Страница 38 из 44
— Извините за любопытство, а что такое натворил этот Иванов?
— Сами понимаете, зря мы не стали бы вас беспокоить, — ушел от прямого ответа следователь.
Он попросил Жигалину поставить еще одну подпись — под распиской о неразглашении данных предварительного следствия.
— Значит, дело серьезное? — покачала головой замдиректора.
— Серьезное, — подтвердил Шляхов.
Допрос Жигалиной вроде бы определенно указывал: в день происшествия в Свердловске Иванов лежал в клинике.
Ну а если его лечащий врач забыла, что не посещала больного 11 декабря? Или же не хотела признаться, что выполняла свои обязанности неаккуратно…
Олег Петрович допросил врачей, медсестер, нянечек и уборщиц мужского неврологического отделения. Но все почему-то уходили от прямого ответа о том злополучном дне. Мол, дело давнее, и все больные были как будто на месте. А если отлучались, то за этим должны следить врачи. Те, в свою очередь, кивали на медсестер. Однако все уверяли: Иванов не мог нарушить больничный режим.
На допросах чувствовались какие-то недомолвки, недоговоренности. Но что крылось за этим, Шляхов понять не мог.
Может быть, в отделении все было не так благополучно, как уверяли сотрудники? Например, Олег Петрович узнал, что кое-кто из больных был замечен пьяным. Никого из медперсонала за это не наказали.
Часто случалось, что посетители приходили в неустановленное время. И на это смотрели сквозь пальцы.
Некоторые из нянечек не брезговали брать с родственников больных рубли, трешки и пятерки, чтобы якобы лучше ухаживать за пациентами. Знало ли о подобных поборах руководство отделения? Может, знало, но делало вид, что не знает…
Вот Шляхов и гадал: не вызвана ли всем этим такая осторожность на допросах? Не хотят выносить сор из избы…
Словом, полной откровенности Олег Петрович пока добиться не мог. Правда, с одной из медсестер, Тамарой Проценко, следователь еще не поговорил. А именно в тот самый день, 11 декабря, было ее дежурство. Но Проценко в настоящее время находилась в отпуске, уехала в другой город…
— Значит, застопорилось у тебя? — спросил Папахин, когда Шляхов поделился с ним своими трудностями.
— Есть одна мысль, — ответил Олег Петрович. — Допросить больных, которые лежали с Ивановым в одной палате.
— Направление верное, — одобрил Александр Владимирович.
Шляхов снова отправился в больницу. Поднялся на второй этаж, зашел в отделение, в котором ему все было уже так хорошо знакомо. Серый линолеум на полу, запах кухни, фикус с глянцевитыми листьями в холле, где собирались у старенького телевизора больные.
В мужской неврологии, как именовали отделение врачи и пациенты, было тринадцать палат. В основном на восемь и шесть коек. Одна палата двухместная, и еще одна — четырехместная.
В последней, под номером 215, и лежал прошлой зимой Иванов.
Старшую медсестру следователь застал в своей комнате. Она оформляла какие-то документы пожилому мужчине. Дождавшись его ухода, Олег Петрович сказал Носовой:
— Мне хотелось бы выяснить, кто из больных лежал в одной палате с Ивановым.
— А он, считай, в основном лежал один, — ответила Носова.
— Богато живете, — заметил следователь. — В палате-то на четырех человек…
— По распоряжению Жигалиной.
— За что же такие привилегии были Иванову? — спросил Олег Петрович.
— Чтобы не заразил других. У него был гепатит. — Пока Шляхов вспоминал, что это за болезнь, Носова пояснила: — Инфекционная желтуха. Еще называется болезнь Боткина.
— Знаю, знаю, — кивнул следователь.
Он вспомнил, какой переполох произошел в школе, когда узнали, что один из учеников заболел желтухой. Были прекращены занятия, объявлен карантин, и всех заставили обследоваться в поликлинике…
— Но почему Иванова не перевели в инфекционную больницу? — поинтересовался Шляхов.
Носова ничего толком объяснить не могла.
— Хорошо, — сказал Олег Петрович, — но вы, то есть медперсонал, который имел контакт с Ивановым, принимали какие-нибудь предохранительные меры, чтобы не заразиться?
Медсестра отрицательно покачала головой.
— Ну а больные как? — все больше удивлялся Шляхов. — Наконец, кушали в одной столовой…
— Не общался он, — сказала Носова. — Ел отдельно в палате…
— Подождите, подождите, — вдруг вспомнил следователь. — Мне ваша завотделением говорила, что вместе с Ивановым лежал Алтаев. Вы, наверное, помните, его еще выписали за нарушение режима?
— Но я-то тут при чем? — вдруг взмолилась Носова. — Алтаева приказали положить в двести пятнадцатую палату врачи. У них и спрашивайте.
— Кто поместил?
— Убей меня бог, не помню, — ответила Носова.
Вечером после работы Шляхов спросил у жены, можно ли держать в неврологическом отделении инфекционного больного.
— Ни в коем случае, — категорически ответила она. — Грубейшее нарушение. За такие вещи можно схлопотать выговор, а то и похуже…
Случай с Ивановым, таким образом, трудно было объяснить. Уж кто-кто, а Жигалина, как заместитель директора клиники, должна была понимать, что к чему. Зачем ей было брать на себя такую ответственность? Почему она подвергала риску заразить себя, работников отделения и при этом не думала о своем служебном положении?
И еще. В больнице и так не хватает мест, а Жигалина дала указание предоставить четырехкоечную палату одному человеку.
На следующий день Шляхов позвонил Жигалиной и попросил зайти к нему.
— Срочно? — спросила замдиректора клиники.
— Желательно сегодня, — сказал следователь.
Жигалина приехала после обеда.
— То, что Иванов лежал в палате один, — вынужденная мера, — объясняла она. — Видите ли, у Иванова подозревали гепатит.
— Подозревали или он действительно болел желтухой?
— Болел, — коротко ответила Жигалина.
Вела она себя несколько начальственно и на все вопросы отвечала самым категорическим тоном.
— Вы вызывали инфекционного врача?
— Я сама врач, — усмехнулась Жигалина. — И достаточно опытный, уверяю вас.
— Но держать заразного больного… — начал было Олег Петрович.
— Поэтому мы изолировали его от остальных, — перебила следователя Жигалина. — Даже кормили в палате, чтобы исключить контакт с другим больными.
— Но это нарушение, — не удержавшись, резко сказал Шляхов.
— В какой-то степени да, — согласилась замдиректора. — Но попробуйте встать на мое место. Человека кладут в больницу с заболеванием нервной системы. Подчеркиваю, нервной! И вдруг я обнаруживаю у него гепатит. Сразу оговорюсь: форма не острая… Так что же прикажете делать? Переводить его в другую больницу? Дополнительно травмировать? — Она посмотрела на Шляхова долгим взглядом и, не дождавшись ответа, продолжила: — Я приняла, на мой взгляд, самое правильное решение: оставить Иванова в неврологическом отделении… Хорошо, пусть меня за это накажут. Но моя совесть врача спокойна. — Жигалина помолчала и добавила: — Для вас он преступник, а для нас просто больной. Мы должны прежде всего думать о его здоровье, как его вылечить… Между прочим, на войне даже врагу я была бы обязана оказать врачебную помощь. Понимаете, получая диплом после окончания института, я давала клятву Гиппократа! — уже с пафосом закончила Жигалина.
После допроса Шляхов зашел к Папахину.
— Значит, говоришь, защищалась, как лев? — сказал тот, выслушав Олега Петровича.
— Не пойму только, кого она защищала, — поправил Шляхов. — Что были допущены грубые нарушения — ясно. Но меня смущает еще одно обстоятельство. Выяснилось, что Жигалина лечила в клинике только Иванова. Понимаешь? Только один подопечный.
— Чем она это объясняет? — спросил Папахин.
— Говорит, лечила Иванова с первого раза его поступления в клинику. А теперь якобы ее нагрузили столькими административными делами, что на других больных нет времени.
— Что же получается, — подытожил Александр Владимирович. — У Иванова персональный врач, персональная четырехместная палата, и даже еду ему приносят отдельно…