Выстрел

– Извините, вы, наверное, не просто так заглянули к нам? Случилось что-то важное и, э-э-э, неприятное?

– Вот именно! – обрадовался лейтенант. – Что вы можете сообщить нам по существу дела?

– Извините, какого дела?

– Ну, как же, кровавые следы ведут до самого вашего дома…

– Ах, следы! – облегчённо махнул Ник рукой. – Вчера ночью я ходил пешком в дежурную аптеку, у жены неожиданно разболелась голова. Нужное же, специальное лекарство осталось на работе, Мария Владимировна – аллергик. А я вечером выпил, знаете ли, немного виски, вот и не стал садиться за руль. Решил немного прогуляться, подышать свежим воздухом…. Когда возвращался обратно, то случайно наступил в большую кровавую лужу. Возле автобусной остановки. Той, что под алюминиевым навесом. А испачканные кроссовки я выбросил в мусорный бачок. Они лежат на самом верху, можете убедиться. Вот, собственно, и всё.

– То есть, когда вы шли к аптеке, то лужи не было? – зачем-то уточнил старший лейтенант. – А когда возвращались, то она появилась?

– Получается, что так. Да, пожалуй, именно так всё и было…

– А не видели ли вы ещё чего-нибудь подозрительного, странного и необычного? Может, слышали?

– За строительным забором горел маленький костёрок. Вонючий такой и очень дымный, – Ник задумчиво, изображая старательное копание в ячейках собственной памяти, наморщил лоб. – А со стороны старого кладбища доносились голоса. Только отдалённые, я ничего и не расслышал толком. Кажется, ругались, активно применяя матерные выражения, двое мужчин. Но точно утверждать этого я не могу, извините…

Появилась Мария – невообразимо прекрасная – с серебряным подносом в руках, расставила на столе три фарфоровых чашечки с дымящимся кофе и, мило улыбнувшись, протянула Нику упаковку с таблетками и трубку мобильного телефона:

– Милый, прими, пожалуйста, сразу две штуки. На всякий случай, для профилактики. А коробочку с лекарством положи в нагрудный карман рубашки. И телефон не забудь взять с собой.

– Мария Владимировна! – со стороны уличной дорожки раздался голос Витьки-охранника. – Вы, пожалуйста, не забудьте, что сегодня вечером в сторожке состоится общее собрание жителей нашего посёлка! Начальство велело всем напомнить…

– Спасибо! Мы придём! – прокричала в ответ Марьяна и, дежурно улыбнувшись гостям, походкой манекенщицы прошла в дом.

Он с благодарностью посмотрел вслед уходящей жене, достал из упаковки два светло-розовых кругляшка, проглотил, торопливо – в три приёма – запил горячим кофе с молоком.

– А в районе автобусной остановки вы, случайно, не встречались с человеком, разговаривающим на английском языке? – небрежно спросил старший лейтенант. – Возможно, с иностранцем?

В голове противно и глумливо защёлкало, но он уже и так понял, что надвигается нешуточная опасность.

– Нет, с иностранцами я прошлой ночью не встречался, – ответил Ник, болезненно прикрывая глаза ладонью. – Слышал, что вроде где-то вдали пели на английском языке. Подумал, что это работает автомобильная магнитола. То есть, что едет машина с приоткрытым окошком. Нынешняя молодёжь обожает так делать по ночам: откроют окошко, врубят приёмник на полную катушку и катят себе, красуясь перед окружающим их миром. Понтярщики дешёвые…

– Да, это действо мне знакомо, – согласно хмыкнул дребезжащий старческий голосок. – Эти шальные и самовлюблённые юнцы нынче просто несносны. В наше-то время молодёжь умели воспитывать. Умели! По субботам – розги, вымоченные в соляном растворе, по будням – крепкие подзатыльники и акцентированные зуботычины.

Тяжело вздохнув, Ник отнял ладонь от лица, широко раскрыл глаза и с облегчением отметил про себя: – «Могло быть значительно хуже. Значительно! Похоже, что ещё повезло…».

На месте старшего лейтенанта теперь располагался самый настоящий Дон Кихот: вислоусый, взлохмаченный, седой, в стальных, местами помятых латах. Только вот на острие длинного копья, которое крепко сжимал в своих жилистых руках пожилой идальго, красовалась отрубленная человеческая голова, когда-то принадлежавшая молоденькой и симпатичной блондинке. Голова плотоядно таращила на Ника огромные темно-синие глаза и злобно клацала белоснежными зубами.

Сержант же – совершенно логично и последовательно – превратился в Санчо Пансу: добродушного такого толстячка с бесконечно усталыми и мудрыми глазами. Лишь ожерелье, висевшее на его широкой груди, откровенно выбивалось из образа: большие и маленькие, розовые и бледные человеческие уши, густо покрытые капельками алой крови, были небрежно нанизаны на грубую волосяную верёвку.

– С нами поедешь, гнида подзаборная! – невежливо и враждебно заявил Санчо Панса. – Наденем на твою нежную аристократическую ножку классический «испанский сапожёк [3]», посмотрим, что ты, милок, тогда запоёшь! Иностранца он не видел, понимаешь! Ха-ха-ха! Вот же, здоров врать, душегубец бесстыжий…

– Хорошо, господа, поехали, – покладисто и невозмутимо согласился Ник и громко прокричал в сторону прихожей: – Маша, принеси мне, пожалуйста, тёмно-коричневую куртку!

Раздались звонкие шлепки босых ног, и на веранде появилась пышнотелая черноволосая барышня лет пятидесяти пяти – в костюме испанской цыганки Кармен, с большой кроваво-красной розой в разрезе сверх всякой меры откровенного декольте.

– Куда собрался-то, пропойца бессовестный? Нашёл себе новых друзей-собутыльников? – сварливо поинтересовалась толстуха и, заговорщицки подмигнув Дон Кихоту, доверительно сообщила: – Вы, благородные сеньоры, будьте с моим мужичком поосторожнее. Когда он трезвый, то и навозной мухи не обидит. А вот, когда в его длинный нос попадает хмельное, то сразу же превращается в самого натурального зверя: по малейшему поводу хватается за наваху [4]. Разного народа уже перерезал, и не сосчитать…. Вчера, к примеру, старуху безобидную – полностью слепую и глухую – отправил на тот свет. Просто так, потехи ради…. Напился мой благоверный – в компании со своим закадычным и сумасшедшим дружком Фредди Крюгером – ямайского рома до поросячьего визга, да и отбыл из родимого дома на поиск сомнительных и кровавых приключений…

«Всё это очень и очень странно», – подумал Ник, уже не прислушиваясь к болтовне разговорчивой и скандальной Кармен. – «Очень уж похоже на заранее спланированную акцию. Знать бы ещё, кто ее, собственно, спланировал и зачем…».

Очнулся он от непростых раздумий, только получив лёгкий подзатыльник.

– Чего сидишь-то, увалень белобрысый? – недобро посвёркивая чёрными и злыми глазами-колодцами, спросила Кармен. – Сам же просил, чтобы я принесла твой новый камзол, купленный на осенней столичной ярмарке. Давай, ленивый оболтус, поднимайся, отрывай свой тощий зад от стула. Я, так и быть, помогу тебе облачиться…. Одевайся и выметайся – вместе со своими новыми друзьями – на все четыре стороны!

Продевая руки в узкие рукава сальной и рваной куртки, которую противная толстуха почему-то именовала «камзолом», Ник – неожиданно для самого себя – поинтересовался:

– Сердечко моё алмазное! А не подскажешь ли – так, между делом – чей это мужской носок я намедни видел на подоконнике? Серый такой, в мелкую чёрную клеточку? Нет, ты, пожалуйста, не уходи от ответа, как вчера! Думаешь, отделаться дежурными смешками и шуточками? Нет, ты ответь, красотка! Не доводи до смертного греха! Забыла, что я – лучший в Испанском королевстве – боец на навахах? Напомнить?

Вокруг установилась вязкая и подозрительная тишина. В смысле, секунд на пять-шесть, не дольше…. Потом Дон Кихот и Санчо Панса принялись громко и нагло хохотать, а Кармен, разразившись длинными ругательствами на незнакомом, очень мелодичном языке, скрылась в доме.

Громко хлопнула входная дверь, синеглазая голова некогда симпатичной блондинки, надетая на остриё копья Дон Кихота, хриплым и развратным голосом недовольно спросила:

– Ну, чего сидим? Кого теперь ждём? Слышите, как кони нетерпеливо ржут за воротами замка? Зачем издеваться над бедными животными? Поехали уже, благородные господа!

3

«Испанский сапог» – разновидность средневековых пыток.

4

Наваха – испанский нож с выкидным лезвием.