. Думаю, врал или сильно преувеличивал. Ты сам-то такой арифметикой никогда не увлекался?..
При желании в его голосе можно было расслышать скрытое сострадание, только уж больно он показался мне знакомым! Трудно, конечно, глядя на наши художества, не впасть в тоску, но сомнительно это, чтобы в разговоре с ничтожным смертным Всевышний стал ерничать.
Боясь ежесекундно ослепнуть, я приоткрыл глаза. Когда пошедшее звездами пространство успокоилось, из хаоса геометрических фигур выступила умильная морда крокодила. Как описать красовавшуюся на ней улыбку?.. Самозабвенная, она была самодовольной. Дядюшкой Кро владело вдохновение. Прохиндей настолько вошел в роль Создателя, что не заметил моего ошеломленного взгляда.
— Да будет тебе, сын мой, известно — произнесла рептилия тоном вещавшего с амвона проповедника, — что многие знания несут многие печали…
От владевшего мною негодования я в буквальном смысле проглотил язык. Когда божественный дар речи вернулся, то смог лишь выдавить:
— Н-ну, Кро, ты и скотина!..
После многих лет в русском бизнесе можно было выразиться и поубедительней, но весь мой богатый вокабуляр от возмущения испарился. В другое время я бы в деталях расписал, что из себя представляет негодяй, его матушка и все ближайшие и дальние родственники, но теперь только беспомощно хлопал глазами.
Однако мои рвавшиеся из души слова дядюшку Кро ни в малой мере не смутили. Более того, он выглядел глубоко обиженным. Никогда в жизни я не встречал такого мрачного и углубленного в себя крокодила.