Кофе и Карнавал

— Усиление влияния.

— Зависит от того, как преподнести спасительные знания. Но я почему-то не сомневаюсь, что с методами преподнесения у Чендлера всё в порядке.

— И тогда происхождение Арлин и наличие… — Голос у меня сел, и я лишь спустя несколько секунд смогла заговорить, уже хрипло, как старуха: — …и наличие детей, наследников дворянской крови, поможет ему получить долгожданный титул. И Небо знает, что ещё…

— Я бы не стал заглядывать так далеко, — вздохнул дядя Рэйвен и вновь надел фуражку. Видеть его без синих очков было немного странновато, и казалось, что я просто увязла в некоем мучительном сне. — Во время допроса Шварц постоянно пытался оправдать Чендлера, вы заметили? Говорил о его исключительных качествах… и о том, как он любит свою хрупкую молодую жену. Знаете, Виржиния, я тут подумал, что если это правда — тем хуже леди Кэмпбелл.

— Тем хуже, — откликнулась я эхом.

Пришёл Мэтью с чаем. От растерянности я обожгла язык, но мне почему-то было совершенно всё равно…

В каюту я вернулась в сопровождении дяди Рэйвена. Он проводил меня только до нужного коридора, извинившись и сославшись на срочные дела. Мэдди с Лиамом сидели на диване и вместе листали географический атлас. Едва открылась дверь, они вскочили одновременно, как игрушки на пружине. Но если мальчик явно мучился любопытством и надеялся на подробный рассказ, то Мадлен выглядела обеспокоенной.

— Что-то мигрень началась, — рассеянно произнесла я, механически расстегивая перчатки. Ряд пуговок казался бесконечным. — Отдохну, пожалуй…

Лиам хотел спросить что-то — или возмутиться, но заглянул мне в глаза и стушевался. Мадлен нахмурилась и притянула его к себе, обнимая за плечи. Я же прошла в спальню и, как была, даже не разуваясь, прилегла на край постели. За стеклом иллюминатора плыл холодный седой туман, и чудилось, что «Мартиника» застыла в безвременье, как монета, вмёрзшая по осени в мутный речной лёд.

Вскоре я действительно задремала, а проснулась только вечером. Ужин по указанию Мэдди доставили прямо в каюту — запечённая рыба, фаршированный картофель, пудинг, на сей раз классический, и ягодное желе. Трапеза проходила едва ли не в полном молчании; Лиам и Мадлен на удивление спокойно отнеслись к просьбе отныне не упоминать о покушении ни при каких обстоятельствах и на объяснениях не настаивали.

— К слову, леди Кэмпбелл не появлялась? — спросила я уже за десертом, вспомнив, что об истинном положении дел знали ещё и Арлин с Мэй, и надо бы их тоже попросить о молчании.

Мэдди покачала головою.

— Её и в обед не видать было, — пробурчал Лиам. — А эта алманка ваша с Хенрихом громко жаловалась, что у ней муж потерялся.

Я про себя удивилась — неужели Карла до сих пор не вернули с допроса? Но потом обратила внимание на первую часть замечания.

— Не было? Может, она отобедала раньше?

— Кто ж её знает, — по-взрослому пожал мальчишка плечами — и жест, естественный для Эллиса, вышел у него комичным. — Погодите, попозже придёт, может, вы же на вечер порисовать уговаривались. Неужто слово нарушит?

Но в тот вечер Арлин так и не появилась. Увиделись мы лишь на следующее утро, во время прогулки по палубе. Людей вокруг было много — кажется, разом все пассажиры поспешили воспользоваться относительным затишьем после нескольких дней ненастья, и вышли на свежий воздух полюбоваться пасмурным, хмурым небом с редкими окошками хрустально-чистой синевы.

Лицо у леди Кэмпбелл было заплаканным, и вместо приветствия она встретила меня надрывным возгласом:

— Он всё-таки до него добрался!

— Что, простите? — переспросила я и осторожно коснулась её руки. — Ну же, успокойтесь, что бы ни случилось, это не стоит ваших слёз, Арлин.

— Чендлер портрет забрал, — скупо объяснила Мэй, комкая в кулаке ткань широкой юбки. — Как этого вашего Уилфилда увидал — в лице переменился. Так свою клятую трость стиснул… Уж думала, сейчас огреет поперек спины.

— Ну что ты, Мэй, ты же не матрос, а женщина, — ободряюще улыбнулась сквозь слёзы Арлин. — Тебя бы он не стал… тростью.

Мне как-то некстати вспомнились синяки на руках у Арлин в нашу первую встречу.

— Тростью, может, и не стал бы, а в сундук уже как-то раз сажал, — мрачно возразила Мэй. — Думала, задохнусь там. Да и то, что портрет он уничтожил — полдела. Так мы утром сегодня поднялись, глядим — а кистей-то и нет. А Чендлер будто бы и ни при чём.

Взгляд Арлин неожиданно стал злым и колким, как декабрьский ветер.

— У меня ещё остались карандаши. И пусть Рольф только попробует их тронуть…

От её голоса, ломкого и нежного, как обычно, у меня вдруг пробежали мурашки по спине. Подумалось, что у каждого человека есть предел. Мы очень терпеливы по природе — можем вынести многие лишения и беды, но у любого в сердце найдётся уголок, который должен оставаться нетронутым, потому что именно на нём и держится всё остальное.

— Даже если не получится загнать Чендлера в ловушку с помощью ваших показаний — отыщется что-нибудь другое, — произнесла я ровно. — Он замахнулся на слишком крупную добычу. Помните ту старую притчу о тщеславном охотнике, что решил отправиться за самым свирепым кабаном в лесу?

Арлин недоуменно сдвинула брови и обернулась к Мэй. Та неуверенно протянула:

— О том самом охотнике, который не верил, что кабан был ростом с мельницу?

— Да, — улыбнулась я. — Он опрометчиво лёг спать в отпечатке от его копыта. К чему это привело, полагаю, напоминать не стоит.

Успокаивая Арлин, я одновременно думала о том, что Чендлер, чем больше его замыслы раскрывались, тем сильнее напоминал одержимого. Власть любой ценой — не вышло через богатство, так получится через титул, через интриги, хоть бы через предательство собственной страны… Было в этом нечто нездоровое, саморазрушительное.

— Что привело его к этому, хотела бы я знать…

— Леди Виржиния?..

— Ах, ничего такого, дорогая Арлин. Просто разговариваю сама с собой — глупая привычка, — отшутилась я. И сделала пометку в памяти — расспросить дядю Рэйвена о Чендлере.

В конце концов, что мне было известно об этом страшном человеке, кроме многочисленных свидетельств его безнравственности, жестокости и властолюбия…

Несколько дней прошли в тишине и спокойствии. Шварц то ли притворялся больным, то действительно всерьёз занемог — и в обществе не показывался. Уроки рисования продолжались благодаря капитану Мерри, в чьих неистощимых запасах нашлись и кисти, и даже акварельные краски, принадлежавшие когда-то «одному доброму другу» и восхитившие до глубины души леди Кэмпбелл.

«Мартиника» мало-помалу приближалась к Серениссиме. Погода налаживалась; туманы теперь появлялись только ранним утром, а дожди и вовсе сошли на нет. Днём палуба, залитая солнечным светом, манила на прогулку. Вечера будили странные романтические желания — вздыхать, стоя у перил; любоваться звёздами, таинственно мерцающими в темном небе; подставлять лицо под ласку тёплого бриза, прикрывая глаза, и слушать плеск волн… Правда, волнующий трепет в груди угасал, стоило вспомнить, что громадный лайнер к самому городу-на-воде не подойдёт, а причалит в бухте. И уже оттуда каждый отправится своей дорогой. Шварцы — в Алманию, ла Крус — в Романию, мы с дядей Рэйвеном и почтенное альбийское семейство — в Серениссиму, а леди Кэмпбелл со своим чудовищным супругом…

Об этом я старалась не думать.

Что же касается остального, то к просьбе рассказать немного о биографии Чендлера маркиз отнесся с пониманием, но заметил, что это история не на пару минут.

— Вы непременно узнаете её — но позднее, — уклончиво добавил он. — Если пожелаете, я даже могу предоставить вам полное досье, драгоценная моя невеста.

— О, не стоит. Просто рассказ подойдёт, — улыбнулась я.

До Серениссимы оставался день пути, когда случилась катастрофа.

Это произошло уже за полночь. Утомлённый Лиам, которого Мэтью Рэндалл развлекал почти полвечера, обучая основам фехтования, уже спал. Мадлен тоже клевала носом над рыцарским романом и заодно караулила моё спокойствие. А я листала выданную маркизом книгу на алманском, время от времени заглядывая в словарь… и тут, посреди необычайно занимательного абзаца, в дверь забарабанили, отчаянно и гулко.