Приносящий счастье

Еще одним интересным наблюдением стало то, что помидоры, проросшие из одного и того же пакетика с семенами, могут очень сильно отличаться друг от друга. То есть на грядке проклюнулись растения двух видов, совершенно друг на друга не похожие. Я долго рассматривал образцовые грядки – а вдруг одно из них сорняк? Но нет, ни на одной маленькой полосе не взошло ничего даже отдаленно похожего, то есть оба вида проросли из посеянных нами семян.

Банг с сыновьями Зины поначалу отнеслись к новому занятию матери семейства со скепсисом – мол, где это видано, чтобы коренья и орехи сами приходили к людям – может, они еще и в рот прыгать будут? Но не возмущались, потому как дело женщины – обеспечить всякую траву к добытому мужчинами мясу. А наша трактористка теперь получала усиленный паек макаронами, гречкой и прочими дарами распродаж в «Ашанах».

Однако вскоре мнение мужской части тасманийской автономии относительно сельского хозяйства радикально изменилось. Ведь они охотились в основном на валлаби, которых еще называют сумчатыми зайцами. Вот зверюшки и вели себя как те зайцы, в полном соответствии с названием повадившись на наши поля. Особый ажиотаж возник вокруг трех кукурузных грядок, но и прочие овощи тоже не избежали внимания серых воришек. Поэтому теперь вместо беготни по всему острову охотникам достаточно было сесть в центре поля, причем даже не маскируясь. Днем просто так, а ночью – с ночным биноклем. И, без суеты прицеливаясь, постреливать наглых визитеров. С чего этим карликовым кенгуру, спрашивается, так понравились наши поля? Ведь на острове полно самой разнообразной травы, прямо хоть коров заводи с козами. Так нет, подавай им именно кукурузу. Правда, у меня было подозрение, что скоро все глупые валлаби кончатся, а умные будут держаться подальше от полей, но пока мяса хватало с избытком, несмотря на двойное увеличение численности населения Форпоста.

В конце ноября я наконец-то смог полностью свалить все земледельческие заботы на Женю и пятерых аборигенов Хендерсона, более или менее знакомых с огородничеством, а сам взялся руководить постройкой серии сразу из трех небольших катамаранов по образцу конструкции, придуманной Полем. Потому как теперь на один наш корабль, «Мечту», имелось два подготовленных экипажа. Путь с Чатема на Флиндерс кораблик проделал за двадцать дней. Столь долго он добирался потому, что дизеля в пути вообще не включались, причем последнюю неделю «Мечтой» управляла исключительно семья Кири-Кау, который еще со времен своего героического плавания вокруг родного острова носил имя Кирилл и щеголял в тельняшке. Мало того, семье пришлось вести катамаран очень круто к ветру, но она справилась. И теперь, значит, начнет строить корабли для колонии, ибо тасманийцы тоже хотели плавать.

Расчеты показали, что конструкция Поля имела избыточный запас прочности, но я решил не уменьшать его, а немного увеличить размеры суденышек, чтобы на их палубе появилась возможность поставить хоть какое-то подобие кают. Теперь поплавки будут иметь длину семь метров вместо пяти с половиной у прототипа, а объем каждого составит два кубометра.

Кроме того, увеличение размеров позволяло расположить на кораблике дешевый двигатель. Потому как сами судите – наибюджетнейшим из лодочных моторов является «Салют». Он двухтактный, что отнюдь не прибавляет ему ни ресурса, который мизерный, ни экономичности, отсутствующей в принципе. А стоит этот кошмарик почти пятнадцать тысяч. Узнав, что мощность оного дорогущего недомерка составляет всего две силы, моя жаба потеряла дар речи от возмущения, и я в спешке, пока он к ней не успел вернуться, поставил крест на программе приобретения подвесных лодочных моторов. Потому как китайская копия хондовского GX-200 стоит пять с половиной тысяч в розницу, а мелким оптом почти в полтора раза дешевле. Отличный мотор, на базе него собрано много мотоблоков и бензогенераторов. Мощность – пять с половиной кобыл, и он четырехтактный, то есть жрать будет даже меньше двухсильного «Салюта». Ну, а сочинить ременный привод с вала на винт нетрудно, подумал я, доставая из ящика стола карандаш, ластик и тетрадь в клеточку.

Глава 3

Купив ремней и заготовок под шкивы для приводов наших новых кораблей, я вернулся в Форпост, да так и застыл от удивления. Солнце уже скрылось за горой на западе! А когда я покидал шестнадцатый век, оно только-только касалось краем вершины. Но я же мотался по Москве меньше пяти часов, и здесь должно было пройти от силы минуты полторы. Если, конечно, это тот же вечер, в который состоялся старт очередного посещения будущего.

Охваченный нехорошими подозрениями, я метнулся к электронному хронометру и посмотрел дату и время. Слава богу, день оказался тем же самым – вторым декабря пятого года. Но с момента закрытия предыдущего перехода тут прошло сорок минут! Да что же это, теперь соотношение скоростей протекания времени составляет всего один к восьми?

Дело было очень серьезным, и я, снова включив аппаратуру, открыл переход. Перебрался в гараж и сидел там полчаса, изнывая от нетерпения, после чего вернулся в Форпост и, сравнив показания хронометров, быстренько вычислил соотношение. Получилось один к двумстам шестидесяти двум, что с точностью до ошибки измерения совпадало с результатом предыдущего замера. Но что же тогда, черт побери, происходило во время моего путешествия по магазинам запчастей для мотоблоков? И где – в том мире, в этом или в обоих сразу?

Итак, что мы имеем? Если принять гипотезу дяди Миши, то в этом мире до моего появления не было ни одного кристалла. Это могло означать как различие миров именно по данному параметру, так и то, что эти самые кристаллы появились в обоих мирах позднее конца шестнадцатого века. Вот как раз сейчас, например.

Да, но тогда все равно ничего не сходится! Если здесь появились все три, то от моих перескоков в будущее вообще ничего не должно измениться, тут их по любому останется больше и, значит, время будет идти быстрее.

Получается, что кристаллы прибывают сюда по одному, и как раз сейчас, предположил я. Если их становится четыре, то при моем уходе в двадцать первый век с двумя их станет по два в каждом мире, и время потечет с одинаковой скоростью. Но ведь не было же такого?

Такого действительно могло и не быть, сообразил я через минуту. А было другое – например, чьи-то попытки попасть в этот мир из какого-то третьего. То есть кто-то проник сюда, пробыл тут сорок минут и свалил вместе со своим кристаллом. И, пока он тут сидел, время здесь и в двадцать первом веке текло с одинаковой скоростью.

Когда я дошел до этого места, мне малость поплохело. Ведь по теории Виктора Семеновича кристаллы нужны только для преодоления той самой неравномерности! Когда ее нет, переход между мирами может открыть каждый, имеющий к этому способности, а таковых немало. Блин, вот только толпы попаданцев из будущего нам тут и не хватало!

Правда, для открытия канала нужны не только желание и способности, но и ясное представление о том, как выглядит предназначенное к совмещению место того мира. Вряд ли потенциальные путешественники во времени им обладают, так что открытие может получиться только у тех, кто представляет себе что-то вечное и неизменное. Лучше бы, конечно, им привиделся бескрайний океан, авось и выкинет где-нибудь в самой середине Тихого – пусть плавают на здоровье. Ледяные пустыни Антарктиды – тоже хорошее место. Но вдруг некоторые решат вообразить степь, саванну или лес? Остается только надеяться, что за сорок минут, причем без всякого предупреждения, этого не успел никто.

То, что во время открытия переходов скорости протекания миров выравнивались, в этом смысле опасности не представляло, потому как одним из краеугольных постулатов теории Виктора Семеновича являлась невозможность открытия двух и более переходов одновременно в пределах каждого мира.

Значит, пока дырка открыта, ни сюда, ни в двадцать первый век никто чужой не пролезет, подумал я. Но это, разумеется, не выход, да и не получится у меня держать открытый переход достаточно долго – проблему следует решать как-то иначе.