Листья полыни

Однако в сече не все так складывается, как первоначально мнится.

Зорко гнал Серую так нещадно, как можно было только не щадить родное существо. Приникал к гриве, гладил, шептал несусветицу в лошадиное ухо, стискивал бока лошадиные мягкими сапогами и то и дело назад оглядывался. Оглядывался, и мало было радостного в том, что позади видел. Мергейты, пусть и ошеломлены были внезапным броском на них из лесной чащи, не таковы были, чтобы не разглядеть, сколько ж на них врагов напало. А уж гнать бегущего кочевники умели. И травить умели, догнавши. Одно пока выручало: не степь вольная кругом легла, а лес вздыбился.

Зорко со товарищи промахнули через тропу, коей мергейты идти намеревались, и устремились через лес, малой змейкой путь держа, погоню путая. Здесь Зорко сызнова оглянулся. Позади среди берез и ольхи торчали где макушки елочек, а где войлочные шапки мергейтов, и кого было больше, непонятно. Саженях в сорока позади наперерез мергейтам ломился какой-то отряд, самые густые заросли ловко обходя однако. За ним вослед, саженях не то в сорока, не то в пятидесяти, снова текли мергейты, не то сотня, не то две.

Зорко тронул Серую, бросился за своими, ибо дальше медлить невозможно становилось — настигли бы его и убили. Вид битвы за пригорком скрылся.

«Кто ж то был? — мыслил Зорко. — Не иначе как Плещей Любавич. Мойертах давно уж ушел, да и в другую сторону…»

Мелькали под копытами корни, камни, стлалась трава, взрывался песок, летели прочь и по сторонам комья земли и глины, и глаз, казалось, видит всякий опавший лист, травинку, хвойную иглу, шишку, камешек, песчинку. На взгорках Зорко вжимала в седло неведомая сила, а едва попадался уклон, как другая сила, противная тяге к земле, пыталась выбросить его вверх. Деревья провожали этот бешеный гон недоуменными взглядами невидимых своих неторопливых очей, и низкие ветви, как нарочно выставлявшиеся прямо поперек дороги, неслись навстречу неостановимо быстро и просвистывали от виска или глаза в локте, а то и ближе.

За пригорком была неглубокая лощина, за ней новый невысокий подъем, а потом верста ровной земли, опять занятой березняком и ольхой. Измышлять нечто необыкновенное надобности не было. Мергейтские кони шли шибче веннских, и все, что оставалось, — это мчать вперед без оглядки и не думать о том, что даже столь краткого для езды наметом пути, как полторы версты, может достать степнякам, чтобы настичь маленький отряд.

Его Серая, выросшая на вельхских холмах, легко преодолела лощину и снова вынесла Зорко на пригорок. Не видя никого ни впереди, ни справа, ни слева, Зорко решил, что вырвался вперед, пусть и отставал версту назад десятка на два саженей. Густые заросли вокруг скрывали и соратников, и врагов, донося один лишь топот копыт. Венн приостановил лошадь, и та заплясала, готовая к дальнейшему бегу. Не так много пробежали они — версты четыре всего, но Зорко казалось, что вдвое больше.

Он осмотрелся наскоро, потому как прислушиваться особой нужды не находилось. Глухой всегда лес ходуном ходил от криков, железного звона и скрежета, конского топота, храпа и ржания. То и дело взблескивали доспехи, виднелись цветные пятна одежд либо просто тени проносившихся сквозь лес верховых. Похоже, мергейты все же потеряли венков, потому как многие из них мчались уже не к взгорку, где стоял Зорко, а вдоль него, или мимо, или даже прочь, к поляне. В трех местах определенно шла рубка, пусть деревья и скрывали кто с кем. Должно быть, кого-то из веннов настигли и те приняли бой с несколькими противниками вовсе не для того, чтобы сдержать погоню — это как раз было без надобности, — а чтобы не просто так жизнь отдавать или, если пошлют боги долю, вдруг отбиться и уйти.

Где-то рядом щелкнула тетива, стрела свистнула в вершке над Зорко и вонзилась с дребезгом в березу. Зорко оглянулся на звук и в пяти саженях увидел, как колышутся сомкнувшиеся ветви кустов волчьей ягоды. Зорко дернул повод, слегка ударил пятками в бока Серой и в два скачка оказался там, где был неудачливый стрелок. Не сильно задумываясь, Зорко наотмашь полоснул его мечом. Острый, как тоска, что заключена в крике чайки над вершиной Нок-Брана, меч разрубил руку лучника, точно тряпьем набитый валик. Мергейт взвыл, будто волк, опаливший шкуру, и конь его, ошарашенный таким воплем, дернулся и рванулся прочь.

За спиной у Зорко затрещал под копытами валежник. Венн резко обернулся и едва успел задержать удар: перед ним был Неустрой. Не смутясь нимало, что едва не пал от меча соратника, Неустрой выдохнул:

— Зорко! Жив ли?

— А то не видишь? — буркнул Зорко в ответ.

— Там мергейт другого зарубил вот так, я видел… — начал было Неустрой.

— Где прочие?

— Бакула, Меркуха, Саврас и Кисляй уже к озеру утекли, и мергейты за ними. Все как-то в стороны пошли, но вроде не дальше поляны, что на берегу.

— Добро, — кивнул Зорко. — Тогда бежим.

И он снова легонько сжал бока Серой, и та рванулась вперед, окунаясь в летящую радость бега. Неустрой пристроился за Зорко, и вовремя. Едва они помчались дальше, как позади, саженях в десяти, застучали копыта сразу четырех или пяти лошадей и загорланили мергейты. Они, должно быть, тоже выбрались на пригорок осмотреться.

— А ну… — Зорко опять осадил Серую, выхватил из тула стрелу и пустил ее на голоса. — Пусть знают, куда гнать следует, а не то промахнут, чего доброго, мимо, — зло проговорил Зорко.

Он попал. Мергейты завопили и, призывая, должно думать, своих на помощь, бросились в сторону Зорко и Неустроя.

— Прочие не ведаю где, — прокричал Неустрой уже на скаку. — Опасаюсь, нет их более…

— Смекаю! — отозвался Зорко. — Гони и не говори более, не то и мы там будем!

Вокруг засвистели стрелы, но легли не густо и потому не задели беглецов. Возле берега, на этой последней версте, заросли сделались особо густыми, больше было ветролома и валежника, трава стала выше и плотнее, и Серая убавила в беге, перескакивая то и дело возникающие вдруг прямо перед нею преграды. Позади сухие сучья трещали вовсю и грубо потревоженная листва шелестела возмущенно — это продиралась погоня, и Зорко с глухим злорадством замечал себе, что число охотников догнать их множится.

Они выскочили на малую лужайку с лужей посредине. Лужа заросла ряской. Прямо за лужей повалилась в сторону озера, чуть наискось вправо, огромная старая береза. Она была на вид уже осклизлой и трухлявой, истлевшая и сгнившая кора висела лохмотьями, но покуда упавший ствол был еще един. Во все стороны разлаписто торчали сучья и ветви. Зорко безотчетно взял от березы ошую, а Неустрой — одесную. Зорко потерял его из виду, а на пути у Серой оказался великий завал из иссохшей осины, перескочить кой с ходу она не могла, и Зорко пришлось уйти дальше влево, пока наконец не выискалось место, где лошадь уже не единым махом, а перешагивая осторожно через лежащие так и сяк стволы и сучья, еле смогла перебраться.

Мергейты тем временем не мешкали, и Зорко, снова пуская Серую наметом, ибо по другую сторону завала лес стал чище и реже, увидел их, оглянувшись. В глазах зарябило от множества халатов, курток и рубах, разом выскочивших из зарослей. Мелькнул белый халат сотника, восседавшего на кауром жеребце.

Мергейты тоже приметили его, загорланили с новой силой, хотя и без того вопили так, что хоть уши затыкай, и принялись метать стрелы. Но опять запоздали: Зорко, на свое счастье, опять повстречал на пути густой подлесок и без раздумий вломился в него, скрывшись с глаз преследователей. Треснула ткань штанов, зацепившихся за острую и вдобавок с колючками ветвь, но этого Зорко не заметил, потому что, выбравшись из зарослей, он обнаружил себя в виду обрыва, за которым в легкой дымке виднелся противоположный берег Нечуй-озера и высоченные деревья на нем гляделись как нарисованные тонкой кистью. Самого черного озерного зеркала видно не было: Нечуй-озеро все лежало внизу, под обрывами.

Зорко не сразу осадил Серую, и та промчалась еще несколько саженей, выскочив из-под сени последних деревьев, ограждавших широкую и длинную поляну перед откосом. Справа и слева на поляну вылетали на полном скаку мергейты — по одному, по двое, по пятеро, а то и десятками. Сколько их собралось здесь, Зорко затруднялся разом счесть. Показалось, что по левую руку степняков все же поменьше, и он, снова, в который уж раз, заставив лошадь идти самым скорым наметом, на какой та была способна, устремился влево, забирая ближе к обрыву, где мергейтов пока не было.