Травень-остров

— И вправду Пирос! — обомлевшим голосом вымолвил за спиной Зорко кто-то, знавший арранта. — И венн! Что творится!

Оборачиваться Зорко не стал, но понял лишний раз: Галирад такое место, где иное имя отворяет двери проще ключа.

— Привет тебе, Кокора, — вежливо обратился аррант к дружиннику.

— И тебе поздорову, Пирос, — отвечал старший. Должно быть, они знали друг друга, да Кокора не мог пойти против закона. — Знаешь ли ты этого человека? — Он указал на венна.

— Разумеется, — подтвердил аррант тоном, не допускающим сомнений. — Три четверти колокола тому назад он покупал у меня жемчуг и продал мне искусно сделанный женский гребень. Свои жемчужины я опознаю, гребень же ныне пребывает у меня в шатре с диковинами, как эти вещи называются у сольвеннов. Если это требуется, я могу послать за ним человека.

— Не нужно, — окоротил велеречивого арранта Кокора. — Твоего слова хватит. Оно верное. Если желаешь челобитную подать, то еще сегодня успеешь, — обратился старший к венну. — У кнеса разберутся, в обиде не будешь. Коли нет, иди с миром. Не серчай, коли что не так.

— Пойду, пожалуй, — отвечал Зорко. Терять время на бесполезные споры он не желал.

— Скажи, Кокора, это правда, что жизнь моего друга подверглась опасности? — задержал Пирос дружинников, собравшихся уж было уходить и увести с собой мана, имевшего сейчас вид весьма жалкий.

— Верно, верно, — проговорил Кокора. — Драться твой друг лихо навострился. Смотри, кабы не прибил кого. Недосуг мне, Пирос Никосич, с тобой лясы точить. Не осерчай. Пошли! — бросил он ману, который все не мог укротить гнев и зыркал на венна злобно.

Дружинники уверенно, не обращая внимания на густую толпу, двинулись в сторону крома. Вокруг Пироса, Зорко и Андвара народ, утратив любопытство к происшедшему, тоже разошелся. Лишь теперь Зорко увидел, что аррант сюда пожаловал не один: в сажени сзади него, справа и слева стояли как вкопанные трое оружных людей при кольчужных бронях, с кривыми мечами. Все были ростом невысокие, чернявые и коренастые. Все с кожей изжелта-белого цвета, плоскими лицами и узкими раскосыми глазами. Все в рубахах из узорного шелка, схожего с тем, что пошел на халат купца.

Пирос перехватил взгляд Зорко:

— Это мои телохранители, Зорко Зоревич. Они из Шо-Ситайна. Если ты позволишь мне проводить тебя, я хотел бы провести эту прогулку в беседе. — Аррант говорил так, что отказать ему было невозможно.

— Изволь, Пирос Никосич, — согласился Зорко.

— Дозволь осведомиться, куда решил ты направиться столь поспешно, что даже многие диковины дальних земель не тронули тебя? — поинтересовался купец.

— Мне к вельхам надо, к мастерам. Андвару спасибо, обещал свести, — коротко отвечал Зорко.

— Вельхи — искусные мастера, — согласился Пирос. — У меня есть немало прекраснейших изделий из их страны. Могу ли я узнать, что привело тебя к решению отправиться к ним?

— Вещица одна кожаная с узором тесненым. Зело красив узор тот, — не стал запираться Зорко. — Мне Охтар сказывал, будто вельхи такой сделать могли. Узор такой же на платье у Дейры, кою у тебя видел. А она из вельхов. Пойду к ним, узнаю.

— Тогда хочу предупредить тебя, Зорко: вельхи редко показывают свои работы просто так, — понизив голос, сказал Пирос. — Они предпочитают, чтобы к ним шли в ученики, в подмастерья. Ты же — самоценный мастер. Будет ли тебе по сердцу такое ученичество?

Конь Пироса медленно и чинно вышагивал по деревянной мостовой — привык, должно быть, ходить не спеша, яко пеший человек. Только сейчас Зорко сообразил, что аррант едет верхом! Как слыхал Зорко, подобное дозволялось только кнесовым людям!

— Скажи, Пирос Никосич, почто тебе можно на коне по городу ездить, а иным возбраняется? — так и не ответив арранту, вдруг спросил венн.

— Я — посланник здесь нашего басилевса, — важно изрек Пирос. — Всем посланникам могучих государей разрешено ездить верхом на коне по всем галирадским землям, кроме засеянных полей и двора кнеса. Но ты не ответил мне, Зорко Зоревич…

Зорко мало что знал о том, какой государь считается могущественным, а какой — не шибко, но из объяснения Пироса уразумел, что аррант, если случится лихо, может быть подмогой ему.

— Когда по душе придется искусничество их, то и в ученичество пойду, коли примут, — не смутился Зорко. — По дереву резать — дело не великое. Краска — она норовистее будет.

— Что ж, ты всегда будешь желанным гостем у меня. Этой зимой я не буду возвращаться в Аррантиаду, — объявил Пирос.

— Благодарствую, коли так. — Зорко поклонился арранту.

— Не стоит благодарности. Скажи, что привело к ссоре меж тобой и этим несчастным маном? — не унимался Пирос.

— Монеты, коими Ранкварт меня оделил, умыкнуть хотел. Да я не дал. Потом же за нож схватился. Привилось тем мешком, на кой он позарился, его и проучить, — доходчиво поведал венн. — Почто несчастным его зовешь? Одежа-то у него не бедная.

— О, это печальная повесть! — Пирос явно оживился, увидев, что может еще кого-то удивить новостью. — Два дня весь торг говорит о ней…

— Мы Хальфдира-кунса хоронили. Не знаем про новость, — вдруг подал голос молчавший доселе Андвар. Слушал он Пироса внимательно, уму-разуму учился. Видать, Охтар ему наказал так делать.

— С превеликою скорбью о ней поведаю, — приступил к рассказу Пирос. — Известно ли тебе что-либо о Гурцате, что правит ныне в Вечной Степи? — обратился он к Зорко.

— Известно немного, — сдержанно ответил тот.

— Два дня назад в гавань вошли корабли из Аша-Вахишты. Это страна манов на восходных берегах этой земли, — пояснил аррант. — Конные тысячи Гурцата — даже не самого Гурцата, а его полководца — стерли с лика земли Хорасан, столицу манов. Вся Аша-Вахишта в огне. Лишь горные крепости и храмы пока уцелели. Шад убит при штурме Хорасана. Принц и кое-кто из придворных спаслись в море, и вот, принесли сюда эту горестную весть. Галирадский кнес проявил добросердечие и принял манов как гостей. В течение четырех лун они пребудут под его защитой. Даже за проступки, подлежащие суровой каре по галирадской Правде, их в это время будет судить лишь сам принц. Потерпевшие обиду могут подать челобитную кнесу, но… — Тут Пирос многозначительно улыбнулся.

— Ныне маны в глубокой нужде, а жить они привыкли весело и в роскоши, — добавил аррант. — Закон же их велит мужчине добывать средства для семьи, и не стоит сомневаться в способах добычи этих средств. Неудивительно, что этот человек, бывший советником принца, решился на воровство.

— Продал бы самоцвет, что в повязке носит, и жил безбедно, — рассудил по-своему венн.

— У тебя свои взгляды на бедность, у придворных шада страны манов — свои, — усмехнулся купец. — Я не страшусь грабежей. — Пирос кивнул в сторону неотступно следовавших за ним воинов. — Тебе же советую быть осторожным. Отравленный кинжал — излюбленный прием манов, когда они мстят.

Зорко недоверчиво поглядел на арранта.

— Это что ж, я ему лоб расшиб за то, что он на деньги мои покусился, а меня за то — ножом? — удивился венн.

— Ты нанес ему оскорбление, — развел руками Пирос. — Поэтому я осмелюсь посоветовать тебе еще кое-что, Зорко: найди себе покровителя. Кунс Ранкварт — таков. Если же тебя что-либо тяготит у него, ты свободный человек. Я готов принять тебя как гостя, если пожелаешь.

Настойчивость, с которой аррант зазывал венна к себе, черная весть, им сообщенная, и предупреждение о грозящей опасности заставили Зорко крепко призадуматься. Уж не предки ли охранители его, неразумного, упреждали, когда хотел он отказаться от Ранквартовых денег? Однако взял, и вот теперь — и сколь быстро! — пришел срок отвечать за собственный недосмотр.

Растревожило и другое: маны, как сказывал старик калейс, жили чуть на полдень от морских вельхов, а уж от тех и до лесных вельхов, и до веннов было рукой подать, если и вправду конница Гурцата появлялась словно из ниоткуда: только ее нет, и вот она! Впрочем, вспомнив черную грозу и степняка, спешащего на скакуне без седла в самую гущу мрака, Зорко решил, что не так уж много в том басни, а куда больше истины.