Молчаливая роза

«..Учу Сержа читать. Он ужасно гордый. Я знаю, чего ему стоило обратиться ко мне за помощью, Тем не менее, от этих занятий больше выгадываю я, чем он. Сколько радости мне приносят вечерние часы, когда мы вместе. По правде сказать, я с ужасов жду наступления того дня, когда он не будет больше нуждаться в моих услугах».

Девон заглянула дальше. Двадцать второе мая тысяча девятьсот сорок второго года.

«Мои любимый Серж я знаю, какие чувства ты испытываешь по поводу этой ужасной войны, но я, честно говоря, рада, что ты пока остаешься дома. Где-то решили, что в свои сорок восемь лет ты слишком стар, чтобы воевать, хотя мне в жизни не доводилось встречать более мужественного человека. Стоит мне только увидеть как ты в рубашке с короткими рукавами трудишься в саду, — и я начинаю испытывать сильнейшее желание. Ты разбудил во мне чувства о существовании которых я и не подозревала, ты разбудил во мне любовь. Дай мне Боже, силы, чтобы сказать об том вслух…»

Девон подняла глаза на Джонатана. От волнения у нее перехватило горло Она перелистнула еще несколько страниц и только потом заговорила.

— Посмотри, Джонатан, пустая страница. Единственная пустая страница во всей тетради. Она датирована двадцать первым сентября тысяча девятьсот сорок третьего года. Давай прочтем, что Энни написала на следующий день. Здесь всего три строчки «…Вчера я не стала ничего писать — нет слов, способных отобразить тот свет, который воссиял во мне. Когда ты пришел ко мне вчера ночью, рухнул старый мир и попарился новый. Мне не забыть дар любви, который ты мне преподнес».

— Кажется, дальше нам читать не следует, — тихо сказала Девон.

— Да, по-моему, все и так встало на свои места. Однако совершенно неожиданно дневник сам раскрылся на странице, где стояла дата пятнадцатое июля тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года.

«…Мой чудесный, мой прекрасный Серж. Вот уже много лет как я беззаветно тебя люблю. И все эти годы ты хранил нашу любовь ничего не требуя для себя и отдавая все лучшее мне. Я готова кричать о своей любви, если ты только позволишь мне это сделать. Мне нет дела, что ты беден и занят разведением цветов в моем саду, о которых ты заботишься с тем же завидным постоянством, что и обо мне. И в жизни, и в смерти я буду принадлежать тебе — а ты мне, я уверена в этом. Ты — мой муж перед Богом, а я — твоя жена. То, что соединил Господь, ни один человек не в силах разъединить».

Девон захлопнула дневник и прижала его к сердцу. В глазах у нее стояли слезы.

Джонатан откашлялся.

— И что ты собираешься делать дальше? — спросил он, подавая ей две оставшиеся тетради.

— Положу дневник туда, где он лежал. Я достала его, чтобы узнать, какие чувства довелось испытать в жизни Энни Стаффорд.

Джонатан согласно кивнул. Он завернул тетради в промасленную ткань и уложил их в ямку под розовым кустом, после чего засыпал их землей.

— Теперь они вместе, — тихо сказал он.

— Да. — Девон повернулась и посмотрела на него. — Пусть покоятся с миром.

Эпилог

— Так ты думаешь, тебе удастся это осилить? — Джонатан подал Девон руку и помог ей перебраться через ограждение на палубу шестидесятифутовой морской яхты класса «Гаттерас».

— Поверь, я отлично себя чувствую. Меня не тошнит уже несколько недель, а глоток свежего морского воздуха никогда не помешает.

Джонатан положил руку на ее округлившийся животик. Девон была на пятом месяце, по это не очень бросалось в глаза.

— Море спокойное, — сказал Джонатан, — но ветер может подняться в любой момент. — Когда Девон забеременела, он стал заботиться о ней еще больше, чем прежде.

— Бога ради, Джонатан! Яхта имеет шестьдесят футов в длину, и на ней самое современное навигационное оборудование, какое только можно достать за деньги. Здесь три каюты, две ванные комнаты, туалеты — это не то что пускаться в плавание на каком-нибудь каноэ.

Она с улыбкой посмотрела на мужа, радуясь солнцу, соленому бризу и лазурному небу, по которому лениво ползли пушистые облака. Девон наслаждалась каждой минутой путешествия с того момента, как они выехали из дома.

— Эй, папочка, ты только взгляни! — Это кричал Алекс, который мчался к стоявшей у пирса яхте, сжимая что-то в руке. Его выздоровление потребовало времени и упорства, но, как только ребенок поверил, что снова сможет ходить, сеансы физиотерапии стали давать блестящие результаты.

Алекс перепрыгнул через леера и оказался рядом с ними.

— Смотри!

— Что это? — заинтересовался Джонатан.

— Раковина! — Мальчик с гордостью продемонстрировал свою добычу. — Продавщица в магазине сувениров подарила мне ее за то, что я нарисовал ей картинку.

— Красивая раковина.

— Я хочу положить ее на кусок рыбацкой сети и тоже зарисовать.

— Это будет называться «натюрморт». — Девон осмотрела искрящуюся белую раковину с розовым перламутровым нутром и прижала ее к уху. — Я с удовольствием полюбуюсь твоей картиной, когда ты ее закончишь.

Алекс просиял.

— Тогда я нарисую ее специально для тебя, мам.

Сердце Девон дрогнуло.

— Спасибо.

Они мальчик постоянно доставлял ей огромную радость.

— Пора oтчаливать, папочка.

— Пора, — согласился Джонатан. — Ну-ка прими конец. Справишься?

— Слипаю, господин капитан! — Алекс помчался к носовым кнехтам, а Стаффорд-старший направился к штурвалу. Как только швартовы были отданы. Джонатан запустил стодвадцитисильный дизельный двигатель. Развернув нос яхты в сторону валима и обогнув двигавшееся перед ними суденышко. Джонатан взял курс в открытое море, с нетерпением ожидая когда они выйдут из гавани и настанет торжественный момент постановки парусов.

Девон тем временем наблюдала за Алексом, который, словно завороженный стоял у края ограждения и следил за тем, как острый форштевень рассекает пенящуюся голубоватую воду.

— Какой же у тебя дивный малыш!

— Хорошо, что вы думаете именно так, миссис Стаффорд, поскольку через четыре месяца вы заимеете еще одного малыша, не менее очаровательного. — Джонатан наклонился и поцеловал ее. — Могу себе представить, сколько забот свалится на вашу голову, когда их будет двое.

Девон нежно прижалась к нему.

— Если ты выдержишь двоих, то почему бы нам не завести троих или даже четверых?

Джонатан захохотал:

— Твоя матушка согласилась бы на это с удовольствием.

Он был прав — не только ее мать, но и всех близких и знакомых Девон чрезвычайно заинтриговало и обрадовало известие о ее беременности. Кристи даже прислала ей из Италии пару крохотных ботиночек. Ее литагент Марсия Уинтерс и издатель Эвелин Фрэнки поначалу встревожились, полагая, что беременность скажется на окончании работы над романом, но потом когда «Следы» попали в список бестселлеров, они стали увереннее смотреть в будущее. И вот вчера Девон отнесла им готовую рукопись «Молчаливой розы».

— Моя мама любит ребятишек даже больше, чем я, — сказала наконец Девон. — Мне повезло, что она у меня такая.

— А мне повезло, что у меня есть ты, — произнес Джонатан, заключая ее в объятия. — Я уж не говорю о том, повезло твоим уважаемым читателям.

— Коль ты вспомнил о читателях, хочу поставить тебя в известность, что сегодня утром мне звонила Марсия. Алекс так меня торопил, что я совсем забыла тебе об том сказать.

— Правда? Ей понравилась рукопись?

— Она сказала, что не могла заснуть всю ночь — читала мой роман. Утверждает, что «Молчаливая роза» — лучшая из написанных мною книг.

— Я в этом и не сомневался.

Девон приподняла брови.

— Даже тогда, когда предлагал мне деньги, чтобы я от нее отказалась?

— Когда ты отвергла мое предложение, я окончательно уверовал в твои таланты.

— И разумеется, продолжал в них верить даже тогда, когда перелистывал досье, украденное из офиса доктора Таунсенда?

— Ну… Может, и усомнился разок-другой…

— А когда я ворвалась к тебе в квартиру, чтобы учинить скандал?