Юго-Восток

— Тимур, пазави, — не оборачиваясь, скомандовал Хасан.

Толстый юркнул за дверь. И вернулся с… отшельником. Ешкин медь, у меня аж зубы зачесались. Не то чтоб напужался, чего мне его бояться, а все ж как-то заробел. Отшельник Чич смотрел из-под шапки, точно сонная змея, глазки прикрывал. Я стал думать, где до того Чич сидел, и как много подслушал.

— Дарагой Чич, хотим тут дагавор заключить, — Хасан забегал, как крыса в бочке, коврик гостю подстелил, ягод сладких насыпал. — Ти этих охотников с Факела знаешь, да?

Чич кивнул, на нас не глядя. Меня-то он, ясное дело, после драки с кио запомнил. А вот, что Голова ему знаком, я маленько удивился. Ну чо, не зря про отшельника толкуют, мол, колдун. Если он при договоре руки разобьет, уже все, не вывернешься.

— Писать будете, красавчики, или на словах?

— На словах.

— Говорите, слушаю.

Хасан погладил бороду и дельно, коротко сказал. Вроде все честно, я подвохов не приметил. Потом мы с Головой сказали, ага. Мол, по доброй воле идем на Кладбище, если погибнем, чтоб никому не мстить. И знаем про запрет, который все с промзоны блюдут, — на Кладбище не ходить. И знаем, что нас могут проклянуть и с Факела навсегда прогнать. А Хасан свои обещания повторил. Какое даст оружие, сколько патронов, и про Садовый рубеж обещание повторил. При Чиче проверили пушку, вроде в порядке. Ученик отшельника запихнул гранатомет в суму, туда же сунул гранаты.

— Все трое согласны? — спросил отшельник. — Мою плату за суд знаете.

Я на рыжего поглядел, он губы лижет, малость обделался все же. Ясное дело, страшновато. Все же давно никто по могилам не шлялся. Голова достал серебро, положил на ящик. Хасан свою долю тоже выложил, сам отошел. Даже тут, в контейнере, законы вражды блюли строго, ага. Деньги из рук в руки от врагов не ходят, и товар тоже.

— По рукам? — Хасан кусил себя за ноготь. Чего-то он тоже дергался, я тогда сразу не понял. А когда додумался, поздно было.

— Годится! — Мы пожали руки. Чич коротко разбил.

Что-то мне не понравилось. Что-то было не так. Но отступать было поздно.

18

ЛУЖИ

— Если живым вернусь, меня главный механик на котлеты закрутит, — прогудел Голова. В защитной маске он казался сам похож на больного могильщика. Дык я не лучше гляделся. Ну прям крадемся, как охотник Бельмондо, ага.

Сперва думали цельную защитку напялить, еще много их на складе оставалось. Их еще ком-плек-тами называют, не знаю почему. Много, конечно, рваных, их давно дьякон бабам на всякие нужды роздал. Мы нашли крепкие, да только смекнули — задохнемся, далеко не уйдем. Пришлось скинуть, только сапоги да маски оставили. Ну чо, сапожища неудобные, наши мужики вдвое легче тачают, однако голенища крепкие, кирзу хрен прокусишь. Маски хорошие, стекла не вылетят, если, спаси Факел, какая дрянь в глаза прыгнет. Да и башку маленько прикрывает.

Ну ничо, намазались молоком пчелиным, странная кашка такая, серая, тягучая, но пахнет хорошо. Рыжий с автобазы припер две кольчуги, вот за них механики точно бы ему наваляли. Кольчуги дорогие, вручную плетены из редкой проволоки, наши в слесарке так не умеют.

Огнемет смогли только ночью вытащить, у Головы один в ремонте оставался, в оружейку не сданный. Так что, снарядились лишь на третий день, ага. Вышли рано, часовым наврали, что трубу пилить идем. Только дядьке Степану я пошептал. Велел утром дьякону сказать, ежели не вернусь.

Как под стеной пролезли, оглянулся я на Факел родимый, и так вдруг внутрях защипало, ешкин медь, будто насовсем пропадаю. А делов-то — засветло можно до Кладбища добежать и вернуться. Ну это на словах так легко, ага. Привычным путем, по засекам и меткам пройти не получится — двоих вонючки мигом порежут, а то и сожрут. Получилось у меня, что придется топать через Лужи. Хуже не придумаешь.

— Славка, вы когда туда последний раз ходили? — спросил Голова. Он точно услыхал, о чем я думаю.

— Да все больше по краю обходим. В глубину-то давно, года два точно, не ходили… давай не отставай, — я лямки от мешка потуже на груди прихватил и рысцой побег. — А может, и больше…

Патрульные туда с позапрошлого лета не совались, с тех пор, как новый био реку перешел. Только по набитой дороге вдоль теплотрассы и ездим.

Голова взади пыхтел, быстрее меня устал, хотя мы всего час бежали. Дык ясное дело, я ж хотел до зорьки мимо нор Шепелявого промахнуть. Потому как, если не хочешь на вонючек нарваться, так пути всего два нормальных — или через Асфальт, но там нас точно камнями закидают. Или тропками хитрыми промеж Луж. Муты тоже поспать любят, сейчас небось в коллекторе в кучу сбились да мослы грызут.

До границы Факела, до огненных рвов, добежали одним махом. Метки на месте, без них запросто сгинешь. Хоть сразу не углядишь, но земелька тут щедро отравой полита, ага, это пасечники еще давно против скорлопендр придумали. Патрульных наших мы издаля приметили, решили — переждем у крайних отстойников, чтоб не попадаться. Еле схорониться успели, да не шибко удачно. После Дождя воды прибыло, ешкин медь, мы в грязюку угодили. Комарье набросилось, пока в кустах сидели, ага. Мне-то чо, мне наплевать, а рыжего погрызть хотели. Молочко помогло, не закусали. И тут вылез червь. Он, дурилка, из грязи выполз, хотел сапогом моим позавтракать, что ли. Правда, не шибко здоровый, метра три.

А главное, что наши как раз по дороге втроем, копытами цок-цок, коняки мордами машут, нас чуют, что ли. Ну чо, Голова ржет, дурень, я червя сапогом пихаю, пока он мне другую ногу заглотить норовит. И ведь шум не поднимешь, мигом патрульные прискочут, пытать начнут — куда, зачем, кто одних отпустил…

Дык вот асфальтовые, к примеру. На что я их не люблю, да и кто их любит? Но порядки у них хорошие, не чета нашим. Куда хотишь — иди себе. Сожрут — твое дело, никто за взрослого не ответчик. Так вот я лежал в грязи да в колючках, пихал ногой червя и завидовал асфальтовым. Ну чо, воняло от скользкой дряни некультурно, да и вообще… не особо они телигентовые, червяки с Луж. На Пепле другие, потише маленько и вроде как в крапинку, что ли. Ускакали наши, убили мы червяка, ясное дело. Я рыжему говорю:

— Ты чо ржешь, дурень?

— Так эта, смешно он тебя грыз.

— Смешно тебе? А тебя он и жрать побоялся. Так от тебя могильщиком несет.

— Так я же с песком мылся…

— Тихо, рыжий… слыхал?

— Чего, где?

Замерли мы с ним, не до смеху. И точно, вроде как шебуршит где, шоркает, бум-бум, глухо так. Впереди где-то, как раз куда нам надо. Промеж гаражей и отстойников. Сперва я думал — может, шагай-деревья где-то по мелководью плюхают. Не, тут чо-то другое, деревья не так идут, они ж медленно. Но на людей точно не похоже. На псов похоже, когда молча кружат. Но вот, что бумкает — не пойму.

Голова молодец, шасть — и уже вентиль огнемета скрутил, стволом водит. Потопали мы тихонько по бетонке, вдоль края зеленой воды. Бетонка тут хилая, под ногами пружинит, и гнойники могут встретиться, смотреть надо в оба. Горы галечные взади остались, справа — отстойник, слева — трава в мой рост высотой, дивная такая, вроде осоки, да не осока. Поверху вроде метелок пушистых, тронешь — белый пух, точно снег, летит. К одеже прилипает, в ноздри лезет. Потом травы так много стало, пришлось рубить мечом, чтоб пролезть, ага. Бетонка почти рассыпалась, уж больно в Лужах земелька трясучая, любая дорога от нее крошится. Только крыш-трава ее и держит. Вместе с крыш-травой корешки всякие снизу сквозь камень лезут, грызут, грызут…

— Славка, ты глянь…

— Вижу. Обойдем, не трожь.

Сперва я решил, что это один из братков Шепелявого, ну кто еще сюда забредет? Однако ошибся. Пришлые муты тут побывали, ага. Наследили хорошо, четверо их было. Теперь уже трое, четвертого помирать бросили. Видать, спать прямо так завалились, на бетонке, думали — оно надежнее, чем на сырой земле. Вот и зря думали, ешкин медь. Одного насквозь корешками опутало, во сне задохся, а может, ядом каким корни эти травят. Откуда мне знать, что тут в отстойниках творится? Тут ежели день проторчать, так потом неделю тошнит, потому и не лазит никто.