Снега, снега

– Есть, отче.

– Кто такая?

– Графиня, из шестого женского барака. Она, говорят, «автоматом» прошла на третий уровень. Значит, можно форсировать и прохождение двух следующих. Мол, обычные формальности.

– Знаю такую девицу, симпатичная. Да и с уровнями особых проблем не наблюдается. Вот, только…

– Что такое? – забеспокоился Лёха. – А неё чтото неладное с Прошлым? Не может быть! Третий уровень «на автомате» – дорогого стоит… Разве я не прав?

– Прав. Не прав. Философские категории, не более того, – проворчал Альберт. – Ничего я не знаю про истинное Прошлое этой барышни, её мысли «не считываются» нашей аппаратурой. Что – само по себе – говорит о многом… Дело, собственно, в другом. Согласится ли потомственная и избалованная аристократка поехать на далёкие заполярные острова? Что она там позабыла, а? Никакой тебе, понимаешь, общественной жизни. Никакого полноценного общения с болтливыми и задорными подружками. Лишь белое безмолвие, снега, метели, вьюги да однообразные повседневные дела…

– Она согласится.

– Уверен?

– Уверен.

– Ладно, переговори с Графиней. Только не тяни.

– Вы же сказали, что у меня есть месяц.

– Сказал. Но две недели – как минимум – уйдёт на согласование и оформление всех необходимых документов. Так что, не тяни с разговором. Кроме того…

– Что ещё?

– Астероид приближается, – напомнил епископ. – Желательно всё оформить до его падения. На всякий случай и общего спокойствия ради… У тебя всё?

– А, что случилось с Актрисой? – спросил Лёха. – Неужели, отправили на заморозку?

– Тебето какое дело?

– Никакого. Просто… Мы же с ней вместе «прибыли» в ваш Мир. Боевая подруга, так сказать. Не более того. Вот, и интересуюсь.

– Интересуется он, видите ли, – непонятно вздохнул Альберт. – У тебя, отрок, теперь другая симпатия объявилась. Графиня благородная, бургундских голубых кровей. О ней, сероглазой, и беспокойся… А с Мэри, Бог даст, всё будет хорошо. Замнём дело. Тем более, гигантский астероид приближается к планете. Сейчас Великой Инквизиции не до мелочей. К Судному Дню, как ты правильно заметил, готовятся… Всё, отрок, иди. Встретимся на днях, тогда окончательно и договорим наш разговор. Вот, возьми охранный жетон, чтобы к тебе Ангелы не вязались с разной ерундой. Всего хорошего.

– И вам, отче, не хворать, – поднимаясь на ноги и беря со столешницы светложёлтый металлический овал, украшенный непонятными символами, вежливо попрощался Лёха. – Обязательно договорим…

Выйдя на крылечко кельи, он тихонько прошептал под нос:

– Из таких шустрых и сексуальных девиц, как наша Мэри, получаются не только образцовопоказательные генеральши, депутатши и чиновницы. Но, как выясняется, и епископши. Благо в этом Мире и епископам жениться не возбраняется. Диалектика, блин… Ага, прав старина Альберт. Облака, зависшие на западе, действительно, слегка светятся. В 1908ом году, перед падением знаменитого Тунгусского метеорита – по свидетельствам очевидцев – наблюдались аналогичные природные явления…

Пройдя через лагерный плац, он подошёл к учебному корпусу.

Справа от центрального входа была установлена широкая скамья, на которой, ссутулившись и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, располагался Облом. Рядом со скамейкой – с лазерным пистолетом в правой ладони – стоял уже знакомый старший Ангел.

«Классные «пушки» у Ангелов, – подумалось. – Если предохранитель «отщёлкнуть» в крайнее положение, то луч, выпущенный из такого пистолета, разрезает человека напополам. Можно, при желании, тело противника и в тоненькую лапшу нашинковать… При переводе же чёрного рычажка в срединное положение, поражающая сила лазерного луча уменьшается в разы. Он только лишает оппонента – минут на сорокпятьдесят – сознания, что очень удобно при проведении различных полицейских операций… Начальное положение предохранителя? В этом случае выпущенный луч «превращает» выбранного индивидуума – на парутройку часов – в безвольного и покорного идиота. Третий вариант, скорее всего, применяется при «мягких» разгонах демонстраций, митингов и прочих несанкционированных сборищ… Так что, Облому ещё повезло. Легко отделался, бродяга славянский…»

– Привет! – дежурно отметился Лёха, небрежно демонстрируя светложёлтую бляху.

– Видались, – высокомерно поморщился старший Ангел. – Значит, отпустили?

– Как видишь. Епископ – справедливый и думающий человек.

– Это – да. Не спорю.

– Правильно. Не стоит – лишний раз – ругать собственное начальство. Особенно, когда находишься перед следящими видеокамерами.

– Юморист ты, переселенец. Сразу видно, что в своём Мире, елочки зелёные, имел к армии самое непосредственное отношение.

– Имел. К чему скрывать? А с этим мордастым гавриком что приключилось? – Лёха небрежно ткнул пальцем в скучающего Облома. – Нагрубил комуто?

– А ты сам у него спроси, – разрешил Ангел. – Ему лучом только слегка досталось. Вскользь.

– Ответит?

– Щёлкни – для начала разговора – ему пару раз по длинному носу.

– Шутка такая, ангельская насквозь?

– Делать мне больше нечего, служивый. Щёлкай, не сомневайся…

Лёха, пожав плечами, последовал совету старшего Ангела.

– А, что? Куда? В карцер? – вздрогнув, испуганно заморгал реденькими ресницами Облом.

– Успокойся, братан. Это всего лишь я.

– Лёха?

– Угадал. Что случилосьто?

– Виноват я, вспылил. Понимаешь, на занятиях по католической этике разбирали мой рассказ. Ну, о том, как я попал в этот Мир. Про то, как убегая от свирепого смилодона, прыгнул в старинный колодец… Помнишь?

– Помню, – подтвердил Лёха. – Ты както рассказывал. Продолжай.

– Ангелпреподаватель сказал, что я неправ.

– То есть, надо было не убегать, а вступить с клыкастым смилодоном в смертельную схватку? Зряшное дело, на мой взгляд…

– Зряшное. И преподаватель это подтвердил. Мол, правильно я убегал. Правильно залез в колодец.

– В чём же тогда суть претензий?

– Вот, и мне не очень понятно, – широкая и обычно добродушная физиономия Облома превратилась в маску вселенской скорби. – Преподаватель говорит, что я поступил правильно. Но только теперь должен непременно мучиться – от искреннего осознания собственной вины. Мол, сбежав, бросил подчинённых на растерзание… А для облегчения этих душевных терзаний я должен, нет, прямотаки обязан, проводить всё свободное время в церкви. Вопервых, усердно моля Господа нашего о прощении. Вовторых, прося у него облегчения и мудрого совета. Чтото там ещё – втретьих, вчетвёртых, и впятых… Как оно тебе?

– Солидно.

– А, поскольку, я так не поступаю, то – по мнению уважаемого Ангелапреподавателя – являюсь законченным моральным уродом, которому никогда не пройти на третий уровень… После этого всё и началось. Я принялся спорить, возражать, в конце – как водится – слегка психанул. Нагрубил…

– Дурак ты, Облом, – лениво и беззаботно зевнул Лёха. – Это же был элементарный тест на послушание. А ты, дурилка славянская, всё принял за чистую монету.

– Это как?

– Задницей об косяк, как любит выражаться один мой знакомый епископ. Тебе, брат, надо было тупо и покорно твердить, мол: – «Всё верно, господин преподаватель. Вы, безусловно, правы. Осознал. Мучаюсь. Каюсь. Обещаю, что всё свободное от занятий и общественных работ время буду проводить в церкви…».

– А, если бы потом проверили?

– У тебя есть свободное время? Не смеши меня, пожалуйста.

– Как же всё просто, – обиженно захлюпал носом Облом. – Попался на крючок, как безмозглый речной ёрш. Обидно. Очень жаль…

– Запоздалые сожаления, – презрительно хмыкнул старший Ангел. – Сейчас явится патруль и сопроводит тебя, психа несообразительно, в карцер. Недели на полторы для начала, – сердито посмотрел на Лёху. – Иди отсюда, переселенец. То есть, на занятия…

В вестибюле учебного корпуса к нему тут же подошла парочка Ангелов. Дабы поинтересоваться, мол: «Кто такой? Почему не на занятиях? В карцер захотел, грешник закоренелый?».

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.