Страница 47 из 60
Тупиковый разговор. Федор вбил себе в голову весьма спорные педагогические принципы и теперь ни в чем не сомневается. То, что его дочь, можно сказать, вышла сухой из воды, всего лишь дело случая. А если бы ее насильник не расслабился после приличной дозы алкоголя или Валерия не смогла ударить его как следует? Об этом страшно даже рассуждать…
— Тогда в чем ты не уверен?
— Я все время вспоминаю, как меня бросила жена. Может, с точки зрения женщины, во мне чего-то не хватает?
— Не могу знать, о чем думала твоя жена, — сухо проговорила я и спохватилась.
Это же элементарно. Разве так уж необычен ее поступок? Многие женщины пытались делать что-то назло своим любимым. Правда, далеко не все в этом признавались. И не у всех это получалось удачно. Интересно, они жили в гражданском браке или ей срочно пришлось разводиться, чтобы поехать в Америку?
— Прости, я вовсе не то хотел сказать… А если и ты найдешь во мне что-нибудь такое…
— Федор, перестань, с того времени прошло пятнадцать лет.
В самом деле, по-моему, он уже пробуксовывает на одном и том же месте!
Но и со мной тоже что-то происходило. Я никак не могла сосредоточиться на нашем общении с Михайловским. Какая-то часть моего «я» упорно пыталась вспомнить сегодняшнюю встречу с Шуваловым.
Местный воздух вреден для меня — я готова повторять себе это снова и снова.
Прежде всегда была человеком цельным. Это не комплимент мне самой, а просто констатация того образа, который, кажется, постепенно мною утрачивается. То есть раньше я не мучилась сомнениями и не раздиралась противоречиями. Если бы прежде мне встретился мужчина, которого я полюбила, я бы тут же сказала об этом Коле Дольскому и ни в коем случае не стала бы его обманывать. Разрываться на два фронта не по мне. Я считала: или — или.
Но чтобы дать согласие на брак одному и едва не переметнуться к другому… нет, такого я от себя никак не ожидала. Хорошо было верующим людям. Согрешив, они накладывали на себя епитимью, отмаливали грех, вольный или невольный, и в самоистязании находили успокоение. В крайнем случае изводили себя постами и молитвами. А мы можем только есть себя поедом, как будто нам и так мало стрессов, или стараемся забыть о своих неблаговидных поступках в пучине удовольствий… Впрочем, ко мне это не относится.
Минуточку, я же ничего такого не сделала!
Но хотела…
Надо срочно переводить свои мысли на другие рельсы.
— Федя, твоя дочь считает, что ты приготовил нам сюрприз. В кавычках.
— Вот паршивка! — рассмеялся он. — И откуда в ней такая наблюдательность?
— Просто она женщина, Федя, пусть и несовершеннолетняя. Тебе не хочется, чтобы она взрослела?
— Я этого боюсь, — неожиданно признался Федор. — Представляешь, как-нибудь я прихожу домой, а у нее в гостях мужик, и она говорит: «Знакомься, папа, это мой муж, и я ухожу к нему жить…»
— И поэтому ты поторопился сделать мне предложение? — выпалила я.
Некоторое время он обалдело смотрел на меня, а потом шумно выдохнул.
— Всегда знал, что у женщин странная логика, но чтобы настолько… — Он привлек меня к себе и крикнул в сторону комнаты дочери: — Валерка, иди сюда, дело есть!
Лера вышла к нам.
— Признавайся, за кого замуж собралась? — нарочито строго спросил он и незаметно подмигнул мне.
Глаза у девочки округлились.
— Пап, это у тебя прикол такой, да?
— Видишь ли, доча, Лариса Сергеевна считает, будто я хочу на ней жениться только потому, что боюсь одиночества. Мол, ты выйдешь замуж, а я останусь один.
— Федя, но ты же перевернул все с ног на голову!
— Ладно, Лера, ты права, это у меня прикол. Небольшая месть госпоже Киреевой за то, что она считает, будто я излишне строг с тобой.
— Не всегда… Хотя бывает, конечно…
Девчонке не хотелось обидеть отца, но и со мной она была согласна.
— Скооперировались? Но вот завтрашняя поездка на Синь-озеро… — он сделал эффектную паузу, — вовсе не отменяется.
— Ура! — закричала Лера.
— Хотя наш начальник пытался выпихнуть меня в командировку. Но я сказал, что командировка может пару дней подождать, когда у меня, можно сказать, жизнь решается.
Лера обратила на меня сияющий взгляд и сказала;
— Говорят, на озере такая красота. Я папу два года просила свозить меня туда. У нас уже все девчонки там побывали, а папе как обычно некогда…
— Короче, не чувствую выражений благодарности. Мы с двух сторон чмокнули его в щеку.
— То-то же!
— А мы одни поедем? — с подозрением спросила Лера.
— Небольшая компания. Еще парочка машин, кроме нашей.
Все-таки это озеро — такая глухомань…
— Больше, чем Костромино? — ужаснулась я.
— Намного! Сто двадцать километров от Ивлева, и на всем расстоянии лишь два небольших поселочка в десять дворов… Подъем в пять утра. Никаких кассет и книг. Чтобы выспались. Задача ясна?
— Ясна, — пробурчала Лера, — небось ее поставили для меня одной?
— Ты настоящая дочь мента, — хохотнул Федор. — Все правильно понимаешь.
Лера скрылась за дверью, и минуту спустя я пошла следом за ней.
— А ты куда? — удивился Федор.
— Пожелать девочке спокойной ночи, — сказала я.
— Какие нежности! — буркнул он.
У кровати я уже привычно подоткнула одеяло. В комнате было прохладно по причине все того же раннего выключения отопления. Это вам не в своем доме, где топят дровами.
— Завтра оденься получше, — шепнула мне девочка, когда я наклонилась ее поцеловать. — Тебе устраивают смотрины.
— Спасибо за предупреждение. Думаешь, меня могут прокатить?
— Нет, конечно, как ты могла такое подумать!
— Обычно после смотрин у друзей спрашивают: «Ну и как она тебе?» А друзья туманно отвечают: «Тебе с ней жить…»
Лера засмеялась.
— Скорее всего папа и спрашивать не будет. Он все уже для себя решил.
Она посмотрела мне в глаза, а я, не выдержав, отвела взгляд в сторону.
— А ты о себе такого сказать не можешь. — Эта маленькая женщина ободряюще пожала мне руку: — Все будет хорошо, вот увидишь! Папа, конечно, торопится, но ты ведь скоро уезжаешь, он боится опоздать. Уедешь к себе и думать о нас забудешь!
— А вот этого я не смогу сделать, даже если очень захочу! В смысле, забыть.
— Я буду тебя ждать, — сказала девчонка в ответ на мое «Спокойной ночи!».
Глава восемнадцатая
Федор уже постелил постель, разложив широкий диван еще советского изготовления.
— Двадцать лет ему, — говорил он, взбивая подушки, в то время как я стояла рядом и смотрела, — а до сих пор нигде ни пружина не выскочила, ни крепежные болты. Умели мы все-таки делать и мебель, не хуже итальянской.
— Правда, не такую красивую, — поддакнула я.
— Как говорил в свое время Жванецкий: «Если другой обуви не видел, наша вот такая!» Кто первый в душ пойдет, ты или я?
— Ох и хитрован ты, Михайловский! То про диван сказки рассказывает, то душем зубы заговаривает… Кто мне сегодня кое-что обещал?
— Момент! — Он поднялся и ушел в кухню. Вернулся с подносом, на котором стояла кое-какая закуска и початая бутылка коньяку. — Всухую такой рассказ не пойдет. Шахерезада, думаю, когда мужу своему сказки рассказывала, тоже пила что-нибудь.
Он налил понемногу коньяка в рюмки.
— Будем пить мелкими глотками, как на проклятом Западе. Говорят, там полбутылки хватает на весь вечер компании из четырех человек. Может, это просто наши шутят? Итак, начинаю рассказ об операции, которую можно было бы назвать «Конец «Антитеррора»».
Он чокнулся своей рюмкой о мою и отпил глоток.
— Неудачное название. Получается броде конец конца, — заметила я.
— Правильно мыслишь. «Антитеррор»». Слово-то какое! Личное изобретение сотника Далматова. Звучит. Акция!.. Конечно, опять-таки он оглянулся на историю. Это тоже уже было: «Ответим на белый террор красным террором!» А наш казак решил ответить ни много ни мало на террор лиц кавказской национальности на российских рынках террором лиц казацкой национальности. Конечно, казак не национальность, скорее, нацпрослойка, но желающих поднять на щит это движение нынче больше, чем самих потомков казаков…