Земля надежды

— Ну, для поддержания спокойствия собираются вызвать специальные отряды лорд-мэра, все королевские слуги попрятались, в Сити все позакрывалось, а народ приготовится к бунту… или к чему-нибудь похуже.

— Что может быть хуже? — спросила Эстер. — Что может быть хуже бунта в Сити?

— Война, я думаю, — медленно сказал гость. — Война может быть хуже, чем бунт.

— Кого с кем? — сурово спросил Джон. — Война кого с кем? Что вы говорите?

Посетитель посмотрел ему в лицо, явно борясь с необъятностью того, что он должен был сказать.

— Боюсь, что это будет война между королем и парламентом.

Наступило короткое потрясенное молчание.

— Значит, дошло уже до этого? — спросил Джон.

— Вот поэтому я и приехал посмотреть на самое интересное в Лондоне. Я пообещал себе, что не уеду домой, не посетив вас.

Джордж осмотрелся.

— И теперь я вижу, это даже больше, чем я ожидал.

— Я все вам покажу, — пообещала Эстер. — Простите наше нетерпение узнать новости. А что вы будете делать, когда вернетесь домой?

Он вежливо поклонился ей.

— Я соберу всех мужчин среди своих домочадцев, вооружу их и буду обучать сражаться, чтобы они могли защитить свою страну от врагов.

— Но вы будете сражаться на стороне короля или парламента?

Он снова поклонился.

— Мадам, я буду сражаться за свою страну. Я буду сражаться за правое дело. Единственная закавыка — хотел бы я знать, кто прав.

Эстер показала ему все самое интересное в их коллекции и потом, как только смогла, оставила его одного с позволением самому открывать ящики шкафов и рассматривать всякие мелочи. Джона не было ни в доме, ни в оранжерее. Как она и опасалась, он, уже накинув походный плащ, был на конюшне и ждал, пока оседлают его кобылу.

— Ты не поедешь! — воскликнула она.

— Я должен быть там, — возразил Джон. — Я не могу сидеть здесь и ждать, пока дойдут какие-то обрывки информации.

— Ты всего лишь садовник, — сказала она. — Ты не придворный и не член парламента. Что тебе до того, ссорится король с парламентом или нет?

— Но я на самом краешке событий, — Джон был тверд. — И знаю слишком много, чтобы спокойно отсиживаться дома и нянчиться с собственным неведением. Если бы я знал обо всех о них меньше, я бы меньше переживал. Если бы я знал больше, мне легче было бы разобраться во всем и решить, что делать. Я как раз посередине между знанием и неведением и должен решить, на чьей я стороне!

— Оставайся в неведении! — сказала она с внезапной страстностью. — Иди в свой сад, займись рассадой для садов Уимблдона и Отлендса. Занимайся делом, для которого ты был рожден. Оставайся дома, здесь ты в безопасности.

Он тряхнул головой и взял обе ее руки в свои.

— Я ненадолго, — пообещал он ей. — Переберусь через реку в Уайтхолл, разузнаю новости и вернусь домой. Не волнуйся ты так, Эстер. Я должен узнать, что происходит, а потом сразу домой. Для нас же лучше, если я буду знать, куда ветер дует. Для нашей же безопасности.

Она не отнимала рук, наслаждаясь теплом его мозолистых ладоней.

— Говоришь-то ты правильно, но сам похож на мальчишку, собирающегося удрать, — проницательно заметила она. — Ты просто хочешь быть в центре событий, муженек. И не отрицай!

Джон лукаво подмигнул ей и быстро поцеловал в обе щеки.

— Прости, — сказал он. — Так оно и есть. Можно, я удеру с твоим благословением?

У Эстер захватило дух от неожиданного нечаянного объятия, и щеки ее вспыхнули.

— С моим благословением, — повторила она. — Конечно, я благословляю тебя. Всегда.

Он вскочил в седло и неторопливым шагом пустил лошадь со двора. Эстер приложила руку к щеке, там, где ее легонько коснулись его губы, и проводила Джона взглядом.

Ему пришлось подождать, пока подойдет паром с местами для лошадей.

Движение на улицах Сити на той стороне реки было оживленным, как никогда. Сотни людей толклись на узких улочках, спрашивали друг у друга, нет ли новостей, останавливали продавцов баллад и разносчиков листовок и требовали у них новостей.

Вооруженные группы маршировали по дорогам, расталкивая пешеходов и требуя, чтобы те кричали: «Ура! За короля!» Но тут же на другой дороге появлялась группа, выкрикивающая: «Ура! За Пима![7] Долой епископов! Долой королеву-католичку!»

Когда Джон увидел, что две такие группы двигаются навстречу друг другу, он испугался, что его втянут в драку, и вместе с лошадью укрылся в боковой улочке.

Но роялисты перешли на одну сторону улицы, будто торопились по очень срочному делу, которое заставило их быстренько исчезнуть. Противники старательно сделали вид, что не заметили их, и не стали за ними гнаться.

Джон посмотрел на эту картину и понял, что никто, как и он сам, не готов к открытому столкновению. Скандалисты на улице даже потасовки не хотели, не то что настоящей войны. Он подумал, что страна наверняка полна именно такими людьми, такими же, как он, как честный парламентарий из Йовила. Все они понимали, что находятся во власти перемен, и все хотели принять участие в этих переменах, все хотели поступить правильно, но были очень, очень далеки от понимания того, что же правильно.

Отец Джона знал бы. Он был бы за короля. У отца Джона была та самая несгибаемая вера, которой его сын так и не научился.

Джон поморщился, подумав, насколько силен был его отец отсутствием сомнений и насколько глубоко погряз он сам в многочисленных сомнениях. В итоге он все еще оплакивал одну женщину, почти влюбился в другую и женился на третьей. Будучи на службе короля, в глубине сердца был на стороне оппозиции. И получалось, что он постоянно разрывался между всеми.

Вокруг дворца Уайтхолла толпы были еще гуще. У ворот стояли вооруженные стражники с угрюмыми и мрачными лицами, сжимая в руках перекрещенные пики.

Джон, подъехав к постоялому двору, оставил лошадь в конюшне и в толкотне и давке пешком вернулся ко дворцу.

Толпа представлял собой все ту же странную смесь людей. Были там попрошайки, нищие, калеки в лохмотьях и старых потрепанных ливреях, которые собрались там, чтобы покричать, а может, и получить несколько монет за продажную верность тому, кто заплатил.

Были там и рабочие, и женщины, и подмастерья с ремесленниками, и рыночные торговцы. Были и одетые во все черное серьезные проповедники церквей индепендентов и сектантов, были богатые купцы и люди из Сити, которые сами в драку не полезли бы, но сердца их жаждали борьбы.

Были там и матросы с кораблей, стоявших в порту. Они тоже кричали в поддержку парламента, потому что обвиняли короля и его французскую жену в бездействии по отношению к пиратам Дюнкерка. Были там и обученные отряды солдат, кое-кто из них пытался навести порядок и собрать всех своих вместе, а кое-кто впадал в неистовство и начинал вопить, что они все готовы умереть за права парламента.

Вся эта пестрая толпа орала и вопила на все лады, от свиста и шиканья тех, кто сам не знал, за что выступает, до упорядоченных выкриков тех, кто, наоборот, прекрасно понимал, чего хочет: «Долой епископов! Долой королеву!» И самый последний призыв, появившийся после того, как король явился в палату общин с мечом: «Долой привилегии!»

Джон пробрался в передние ряды толпы, прямо к воротам дворца Уайтхолла и крикнул, обращаясь к стражнику и пытаясь перекричать шум:

— Джон Традескант! Садовник короля!

Стражник чуть подвинулся, Джон поднырнул под пику и вошел.

Старый дворец Уайтхолл был самым беспорядочным из всех королевских дворцов, сплошная путаница из зданий, дворов и садов, то там, то здесь украшенных статуями и фонтанами, оживленных пением птиц. Джон, надеясь встретить знакомое лицо, направился к королевским покоям. Завернув за угол, он остановился как вкопанный, потому что столкнулся почти лоб в лоб с самой королевой.

Она бежала, плащ развевался у нее за спиной, в руках она держала ларец с драгоценностями. За ней мчался король, в руках у него был походный пюпитр для бумаг. А за ним неслись дюжина слуг и служанок, и каждый тащил в руках то, что мог унести. А за ними следовали две няньки с двумя младшими королевскими детьми на руках. Пятилетняя принцесса Елизавета торопилась изо всех сил, стараясь не отставать, а оба молодых принца, Карл и Иаков, замыкали процессию.