Страница 31 из 34
Папа отодвинулся от меня. Участковый пошел к калитке. Я легживотом на траву.
— Постойте! — вдруг крикнул Рыжкин. — Я плачуштраф!
— Надо было сразу сказать, что собака ваша, —рассердился участковый. — Видите, как мальчонка убирается!
— Виноват, — отозвался Рыжкин.
— И купите ей намордник, чтобы народ не кусала.
— Будет исполнено, — сказал Рыжкин.
Участковый получил деньги и ушел. Рыжкин ничего не сказал и, ещебольше втянув голову в плечи, пошел к себе.
— Ну, вставай! — сказал папа. — Нечего устраиватьтрагедии.
Мы пошли в комнату. Вечером мама испекла в «чуде» торт. Мысидели за столом и кушали, его. Под моим стулом лежала моя собака —мой друг, друг человека,
— Просто. смех меня разбирает, — сказал папа, —когда я вспомню про этого тихоню Рыжкина. Здорово он напоролся наштраф.
— Не будем говорить на эту тему, — попросила мама.
— Ах, этот Рыжкин! — продолжал папа. — Теперь яверю, что он живет на зарплату, на свои семьсот карбованцев. Такойчеловек способен бросить хорошую службу, чтобы получить моральноеравновесие. Вот так, как сегодня утром, ему ударила вожжа подхвост, и он бросил службу и начал делать своих з&йцев!
Мама встала со стула и пошла в кухню.
— И все же не люблю я этих людей, — сердито сказалпапа. — Не люблю этих благородных тихонь. Меня воротит от них…Ты, сыночек, держись от них подальше…
— Я буду держаться подальше, — сказал я и подумал, какхорошо, что с нами на даче живет этот тип в бумажных штанах итапочках на резиновом ходу, этот тихоня Рыжкин!
Мы ищем ход…
Вечером нам принесли «Вечёрку». Папа, как всегда, стал читать еевслух. Он читал о том, как один управдом не чинил крышу, и о том,что наступила осень и как осенью хорошо в лесу. Мы узнали, какиептички уже улетели и какие остались и какая погода была в этом лесусемьдесят лет назад.
Мама попросила, чтобы папа прочел что-нибудь про искусство.
Папа прочел:
— «Закончился Международный конкурс пианистов. Первое местона конкурсе занял советский музыкант Владимир Ашкенази, второеместо — американец Джон Браунинг, третье — поляк Чайковский».
— Я так и знала, что наш пианист возьмет первоеместо, — сказав мама.
— Теперь они дадут заключительный концерт, —отозвалась тетя Настя, — и их примет премьер-министр.
Много ты знаешь! — сказал папа. — Их приметкоролева!
Мама согласилась с папой и добавила:
Я не завистливая. Я не завидую тем, у кого мужья большиеначальники. Мне не нужна большая заработная плата и большаяквартира. Но я завидую родителям, чьи дети — лауреаты!
— Можешь быть спокойна, — улыбнулся папа, — нашПетя не будет лауреатом!
— Как знать! — заговорила тетя Настя. — Все делов склонности и способностях. Ты помнишь Евгению Михайловну? Черездва года после замужества она родила близнецов. Один близнецоказался старше другого на год…
— Позволь, — рассмеялся папа, — как же так?Близнец и вдруг старше на год?
— Очень просто: один родился без четверти двенадцатьтридцать первого декабря тысяча девятьсот двадцать девятого года,второй — на двадцать пять минут позже, уже в тысяча девятьсоттридцатом году. Младший, Гришенька, был хилый, сопливый мальчишка.Вечно он болел, плохо учился и только целыми днями рисовал гдепопало: в тетрадях, на обоях и даже на тротуаре. Однаждыдомоуправление выкрасило к Первому мая забор, и Гришенька нарисовална нем целую картину. Управдом устроил Евгении Михайловне жуткийскандал. Ей пришлось нанять маляров и за свой счет заново покраситьзабор. Гришеньке за это сильно досталось.
Папа поерзал на стуле и сказал:
— Нельзя ли покороче? Так можно рассказывать до утра.
— Короче говоря, — продолжала тетя, — школа, гдеучился Гришенька, послала его рисунки на конкурс, не то вКалькутту, не то в Бомбей, и он полу-. чил третью премию. С тех порпошло и пошло! Сейчас он уже известный художник, ему дали квартируна улице Левитана, и Евгения Михайловна всем рассказывает, как онавоспитала мастера кисти… Так что все дело в склонности…
Мама посмотрела на меня и сказала:
— Я думаю, что у Пети есть большая склонность к музыке.
— Возможно, но как это проверить? — спросил папа.
— Надо пригласить преподавателя из школы для музыкальноодаренных детей, — сказала тетя Настя. — Он послушаетПетю и в два счета скажет, стоит ли игра свеч.
— Моя игра ничего не стоит! — сказал я.
— Это он боится, что его заставят учиться музыке, —улыбнулась мама.
— Да-а, у меня и так перегрузка! Даже в газетах об этомпишут!
— Слыхали, какой шибко грамотный! — сказалпапа. — Вместо того чтобы готовить уроки, он читаетпериодическую литературу. Нет, братец, преподавателя мы все-такипригласим. Весь вопрос в том, сколько такой музыкальный тип возьметза консультацию.
— Он ничего не возьмет, — ответила тетя Настя. —Он еще тебе приплатит. Знаешь, как они ищут одаренных детей!
— Я уверена, что Петя одаренный, — сказаламама. — У моего покойного папы был абсолютный слух.
Прошло три дня. Я думал, что мама забыла о моей одаренности. Ноона не забыла. Она вызвала из музыкальной школы учителя. Он былневысокого роста, худенький, вдвое меньше моего папы. На нем былочень красивый серый костюм и серый бантик вместо галстука. Папасказал, что по такому бантику можно всегда узнать, артистов.Хозяйственник никогда не наденет бантика, если он не сумасшедший.Артист из музыкальной школы поцеловал маме руку и поздоровался снами. Мы немного поговорили, и он сел за пианино: Тут мама началаизвиняться, что пианино не в порядке, в него как-то залетела моль искушала сукно на молоточках. Теперь оно, наверно, издаетнеправильные звуки. Но учитель сказал, что нам много играть непридется. Он только проверит мой слух. Он ударит по клавишам, а ядолжен буду повторить ноту. Учитель ударил. Пианино зашипело, каккошка, когда ей наступят на хвост. Тут мама вспомнила, что оназабыла вынуть облигации, которые мы заложили туда, когда уезжалилетом на дачу. Папа вынул облигации, и пианино заиграло. Учительначал пробовать мой слух. Он ударил по клавишам, а я тянул следом:«А-аа, а-ааа…» Папа и мама сидели как неживые и смотрели мне врот.
— М-да, до абсолютного слуха ему далеко, — сказалучитель и попросил меня спеть песенку.
— Какую песенку? — спросил я. — Я совсем не умеюпеть!
— Ну-ну, не выдумывай! — быстро проговориламама. — Ты прекрасно поешь!
— Не выкомаривайся, когда тебя просят, — сказалпапа.
— Можно, я спою «Аи, джан»? — спросил я.
— Это еще что за «Аи, джан»? — удивился учитель.
— Это то, что всегда поет по радио Канделаки: «Если бочкабез вина, рассыхается до дна, аи, джан!»
— Не надо вина и бочки, — сказал учитель. — Спойкакую-нибудь детскую песенку.
Я спел. Учитель сказал, что я хороший мальчик, но у меня нетособых музыкальных способностей. Во всяком случае, в музыкальнуюшколу меня не примут.
Вот это здорово! Я не одаренный! Я так обрадовался, что чуть неначал танцевать! Не хватало мне еще быть одарённым! Я знаю одноготакого одаренного. Он живет в нашем дворе. Он никогда не играет снами, не бегает, не прыгает, не ездит на стадион. Ножки у неготонкие, как вязальные спицы моей бабушки. Он такой слабый, чтокаждый может побороть его одним пальцем. Однажды мы поставили его вворота кипером, и он сразу пропустил шесть мячей. С тех пор этомуодаренному никто руки не подает. И он сам ужасно мучается.
— Другим людям, — говорит он, — везет: они падаютс лестницы и ломают себе руки, а я не могу вывихнуть палец, чтобыне играть на рояле.
Теперь вы понимаете, почему я обрадовался? Но радовался япотихоньку. Ведь папа и мама были очень расстроены.
— Этот тип с бантиком явно схалтурил, — сказалпапа. — Он слушал Петю краем уха. И в этом нет ничегоудивительного. Ему, наверно, надо побывать сегодня еще в тридцатиквартирах. Вот он и выполняет норму, слушает и только думает о том,как бы поскорее побежать по другому вызову.