Вторая жена

— Никого, — ответила Фелисити. — Нас будет трое, как обычно, но поскольку я весь день стояла у горячей плиты, как черная рабыня, — это было явное преувеличение, но измученной Фелисити так не казалось, — то сегодня вечером хочу пообедать тихо и прилично. Никаких фокусов. Мирный, приятный вечер втроем.

— Да ну! Скука! — отмахнулась Аннабел. — Почему бы нам не пригласить гостей? К Дженни на уик-энд приезжают двоюродные братья и дядя с тетей. Можно было бы устроить такую же вечеринку, как будет у Коулменов.

У тебя нет двоюродных братьев, — напомнила дочери Фелисити.

Кроме того, мне показалось, что мать Дженни тебе не нравится.

— Я этого не говорила. Просто сказала, что она всегда торопится.

— Это естественно, если она ждет в гости двоюродных братьев и теток. Слава Богу, что в этот уик-энд нам не грозит нашествие родственников, — сказала Фелисити. — Сомневаюсь, что я могла бы это выдержать.

— О Господи! Мама, ты безнадежна! — Бросив эту уничтожающую реплику, Аннабел подобрала рюкзак и туфли и вышла из кухни.

Безнадежна… Это было больно и несправедливо. Временами Аннабел была невыносимой. Неужели она, Фелисити, была таким же трудным подростком? Едва ли. Кажется, она никогда не ссорилась с матерью. Но думать было некогда. Если она хочет сдержать свою клятву и провести вечер пятницы тихо и приятно, пора накрывать на стол.

Наконец-то все в порядке! Фелисити посмотрела на часы. Самое время расслабиться и выпить бокал охлажденного вина. Прекрасный конец трудового дня. В холодильнике стояла открытая бутылка «шабли». Фелисити наполнила бокал и села в старое кресло у окна. Зазвонил телефон. Фелисити не обратила на него внимания. Звонят Аннабел, подумала она. Наверняка Дженни. Она услышала из коридора голос Аннабел.

— Привет! Что? Да ну… вот здорово! Сейчас я позову маму! — Аннабел вошла на кухню, держа в вытянутых руках телефон. Она широко улыбалась. — На сколько порций можно будет растянуть мусаку? — спросила она.

Фелисити слегка нахмурилась и неохотно взяла трубку.

— Кто там? — спросила она, прикрыв ладонью микрофон.

— Бабушка. Она приедет на уик-энд с подругой.

— Что!? — Фелисити ахнула и резко выпрямилась.

Нет ничего хуже вечеров пятницы, думала Саманта По пятницам ее регулярно тянули в разные стороны с такой силой, что она боялась разорваться.

Пирс неизменно хотел обедать в ресторане — обычно с людьми, которых считал полезными для их с Самантой карьеры. Это было важно. Саманте тоже хотелось обедать с элегантными и светскими знакомыми Пирса. Они так сильно отличались от элиты Оукфорда во главе с Алисой Эпплби, которую никто не назвал бы ни светской, ни элегантной.

Трудность заключалась в том, что кроме Пирса у Саманты имелись дети, которые были для нее не удовольствием, а долгом. Мальчиков приходилось забирать в Сент-Джонс-Вуд на каждый уик-энд. Она предпочла бы, чтобы близнецы оставались в школе, как и было задумано, но брат Том позвонил ей и твердо заявил, что, по его мнению, Филипу и Питеру нужно чаще видеться с ней во время их трудного переходного возраста.

Пирс вышел из себя.

— Старый ублюдок лезет не в свое дело! — воскликнул он. — Пошли его к чертовой матери!

— Я не могу так разговаривать со святым отцом, — ответила Саманта. Пирс захлопал глазами. Она что, шутит? Нет, она не шутила. Чувство юмора не относилось к числу, ее достоинств. Поэтому мальчики приезжали каждую пятницу. Саманта и Хилари с ними обедали. Во время обеда они рассказывали о том, что успели сделать за эту неделю, и в свою очередь выслушивали рассказы матери и сестры. Это было очень утомительно, требовало больших затрат времени, и Пирс бесился от злости. Он ненавидел, когда срывались его планы. Иногда Саманта подозревала, что все трое детей пытаются доказать себе, что они поступили правильно, решив остаться с ней, а не с отцом. Это беспокоило Саманту, потому что она сама изумлялась своей решимости забрать их, несмотря на сопротивление Тони. Не ошиблась ли она? Почему она цеплялась за детей, если не хотела их появления на свет? Неужели из-за желания сделать назло? Нет, оно быстро прошло. Из упрямства? Возможно. Из-за материнского инстинкта? Нет! Такой связи между ними не существовало. Они не были по-настоящему близки. Их отношения были достаточно прохладными: дети держались рядом, как суда на рейде, ожидая, когда им прикажут войти в порт и бросить якорь. Но Саманта не собиралась отдавать им такой приказ.

Она была, как заметила Венеция во время одного из редких посещений дома в Сент-Джонс-Вуде, матерински неполноценной. Или, выражаясь языком компьютерщиков, матерински проблемной. Венеция много читала, обожала смотреть телевизор и гордилась своим знанием современных идиоматических выражений. Эта черта вызывала у Саманты большую досаду.

— Я действительно люблю их, — сказала Саманта Пирсу после ухода Венеции. — По-своему. — Она была пристыжена и чувствовала себя виноватой.

В последнее время Пирс отмежевался от ее семейных дел. Как он однажды высказался, это не имеет к нему никакого отношения. Они были для него источником раздражения, и больше ничем. Он сознательно отстранялся от ее родственников и относился к ним как к какой-нибудь надоедливой навозной мухе.

— Милая, я знаю, что ты их любишь, — невозмутимо сказал он. Саманта и любила его за эту невозмутимость. Его ничего не раздражало, за исключением детей. Он потрогал ее недавно постриженные волосы. — Ты выглядишь на миллион долларов. Чувствуется рука Марселя.

Саманта прижалась к нему. С Пирсом было легко и спокойно. С ним она не ощущала недостатка гормонов, необходимых настоящей матери. Думать о новой прическе было куда приятнее, чем о детях. Она подняла лицо и серьезно сказала:

— Марсель нашел у меня три седых волоса. Поэтому я позволила ему вымыть мне голову хной.

— Что придало волосам чудесный оттенок красного дерева. — Пирс поцеловал ее. — Выглядит умопомрачительно. Одних твоих волос достаточно, чтобы вывезти тебя в свет и показать людям.

Они вернулись к тому, с чего начали. Была пятница. Худший день недели.

— Не могу, — сказала Саманта, чувствуя себя вдвойне виноватой. — Не на этой неделе. В следующую пятницу я оставлю их одних. — Прекрасно можешь, — твердо ответил Пирс. — Детям пора увидеть своего отца. Я уже купил им билеты на поезд. Он может встретить их в Брокенхерсте. Позвони ему и скажи, что они выезжают.

Внезапно Саманта почувствовала облегчение. Пирс так хорошо все устраивал. Она посмотрела на часы.

— Но Тони еще нет. Он у себя в кабинете.

— Тогда позвони Фелисити. Ей пора получше узнать пасынков и падчерицу. — Видя, что Саманта засомневалась, Пирс пустил в ход все свои чары. — Послушай, милая, — мягко, но решительно сказал он, — этот уик-энд для нас очень важен. Мы проведем его с Хэнком Хофменом. Он очень важная шишка в издательском мире США и собирается основать новый ежемесячный журнал. Нечто вроде американского варианта «Дома и сада». У меня есть хороший шанс стать его главным редактором. А у тебя — получить в нем работу.

Чувство вины начало понемногу слабеть. Мысль об Америке была намного заманчивее заботы о детях.

— Милый, значит, мы уедем?

— Конечно. Штаб-квартира империи Хофмена находится в Калифорнии. Именно поэтому ты обязана встретиться с ним сегодня вечером.

Саманта чуть не обняла его на радостях, но потом вспомнила, что Пирс не любит чересчур пылкого проявления чувств, если им не предшествует любовная игра.

— Калифорния… — выдохнула она, тут же подумав об огромных домах, роскошных женщинах с бронзовым загаром, золотых пляжах и пальмах. Как чудесно!

Пирс улыбнулся.

— Я знал, что эта мысль придется тебе по душе. Жизнь в Америке дает много возможностей. Стоит только освободиться от оков, и мы сможем стать самими собой.

Оковами были дети. Саманта знала это. Пирс мог не продолжать; честно говоря, она и сама так считала. Но это не избавляло ее от чувства вины или беспокойства о том, что с ними будет.