Мартин Заландер

— Ой, там еще один, долговязый незнакомец, который наверняка съест ветчину!

И в самом деле, долговязый лишний незнакомец успел подойти прежде, чем г-жа Заландер спустилась вниз и поздоровалась с посетителями.

— Как поживаете, госпожа Заландер? — обратился к ней старый господин. — Как видите, мы храним вам верность, пока тут есть хоть одно дерево! Принесите нам, как обычно, кофе, масло, подобное слоновой кости, и жидкий янтарь! Для дам!

— Под янтарем папа подразумевает превосходный мед, которым вы угощали нас последний раз! — пояснила профессорша хозяйке, которая слышала это объяснение столь же часто, как и эпитет, только на сей раз по рассеянности забыла улыбнуться.

— Ну а мы, мужчины, — продолжал профессор, — разопьем бутылочку сладкого красного винца урожая шестьдесят пятого года, каковое дотянуло если и не до Гёте, то до Шиллера и приятно пощипывает, выйдя на театр человеческого языка, дабы явить там свою игру. А к вину, времяпрепровождения ради, возьмем ломтик-другой копченого говяжьего языка, коли найдется у вас такой же нежный, как намедни.

— Языка, к сожалению, нет, — отвечала хозяйка, слегка покраснев, — однако ж могу предложить ветчину.

— Тоже недурно, несите ветчину!

Она поспешила в дом поставить на огонь кофе и молоко, наказав девочкам присмотреть, а сама постелила на стол кипенно-белую скатерть и расставила чисто вымытую посуду, словно заведение ее процветало. Вскоре там стояли и аппетитные закуски, недоставало только вина. В погребе у г-жи Заландер хранились две последние бутылки означенного сорта, больше не осталось вовсе никаких напитков, кроме полудюжины бутылок разливного пива, она даже не знала, можно ли его вообще пить. Вино она берегла для мужа, которого очень ждала. Со вздохом она взяла одну из бутылок и отнесла посетителям, тревожась, что они могут потребовать не только вторую, но и третью, что чревато опасностью раскрыть ее несостоятельность. Потом вынесла на воздух дымящийся кофейник и не забыла прихватить бутылку чистой холодной воды из источника.

Однако забота уже призвала ее обратно в дом, чтобы задержать детей, вышедших на порог, и отослать их в комнаты; ведь она опасалась, что бедняжки обступят стол и голодными взглядами выдадут говорливым господам и критическому любопытству женщин, что им хочется есть. Но она не могла помешать детям стоять голова к голове у окна и во все глаза смотреть на стол и бодро закусывающих посетителей. Они следили, как женщины разрезали булочки, намазывали маслом, подносили ко рту и за бойким разговором снова и снова повторяли эту процедуру. С большим удовольствием они отметили, что старый господин вскоре отодвинул свою тарелку и достал портсигар, а вот долговязый незнакомец с широким ртом и козлиной бородкой, к их ужасу, прямо-таки истреблял еду, устроил форменным образом фабрику для бутербродов с ветчиной, которые разложил по кругу на тарелке, а затем один за другим отправлял в рот. Дети содрогались, да и матери стало не по себе, когда по вине этого зловещего персонажа бутылка с вином быстро опустела и профессор заказал вторую.

Новое бедствие явилось в образе ватаги ребятишек, которые с громким гомоном, размахивая сорванными ветками и прутьями, ввалились во двор и, разинув рты, обступили столик небольшой компании. Возглавляли ватагу близнецы, Исидор и Юлиан, оба стояли, заложив руки за спину и выпятив обтянутые передниками круглые животики; они очень внимательно оглядели стол и воззрились на бутерброды с ветчиной, провожая каждый исчезавший в пасти долговязого, пока тот не покончил с едой. Профессор подцепил вилкой кусочек оставшейся ветчины и поднес его к носу близнеца, Исидора, со словами:

— Открой рот, закрой глаза!

Тот, недолго думая, повиновался и проглотил ветчину вместе с кусочком хлеба, который профессор тоже сунул ему в рот. То же произошло с Юлианом, и так старый господин поочередно угощал эту пару, которая стояла впереди, пока вся ветчина не исчезла. Остальную мелюзгу пичкали барышни, совали им в рот хлеб с маслом и смеялись, потому что малыши строили при этом забавные рожицы. Вскоре все тарелки опустели, ничего съестного на столе не осталось.

Г-жа Заландер стояла у окна позади своих детей, наблюдая, как и здесь властвует обычный ход вещей и одни съедают предназначенное для других. В глазах у нее потемнело, правда еще и потому, что незаметно надвинулась дождевая туча и по стеклам уже застучали первые редкие капли. В листве платана зашумел резкий порыв ветра. Общество поспешно встало. Старый господин постучал тростью по столу и попросил подбежавшую хозяйку поскорее подать счет. Но не успела она ответить, как он воскликнул:

— Ну вот, я еще и кошелек забыл, а может, даже потерял! — Тщетно обыскивая карманы, он обратился к своему долговязому спутнику: — Господин доктор! Выручайте! Может, вы богаты презренным металлом?

Тот, однако, уже так плотно завернулся в желтоватый плед, что добраться до портмоне ему было весьма непросто. Старик ждать не пожелал.

— Проставьте! — вскричал он. — Надо бегом бежать, коли мы намерены добраться до ближайшей стоянки извозчиков! Расплачусь в следующий раз, хозяюшка, вы ведь нас знаете!

— Пожалуйста-пожалуйста, господин профессор, ничего страшного, счастливо вам добраться до дома! — сказала г-жа Мария Заландер, сохраняя самообладание, однако, когда она провожала компанию, которая более не оглядывалась, к выходу со двора, в походке ее чувствовалась легкая неуверенность.

Возвращаясь, она увидела, как близнецы, полностью опустошив сахарницу, тоже устремились прочь вместе со своею ватагой. И мед они вычерпали дочиста.

Собственных детей она перед тем заперла в доме, а ключ унесла с собой, так что теперь в одиночку составила всю посуду на большой кофейный поднос, аккуратно сложила скатерть, сунула ее под мышку и под легкое дребезжание фарфора занесла все в дом, после чего пошла к детям, которые стояли, сбившись в кучку.

Увидев, что мать горестно опустилась в кресло, они подавили свои детские притязания на ее заботу и защиту, каковые нынче впервые оказались ненадежны. Их негромкие всхлипывания утонули в шуме ливня, который как раз хлынул вовсю, вокруг потемнело, и на некоторое время в сумеречной комнате воцарилась тишина. Г-жа Мария воспользовалась мгновением, чтобы собраться с духом. Она решила держаться до последнего и на сей раз вместе с детьми лечь спать на голодный желудок, но не вредить репутации возвращающегося мужа, выдавая свои расстроенные обстоятельства.

Само небо, казалось, пришло ей на помощь, потому что кругом посветлело; закатное солнце вновь отвоевало позиции и прогнало дождевую тучу вверх по горному склону на опушку леса, где та и повисла темной серой стеною, на фоне которой ярко сияло широкое подножие радуги, опирающейся на свежеокропленную дождем искристо-зеленую лесную лужайку. Такие интенсивные переливы красок видишь в жизни считанные разы и почти всегда сохраняешь в памяти. Поскольку радуга вспыхнула довольно близко, на ее фоне слева и справа проступали очертания стройных березок или ясеней, а их листва купалась в разноцветном блеске.

Недолго думая, мать воспользовалась дивной игрою красок, чтобы отвлечь мысли детишек от огорчений и, быть может, занять их, пока не подкрадется темнота и не навеет благодатный сон. Заодно она думала повеселить детей описанием чудесной пирушки и целиком заполнить тем их воображение, поскольку слыхала, будто голодные люди, коли видят во сне лакомые яства, проводят ночь вполне недурно, и даже сама надеялась чуток попировать.

— Смотрите, какая красивая радуга! — воскликнула она, и ее возглас вывел детей из задумчивости. Они встрепенулись и, забыв о слезах, во все глаза воззрились на это чудо.

— Им сейчас куда лучше, чем нам, если сказка не лжет! — снова воскликнула мать.

— Кому? Кому? — спросили дети.

— Как кому? Человечкам из горы! Разве вы про них не слыхали? Про земляных человечков, которые живут так долго, что за плечами у них маленькое бессмертие, конечно же не в буквальном смысле; ведь ростом они не больше среднего пальца. А живут, говорят, около тысячи лет. Так вот, когда они примечают, что в некой местности племя их вымирает, последняя сотня человечков в лучших своих нарядах собирается и, по обычаю, устраивает прощальную пирушку под радугой, точнее в земле под нею, там у них настоящая волшебная зала. Взгляните, снаружи можно заметить, какое разноцветье красок сияет-переливается изнутри! Существует якобы и другая причина распрощаться с обжитыми краями: когда тамошний большой народ начинает вырождаться, глупеет и становится скверным, сметливый подземный народец, наперед зная печальный исход, решает уйти прочь, чтобы избежать погибели. Тогда они тоже собираются под многими радугами и некоторое время проводят в веселье. Как бы то ни было, я не знаю, по какому поводу они собрались сейчас. Может, из-за вымирания, а в таком случае их там самое большее сотня, маленьких мужчин и их жен. Целый день они в своих каменных хоромах, в лесной чаще и возле укромных ручьев жарили, парили, варили всевозможную снедь и загодя отсылали в пиршественную залу, а теперь вот пришли туда, неся в заплечных шелковых мешочках с кисточкой свои золотые тарелочки, маленькие, со старинную монетку величиною, но для гномиков в самый раз. Длинные столы, составленные из кровельных черепичин, покрыты изысканными скатертями. Торжественной вереницею человечки обходят их вокруг. Впереди выступают десять рыцарей в доспехах, в кирасах из красных рачьих панцирей и таких же наручах и поножах; вместо шлемов — изящно завитые ракушки. Они несут старинные серебряные и золотые сосуды и прочие сокровища племени. Обходя вокруг столов, земляные человечки достают из мешочков свои тарелочки, ставят на скатерть и садятся, причем каждый серьезно пожимает руку соседу. Правда, засим следует бодрый да веселый пир — только и слышен звон золотых тарелок, крохотных ножичков и вилок. Сперва подают вкуснейшую рисовую кашу с изюмом, обложенную махонькими жареными сосисками, приготовленными из жаворонков и нежнейшей свинины. А уж как они поджарены — во рту тают! Перед каждыми тремя-четырьмя мужчинами стоит чаша с крюшоном, то бишь роскошный спелый персик, из которого вынули косточку, а возникшее углубление наполнили мускатным вином. Можете представить себе, как человечки орудуют там своими ложечками!