Листья полыни

Зорко, забытый и своими и чужими у откоса, наконец и сам решил, куда ему следует теперь поспешить. Тех пеших воинов, что вышли на подмогу верховым Парво, надо было развернуть так, чтобы они оказались между лесом и мергейтами, так же как и отряд Неустроя, а потом бы сомкнулись с ним. Серая, снова обретя себя в беге, описала по поляне широкую дугу, и Зорко, нежданно для всех, будто оборотень, возник вдруг с так и не брошенным красным отрезом в руке перед строем Серых Псов.

— Миленя, направо забирай! — крикнул он рослому и крепкому дядьке, ведшему отряд. — А ты, Самосват, так и иди, как шел!

Это заметно ободрило веннов. На Зорко пусть и смотрели с неодобрением иной раз, а в ратном деле верили и сейчас, когда решать время настало, как бой вести, его послушались немедля.

— Сейчас охватить надо мергейтов, — говорил он быстро Милене, одновременно жестами указывая Самосвату, как развернуть людей. — А там пойдем рядом. Копий не метайте. Колоть надобно и строй держать. А ну сейчас станьте и стрелой их…

Отряд остановился, и те, у кого был наготове лук, выстрелили. Мергейты как раз завязли в конном бою и не успевали выйти навстречу пешим. Стреляли с двадцати пяти саженей и промахнуться было мудрено. Но дальше пришлось туго. Мергейты, слушаясь, видать, своего тысяцкого, стеснили Парво к середине поляны, к камням с древними рисунками, и высвободили несколько десятков воинов, чтобы отбиться и от пеших. Сдержать недлинным и негустым строем удар конных не вышло ни у Милени, ни у Самосвата, сражающиеся смешались, и Зорко сам окунулся в битву, перестав на время видеть полную ее картину.

Мергейты, казалось, и сами не очень разумели, чего хотят добиться, и тем сильно облегчали Зорко задачу. Ему приходилось раздавать удары направо и налево и ловить ответные, но все эти схватки были беспорядочны, шли наскоками, и он сам мог выбирать, как ему действовать. Хуже случилось бы, когда бы степняки шли на пробой, лавиной, — тогда пришлось бы противостоять и двоим, и троим и пытаться к тому же не пустить мергейтов туда, куда они стремятся.

Наконец, разбросав в стороны двоих степняков, так что у одного отхватил палец, а другому порвал на лошади сбрую, Зорко очутился вдруг перед пустым пространством саженей в десять. Прямо перед ним лежали отрубленные руки, кисти, пальцы, изуродованные тела воинов — веннов, мергейтов, калейсов — и коней. Были здесь, верно, и раненые, но сейчас взгляд их не замечал. За этой грудой павших Зорко увидел сотника мергейтов — не того, коего увел Мойертах, и не другого, светлого волосом и высокого, более схожего на первый взгляд с сегванами, а не с мергейтами, а третьего, ничем с виду не примечательно: черного, невысокого, коренастого. Зорко, оказывается, пробился сквозь тот заслон, что выставил тысяцкий против пеших веннов, и теперь выскочил на конную схватку. Здесь тоже нарушился всякий порядок, но Парво, должно думать, пока держался, коли мергейты с кем-то бились. Они стянули-таки свое кольцо и теперь мчались вокруг попавших в это окружение, нанося удары на скаку и медленно стягивая путы.

Сотник что-то кричал и был к Зорко боком. Венн заставил Серую перепрыгнуть через кровь и мертвое мясо и оказался от мергейта в двух саженях. Теперь и сотник увидел венна, и Зорко, считанное по пальцам одной руки число раз видевший в узких глазах мергейтов отблеск каких-то чувств, на сей раз приметил удивление. Приметил и задумал сразу решить исход этого поединка. Взмахнул мечом, нацеливая удар наискось, в основание шеи. Но мергейт, зло зыркнув, отвел удар. Меч скользнул по лезвию сабли, заскрежетала сталь, мергейт ловко отбросил меч вниз и сам в ответ попытался полоснуть Зорко поперек груди. Зорко заставил Серую податься назад и сам отклонился в седле, сабля просвистела мимо в полувершке, а следом венн, тут же нагнувшись вперед и объезжая мергейта слева, мечом снизу вверх ткнул того под пояс.

Меч вошел глубоко, и сотник, хватая ртом воздух, сполз с седла. Зорко выдернул оружие и перемахнул через мертвые тела назад, туда, где Серые Псы и мергейты никак не могли разобраться, кто сильнее. Меж тем степняки, окружившие Парво и его всадников, увидели, что сотник убит, а вороной его мчит по кругу без седока. Видели они и того, кто убил их начальника, и им только оставалось кричать о том, что сотник убит.

Тысяцкий, должно быть, слышал это, но ни один воин не вышел из кольца: тысяцкий хотел добить Парво. Зорко понял, что сейчас только его меч может решить дело, и опять ворвался в самую середину схватки между пешими и конными. Из вида и этих мергейтов не ускользнуло, как это венн в вельхских доспехах, верхом на серой кобыле, довольно легко расправился с мергейтом, носившим белый халат. И теперь уже не они, сыновья степи, грозным и диким образом своим наводившие ужас, выигрывая еще не начатые сражения, ломали волю противника, пока клинки еще лежали в ножнах, а этот венн, убивший с трех ударов сотника — живое воплощение их воинской удачи, — словно бы наложил на их сабли заклятие, и мощь и ярость сабель уменьшились вдвое.

Он опустил взгляд на грудь, дабы убедиться, что страшный удар сотника разрезал только воздух перед его грудью, и увидел, что оберег, знак Гриан, выбился из-под кольчужной брони. И Зорко не удержался от того, чтобы посмотреть в него. Мергейты, что были перед ним во множестве и казались единым могучим телом огромного зверя со вздыбленной на холке шерстью, раскрывшего тысячи пастей, имеющего тысячи глаз, тысячи хватких лап, виделись сквозь ступицу золотого колеса слабыми былинками с испуганными глазами. Венны же смотрелись бурым темным мхом, перемешанным с землей, и слой этого мха все нарастал, поднимаясь незаметно и медленно, но верно, глуша эти хилые, безвольные стебли и готовя слой для новой могучей поросли цепких и хлестких трав и деревьев, уже встающих бело-розовыми, бледно горящими силуэтами и надвигающейся вслед за наступающими бурыми мхами слепой лесной ночи. Зорко спрятал оберег за пазуху и напал на степняков.

У тех, думалось, и впрямь мигом убыло силы. Зорко был среди них точно богатырь сегван Бьертхельм среди сборища манов, будто боевой вельхский пес, спущенный на потеху с цепи среди дворовых собак в галирадской гавани. Его меч пробивал кожаные доспехи, разрубал с одного удара нашитые на них железные пластины, вспарывал кольчужные брони и рассекал стальную чешую. Мергейтские сабли отскакивали от него, как осторожные и быстрые руки трусливо отдергивают от огня те, кто боится обжечься, предпочитая, чтобы дорогая вещь или книга были навсегда утрачены в пламени. Венны, видя, как мигом растаяла сила двух десятков мергейтов, согнутая волей одного лишь человека, воспрянули и опрокинули наконец встретивший их заслон.

— Теперь вместе встать! — кричал Зорко людям Милени и Самосвата. — Там, где я, там и заходить на мергейтов!

Он успел посмотреть, каково идут дела у Неустроя. Гирваса он не приметил, но отряд его не только не выпустил степняков в лес, но и не расстроил рядов, а со стороны леса пешие венны даже потеснили врага.

Здесь же мергейты отпрянули, завязли среди павших тел и, пятясь — в первый раз видел Зорко, как пятится бестолково степная конница, — теснили своих же соратников, искажая гладкое и гибкое кольцо, сжимающееся к середине. Зорко увидел, что миг для броска настал, и, в третий раз заставив Серую взять невысокое и страшное препятствие, без страха и памяти о том, что было до этого броска, и о том, что будет после, кинулся в едва заметную прореху в мергейтском кольце. Веннские пешие воины, выставив вперед короткие и крепкие дубовые копья с широкими жалами, в полном молчании, держа строй, будто самая вышколенная армия аррантов, двинулись за ним.

Тегин послал в жаркое место боя другого сотника взамен убитого Тамгана — Эрбегшада. Но, как видно, на этот раз духи семи небес не были благосклонны к нему. Или, может быть, демоны, живущие в странных и злых камнях на поляне и в глубинах черной воды, жадно блестящей под обрывом, оказались сильнее. Должно быть, они оказались в таком месте, где и сами венны не любили появляться, но чужеземцам здесь приходилось и совсем плохо. Тем почетнее была бы победа здесь, и Тегин принял этот бой. И уйти отсюда просто так было невозможно, оттого что в лесу он потерял бы куда больше воинов. Может быть, это было испытание, которое выбросили ему боги, играя в кости, чтобы он понял свою настоящую силу или же, наоборот, вовремя принял свою судьбу, а не рыскал по жизни вслепую. Только герои могли поднять тяжелый жребий богов, потому что идти против них было равнозначно тому, чтобы самому на время стать богом, неся в себе лишь человеческие силы. Тегин не чувствовал в себе бога, но не мог не нагнуться, чтобы поднять жребий героя: будь тем, кем ты должен быть. Сегодня он должен был попытаться поднять и нести именно этот жребий, и он попытался. Иначе духи семи небес не приняли бы его вовсе.