Вторая жена

— Я хотела пригласить вас на ланч, — прозвучал юный, слегка задыхающийся голос Саманты. — Как насчет сегодня? Мне очень нужно побеседовать с вами, но разговор явно не телефонный.

В мозгу Фелисити прозвучал сигнал тревоги. Саманта представляла собой угрозу. Угрозу ей самой, ее новой жизни и ее браку. Это предчувствие жило в ней всегда, но было загнано в подсознание. Фелисити не смела и заикнуться о нем, боясь, что Тони поднимет ее на смех или, хуже того, решит, что она ревнивая истеричка. Иными словами, которыми тут же воспользовалась бы Айрин, если бы узнала ее мысли, типичная вторая жена.

— О чем? — осторожно спросила она. — Есть проблемы с детьми?

На мгновение Саманта ощутила угрызения совести. Можно ли считать проблемой желание избавиться от детей? Нет, решила она. В конце концов, это всего лишь временно. Никто не сможет возразить против этого. Но с Фелисити нужно быть откровенной, так будет честнее. И Саманта решила быть честной. В этом отношении она отличалась от Пирса. Его бы это не беспокоило. Он сказал только одно: избавься от них. Он имел в виду детей. Но Саманта чувствовала, что обязана объяснить Фелисити свои мотивы.

— Нет, проблем нет, — сказала она. — Но я должна поговорить именно с вами, а не с Тони.

Поскольку Фелисити тоже предпочитала, чтобы Саманта говорила с ней, а не с Тони, они встретились в итальянском ресторане, за столиком под зонтиком. Выбранный Самантой ресторан находился неподалеку от Кембриджской площади. Судя по месту расположения, цены здесь были чудовищные. Обе сидели молча, ждали, пока принесут заказ, и крутили в руках бокалы — Фелисити с белым вином, Саманта с минеральной водой. Стоял жаркий июньский день, и Фелисити чувствовала, что шелковая блузка начинает прилипать к телу и скоро промокнет от пота. Наверно, было бы лучше сидеть в зале. Но она сама выбрала веранду и теперь потела, в то время как Саманта была холодной, словно огурец из поговорки. Досада Фелисити возрастала. Когда же Саманта скажет, что ей нужно? Спросить прямо или начать со светской беседы? Она сделала еще один глоток вина и выбрала беседу.

— Забавно, не правда ли? — сказала она. — Стоит выглянуть солнцу, как мы, британцы, считаем, что должны слиться с природой и непременно сесть снаружи. А потом жалуемся на жару.

— Да, — сказала Саманта. Уголки ее рта слегка приподнялись. Фелисити подозревала, что это улыбка, но до конца уверена не была.

Подошел официант и шикарным жестом поставил на стол две тарелки с зеленым салатом-ассорти. Ковыряя вилкой пучок тугих листьев, Фелисити ждала, пока Саманта расколется, как сказала бы Айрин, и следила за мужчиной, проходившим мимо. Как видно, он тоже был солнцепоклонником, потому что облачился в футболку с короткими рукавами, длинные шорты, очень тесные в шагу, и в сандалии. Был ли он горожанином, помешанным на загаре, туристом из провинции или другой страны? Нет, не из другой страны. Наверно, так плохо одеваться могут только англичане. Видимо, солнце ударяет им в голову, предположила Фелисити. Она попыталась представить себе Тони, одетого подобным образом, но не смогла. И на том спасибо. Фелисити нетерпеливо покосилась на Саманту. Вновь возник официант и поставил перед Фелисити печеные каннелони, благоухавшие маслом и сыром, а перед Самантой — кусочек белой рыбы, украшенный несколькими оливками. Женщины продолжали молчать.

— Теперь я понимаю, почему вы такая стройная, а я нет, — сказала Фелисити, посмотрев сначала на каннелони, а потом на рыбу, которая выглядела не слишком аппетитно. — Вы на диете?

— Нет, — ответила Саманта.

Последовало новое молчание. Обе наблюдали за матерью с двойной коляской, пытавшейся преодолеть трещину в тротуаре.

— Бедняжка. Не хотела бы я оказаться на ее месте, — заметила Фелисити.

— Ну, мои дети уже выросли из пеленок, — решительно сказала Саманта и торопливо добавила: — В Калифорнии такое солнце светит всегда.

— Охотно верю. — Фелисити опешила. Ради Бога, какое отношение Калифорния имеет к жарким, переполненным людьми лондонским улицам?

— Там всегда едят на верандах.

Мимо проехал микроавтобус, изрыгавший ядовитые выхлопы, на Кембриджской площади истерически завывала «скорая помощь», пытаясь вырваться из пробки. Фелисити начала обмахиваться салфеткой, пригладила локоны, которые утром вздымались как перо страуса, а теперь липли ко лбу, и с тоской подумала о личном респираторе. Она посмотрела на Саманту, возмутительно собранную, не ощущавшую жары, ничуть не потевшую, все еще ковырявшую свою рыбу, но не проглотившую ни кусочка. У Фелисити лопнуло терпение.

— Мы встретились с вами только для того, чтобы поговорить о погоде в Калифорнии и о том, что ваши дети выросли из пеленок? — спросила она.

Саманта утратила хладнокровие и слегка оживилась.

— О Боже, — вздохнула она. — Пирс предупреждал, что сказать вам это будет нелегко.

— Что сказать? — потребовала Фелисити, начиная понимать, что предчувствия ее не обманули. В этом ланче есть что-то абсурдное, подумала она.

— Что детям придется примерно год прожить с вами и Тони, потому что мы с Пирсом уезжаем в Калифорнию.

— Детям! Вашим детям со мной?! Целый год! — В ушах Фелисити эхом прозвучали слова, сказанные ею Тони только сегодня утром, перед отъездом: «Ничего плохого с нами уже не случится».

— Вы расстроены. — Саманта вздохнула, намекая на то, что она считает реакцию Фелисити совершенно неразумной.

Фелисити пыталась быть объективной, спокойной, хладнокровной и главное разумной. Она взвесила все «за» и «против». Тони будет прыгать от радости, сомневаться не приходится. В то время как она сама… что? Прыгает от радости? Конечно нет. Ошеломлена. Точнее, поражена ужасом. Внезапно она ощутила прилив жалости к детям. Каково им будет, когда они узнают, что их мать улетает в Америку? Год для подростков — целая вечность. Как они уживутся с отцом и его новой женой?

— Я не говорила, что расстроена, — осторожно промолвила она.

Саманта печально покачала головой, и это действительно расстроило Фелисити. Вопреки всякой логике Саманта заставляла ее ощущать чувство вины, поскольку Фелисити не кричала от радости при мысли о том, что пасынки и падчерица год проживут у нее.

— Этого и не требуется, — сказала Саманта. — Ни одна женщина в здравом рассудке не захочет взять на себя заботу о чужих детях. Даже если речь идет о двенадцати месяцах. Так сказал Пирс.

Фелисити изумилась.

— В самом деле? И тем не менее вы все-таки хотите, чтобы я взяла их?

— О да. Пожалуйста, — серьезно сказала Саманта. Потом она тяжело вздохнула, изящно поднесла ко рту вилку с кусочком рыбы и начала есть.

— Но как вы можете? Как вы можете уехать и бросить их?

Фелисити смотрела на Саманту, пытаясь понять эту элегантную женщину, сидевшую напротив. Женщину, которая боролась с мужем за опеку над детьми, получила ее, а теперь собирается бросить их на год. Фелисити подумала о своих сложных отношениях с дочерью и поняла, что никакие ссоры и трудности не заставили бы ее расстаться с Аннабел. Даже Тони. Фелисити знала: если бы пришлось выбирать между Тони и Аннабел, она бы сделала выбор в пользу дочери. Выражение лица Саманты продолжало оставаться серьезным. Казалось, она хотела убедить Фелисити в своей искренности.

— Наверно, я действительно такая, как говорит обо мне Венеция, — медленно проговорила она, и Фелисити почудилось, что в ее голосе звучат слезы.

— Какая? — Фелисити насторожилась: ей предстояло выслушать исповедь.

— Матерински неполноценная.

— Ах вот вы о чем? Ну, такое время от времени случается со всеми. — Фелисити почувствовала абсурдное желание утешить Саманту. — Это еще не причина, чтобы покидать детей.

Саманта перегнулась через стол и посмотрела Фелисити в глаза.

— Для меня это причина, — внезапно рассердившись, сказала она. — Вполне достаточная причина. Я хочу начать новую жизнь и стать самой собой. Вам хорошо. Вы другая. Вы умеете ладить с детьми. А я нет. Как мать я безнадежна.