Страница 22 из 30
Паша догнал ее у двери номера и наконец-то сказал:
— Прости!
Наталья возила магнитной карточкой-ключом в щели замка и пинала дверь. Наконец вспомнила, что надо повернуть ручку. Ожесточение прошло. Она впустила Пашу в номер, и, не успев закрыть за собой дверь, они начали бешено целоваться.
— Ты меня вчера достаточно наказала, — шептал Паша. — Если честно, я сам обиделся. Прости. Наташенька, я тебя люблю, милая, милая, так плохо без тебя, ты же знаешь, как я тебя люблю.
Его руки ласкали Натальины груди, потом скользнули на бедра, и она с готовностью подалась навстречу Паше, чувствуя, как его брюки распирает восставшая плоть.
— Бедненький, соскучился, — горячо зашептала Наталья, расстегивая Пашину «молнию» и освобождая пленника. На мгновение ей стало страшно — таким он показался огромным. Сейчас пронзит ее насквозь, нанижет, как вчерашних птичек на вертел. И тут же Наталья почувствовала, что готова принять этот вертел, что умрет, если не примет его немедленно, не сходя с места.
Повиснув у Паши на шее, она обвила его бедра ногами. Горячий вертел скользнул по ее промокшим насквозь трусикам, Паша помог рукой, оттянув ткань в сторону, и вертел пронзил ее, бедную распятую птичку.
Оба замерли, прислушиваясь к себе, и Наталья первая начала медленную поездку к счастью. С каждым движением она все глубже нанизывалась на безжалостный вертел, и казалось, что уже невозможно быть ближе, но всякий раз она отвоевывала еще крошечку близости, растекалась по крепким Пашиным бедрам с торчащими косточками. Все остальное для нее пропало — только он, его мощь, его твердый огонь, который надо было втянуть в себя и не выпускать до конца жизни.
— Принцесса, — шептал Паша. — Милая моя Принцесса, мое счастье. Я не знал, что так бывает — как у нас с тобой. Не знал, что такое любовь. Думал, что знаю, а сам не знал. Ненаглядная моя, Принцесса моя…
Женщины любят ушами. И память у нас очень хорошая. В какой-то момент Наталья поняла, что Паша повторяется, дословно, что он уже говорил ей то же самое, хотя ничего плохого в этом, конечно, нет. Но любовный угар стал развеиваться, и Наталья, чувствуя, что у Паши уже близко, немного подыграла и ему, и себе.
Кажется, она и в самом деле разрядилась. Тряслись затекшие на Пашиной шее руки, продолжать не хотелось — в общем, скажем себе, что все в порядке. Лучше, чем ничего.
23
— Я хочу, чтобы ты поняла: это очень серьезно, — сказал Паша, когда Наталья вышла из ванной. Он сидел в кресле одетый и какой-то даже официальный.
Наталья упала на постель и приготовилась понимать серьезное.
— Я о ноже…
— Давай о ноже, — сдалась Наталья, хотя и подумала, что рано простила Пашу. Поспешила.
— Эта история, как ты спасла Алешку, попала в Интернет — вся Герина статья, кстати, в плохом переводе. Я думаю, сам Гера ее и запустил, он тщеславный. В общем, когда на фирму пришло мое письмо, они уже собирались тебя разыскивать. Это огромная транснациональная фирма, и сейчас она меняет рекламную стратегию. Было: "Нож на все случаи жизни", а сейчас они запускают лозунг: "Вы сами не знаете, зачем он может пригодиться". Понимаешь?
— Допустим, понимаю, — сказала Наталья, чтобы скорее покончить с этим нелепым разговором.
— Нет, ты вникни, — настаивал Паша, — это блестящий рекламный ход. Качество как повод для рекламы они исчерпали: всем известно, что качество отличное. Следующий этап: сделали нож модным аксессуаром одежды…
Он потрогал чехольчик с ножом на поясе своих брюк. Наталья подумала, что этот чехольчик ей мешал пять минут назад, и перевернулась на живот.
— И все равно… — Паша взглянул на ее попку мельком, а Наталья-то старалась! — …остается огромный рынок людей, которые не имеют привычки носить с собой нож. Вот тут и запускается реклама "Вы сами не знаете, зачем он может пригодиться". То есть колбасу в командировке вам резать не приходится, ногти вы стрижете дома, ножницами — в общем, такой нож вам не нужен. Ладно, говорят продавцы, черт с ними, с колбасой и с ногтями, но вдруг случится что-то такое, чего вы и представить себе не можете, и тогда наш нож вам поможет. Как с Алешкой. Лишнюю минуту проискали бы нож — и он бы умер.
Паша говорил о возможной смерти сына легко, "к примеру", и это царапнуло Наталью.
— Удачная реклама, я поняла, — сказала она, чувствуя, что теряет терпение.
— В общем, наш случай очень подходит для этой рекламы. Мы можем взять с фирмы солидные деньги. Солидная фирма — солидные деньги.
— Бери, я же тебе выписала доверенность, — пожала плечами Наталья, легла на бок и укрылась простыней. Попка, ее оружие массового поражения, на Пашу не действовала, а кондиционер нагнал в комнату холода.
— Им нужна не доверенность, а интервью с тобой, киносъемка. Ну и со мной, разумеется, но я — только половина истории, — признался Паша. — В общем, условие фирмы — в первую очередь контракт должна подписать ты.
— Господи, как мне все надоело! Гере интервью, тебе интервью. Д я сама-то вам нужна? — спросила Наталья, скорее капризничая, чем всерьез, и вдруг со смятением поняла, что попала в точку. Паша отвел взгляд и уставился на носки своих туфель.
— А скажи-ка мне, Паша, — вкрадчиво начала Наталья, — как это ты так быстро нашел меня в Эйлате? За сутки догнал. Паш, я не верю, что визу на загранпоездку можно оформить за сутки.
— У меня свои каналы, — сказал Паша, и было ясно: врет, но признаваться не собирается, поскольку за всем этим есть что-то дрянное. Наталье расхотелось узнавать что.
— Бог с тобой, — вздохнула она. — О какой сумме идет речь?
— Тысячи три долларов, я думаю, дадут, — с готовностью ответил Паша.
Бывают моменты, когда в голове у тебя пусто, хоть насыпай гороху и делай погремушку; и вдруг ты говоришь что-то такое умное, до чего сама за час бы не додумалась. Как будто за тебя говорит кто-то другой. Этот другой и называется, девочки, женской интуицией.
— Так, а сколько обещали тебе? — спросила Наталья, сама себе удивляясь.
— И мне три, — сказал Паша и быстро добавил: — Но свой гонорар я отдам тебе. Это будет справедливо, и потом, тебе же нужны деньги на твой кабинет иглоукалывания. Хватит тебе шести тысяч на кабинет?
Наталья снова перевернулась на живот, чтобы Паша не видел ее лица, и стала вспоминать дословно, что и каким тоном он говорил. Благородно говорил Паша. Не придерешься. Но почему-то Наталье не хотелось ему верить. Она представила себе эти ножики. В переходе с площади Революции к ГУМу есть целая витрина с огромным рекламным ножиком в половину человеческого роста и россыпью обыкновенных ножиков, которые можно купить. Их там двадцать видов или еще больше. Стоят они долларов по пятьдесят — есть дороже, есть чуть дешевле. В центре их продают буквально повсюду, и, наверное, по Москве этих ножиков наберется миллион. А во всем мире — сто миллионов. Сто миллионов по пятьдесят долларов — пять миллиардов долларов. Наталья разделила пять миллиардов на шесть тысяч, и получилось много. Потом она разделила шесть тысяч на пять миллиардов, и получилось исчезающе мало. Потом она стала думать, зачем она все это делила и что полученные цифры означают. Означали они, что для н
ожиковой
фирмы заплатить за рекламу шесть тысяч долларов — раз плюнуть.
— Ты что молчишь? — спросил Паша.
— Знаешь, Паш,
я,
наверное, дура, но давай откажемся от этих денег, а? — Наталья сама не знала, насколько искренне она это говорит, а насколько лукавит, чтобы испытать Пашу.
—
Я боюсь дармовщины. Паша. Не привыкла. И мне все
время
кажется, что эти деньги стоят между нами. В Москве ты говорил про двести долларов или пятьсот. Сейчас ты говоришь про три тысячи, а потом набавляешь
еще
три тысячи. Мне начинает казаться, что в следующий раз ты накинешь еще пять тысяч.