Травень-остров

— Пускай говорят, — пожал плечами Зорко. — Поговорят и уйдут восвояси. А если и поселятся рядом, коли места хватит, то и вольно им жить, только бы не мешали.

— А если это не чужие люди, а сородичи твои и идти им никуда не пристало, да и не надо?

Вот этого Зорко уразуметь не мог.

— Как может быть такое? — спросил он.

Вообразить, будто матери рода меж собой перессорились и каждая в свою сторону род тянет по той причине, что иные богов, не как заповедано, почитают? Или представить, как кудесник вещает о том, что следует святилище спалить и забросить, а на ином месте другое поставить и невесть кому поклоняться? Или усобица чтобы в роду была? Да такого и меж родами давным-давно не случалось! Да и как возможно Грома забыть, и Дажа, и Веточника с Мшаником, когда они столь много добра людям принесли, от зла оборонили и рядом живут, только за околицу выйди? Знать, и арранты не по-людски жили, коль такие речи Пирос повел.

Пирос усмехнулся понимающе.

— Вот и в Аррантиаде о том не думали. Веровали в древних богов, из коих Прекраснейшая — первая и неповторимая. И вот появились люди — разные люди: и ученые, и знатные, и простые, — кои рекли: «Не тако веруете!» И были арранты, такие, как и я. Что скажешь, Зорко Зоревич?

— И книгу они писали? — понял венн. — И ты потому здесь на зиму остаешься?

— Если бы иные советники басилевса были столь же проницательны, как этот сын лесов из рода Серого Пса! — воскликнул Пирос и рассмеялся. Смех, правду сказать, был несамородный. — Да, воистину прав ты, Зорко Зоревич! Не только поэтому я остаюсь, но и поэтому тоже. Да, тебе трудно представить такое, но это случилось. Я не буду советовать тебе выбросить эту книгу, но и толковать ее не стану: я посмотрю, что выйдет из твоего с ней знакомства, а сам стану рассказывать тебе о том, чего достигли арранты, когда еще не отступились от исконных богов и поклонялись Прекраснейшей! Если ересь превозможет в твоей душе, то мне, пожалуй, и незачем возвращаться в Аланиол. Если же ты, как и многие до тебя, пленишься отблеском от образа Прекраснейшей, кой я постараюсь донести до тебя неискаженным, то мне рано уходить в добровольное изгнание!

Зорко и предположить не мог, что такой богатый и опытный человек, да еще и столь мудрый и себе на уме, вдруг так распалится и будет делиться с первым встречным, даже хлеба с ним еще вместе не преломивши, — а вдруг этот встречный злой дух? Пирос, правда, иначе думал. В глазах его вдруг вспыхнул хитрый огонек.

— Скажи, почтенный Зорко Зоревич, а когда бы ты домой с такой книгой воротился и жрецу твоего рода эту книгу показывать стал и восхищаться ею, что бы на то тебе сказали? А если бы кто с тобой вместе — пять человек или десять — тоже стали бы знанием книги сей хвалиться, тобой на то занятие увлеченные, что бы сказала мать рода Серого Пса?

Вот такого поворота Зорко не ждал: хитер был аррант и добрался — прямо ли, случайно ли — до того вопроса, кой сегваны по вежеству ли своему суровому, то ли по иной причине не тронули.

— Не одобрили бы, — отвечал венн кратко.

— Благодарю, что честен, — усмехнулся аррант и посмотрел на Зорко, будто все про него в момент уразумел. — И за беседу благодарю: не каждый боярин в Галираде столь искусен в речах и сведущ в искусствах. Скоро мы будем там, куда ты направляешься. Позволишь ли мне сопроводить тебя? Я знаю многих вельхских мастеров, а они оказывают честь мне своими посещениями. Если же достойный Андвар знает тех, о ком не сведущ я, то у вас еще будет время навестить их, — закончил Пирос, польстив напоследок юноше.

Мост кончился. Такой же скат, как на правом берегу Светыни, спускался на левый.

— Скажи, Пирос Никосич, а сколь широка здесь Светынь? — Зорко рад был, что аррант не стал доподлинно выяснять, зачем оказался одинокий венн в Галираде на пороге осени: Зорко все одно ничего бы не рассказал толком, а недоговорка меж ними осталась бы и дальше помехой бы служила. Но ловок был купец, а огорчение свое вельми переживал, и знал Зорко, что к беседе этой он еще возвернется.

— Полторы тысячи саженей, — был ответ.

Глава 9

Ворота на вельхскую сторону

По правую руку от Большого моста, меж ним и морским берегом, лежала слобода сольвеннских рукоделов, по левую также жили сольвенны, а чуть далее, в сторону, от моря противоположную, — вельхи. Туда и пришли вскоре Зорко и его спутники.

Вельхские дома отличались от прочих. Если и сегваны, и венны, и сольвенны возводили бревенчатый прямоугольный сруб или выкапывали полуземлянку, особенно в деревне, то вельхи возводили дома круглые, сплетенные из прутьев и обмазанные глиной, крыши же крыли камышом и соломой. Но здесь глина плохо противостояла холодам и сырости, и вот те купцы и мастера, кто побогаче, стали использовать камень. Сначала шла сухая кладка, после же принялись камень тесать и соединять раствором. Так и появились первые в Галираде каменные дома. Нигде, кроме как у вельхов, таких пока не было.

Слобода вельхов обнесена была крепким высоким тыном в два с половиной человеческих роста. Изнутри к тыну примыкал помост, тянувшийся по всей длине изгороди, и по тому помосту расхаживали дозорные. Более же всего поразили Зорко конские, кабаньи и бараньи черепа, белеющие на заостренных кольях тына, обращенные пустыми глазницами ко входящим в ворота. Ровно такие же привыкли вешать на тын некоторые роды из веннов — чтобы нечисть всякую и чужаков с дурными помыслами от дома отгонять. Для того же, как думалось Зорко, вешали черепа на изгородь и вельхи.

У крепких дубовых ворот встретили их стражники, облаченные в мелкого плетения кольчуги, полотняные штаны, немного расширяющиеся книзу и подвязанные у мягких поршней шнурком, а также льняные крашенные зеленью рубахи с красной каймою и вышивкой. Не была эта вышивка точь-в-точь такой же, как памятная Зорко, но походила на нее во всем. Каменный, в полтора человеческих роста бог с двумя ликами, один из коих смотрел за ворота, другой — внутрь, встречал всех у самого входа на слободу. Был он высечен намеренно грубо из простого серого камня, лик имел страшноватый, но не злобный, а отрешенный, не человеческий. Голова бога была лысой, и сразу становилось видно, что форма головы у вельхов и, для примера, у сегванов отличается. Лоб у вельхов был более округлый и покатый, и виски чуть более вдавлены, нежели у сегванов, но не столь сильно, сколь у сольвеннов. Затылок же у вельхов был крупнее и выше, а подбородок очерчивался менее резко и был слегка раздвоен, зато и не был так тяжел, хоть и был немал. Носы же у вельхов отличались легкой, но заметной горбинкой и были схожи с орлиными. У изваяния же бога черта эта была усилена, так что получался получеловек-полуорел, если судить только по носу.

Первое же, что услышали Зорко и спутники его еще задолго до ворот, был стук-перезвон молотов и молоточков. Славились вельхи допрежь всего искусными своими кузнецами. Нельзя сказать, что мечи у них превосходили крепостью сольвеннские, или тем паче аррантские, или шо-ситайнские, но в том изяществе, каким отличались вельхские мечи, в близости к естеству не было им равных. Казалось, мечи эти сами вышли из земли, а не человеком были сотворены. Проходя мимо оружейных мастерских, видел Зорко выставленные тут же мечи узкие и острые, что тростниковый лист, и недавнее воспоминание глухо шевельнулось в сознании. Великие искусники были вельхи в изготовлении кольчужных и чешуйчатых броней, и даже в Саккареме не везде могли сделать подобные.

Но более знамениты были вельхи своими украшениями. Делали они фибулы, и жуковинья, и гривны, и серьги, и обручи налобные, и обручи на руки, и венчики, и обереги, и височные кольца даже, хоть вельхские женщины их и не носили. И ковали и выплавляли все это великолепие из чего угодно: из злата, серебра, бронзы, меди, олова, стали, свинца, сусальное золото также было в ходу. Редко вельхи пользовали самоцветы или жемчуг, да и ненадобны они были. Камень резной, правда, был у вельхов в большом ходу, и обрабатывали они его не хуже самых изысканных каменотесов из восходных земель.