Муж по случаю

— Я узнала, что питание для Сережки приносит Семеныч. Мне было неудобно его утруждать. Сегодня мне удалось наконец забрать питание самой, опередила Семеныча.

— Вы с ним что, тоже наперегонки бегаете?

— Вы все смеетесь. Знаете, что мне сказали на кухне? Выдавальщица так ехидно сощурилась и говорит: «Давно вы у нас не появлялись. Вы вашему дедушке скажите, пожалуйста, что мы питание для детей всегда свежее привозим и о здоровье детей заботимся. Контроль качества продукции на заводе очень строгий. А то ваш дедушка уж очень печется о свежести питания, все упаковочки чуть ли не на просвет разглядывает. Мы уж и говорили ему, и документы показывали. А он все твердит: «Один у меня внук и маленький, вот и смотрю»». Потом она на меня посмотрела, пожала вот так плечами, развела руками и добавила: «Даже ваш муж и то нам больше доверяет». Почему вы смеетесь, Александр?

— Мы давно обращаемся друг к другу на ты. Ты уж очень смешно изобразила эту даму с молочной кухни.

— Неужели тебя совсем не волнует, что вас с Семенычем приняли за отца и деда?

— Я никак не пойму, что в этом плохого? Мы с Семенычем просто гордимся, что в упорной бескомпромиссной борьбе отстояли свое право на утренние походы на молоко-раздаточный пункт.

Александр засмеялся, потом наклонился и достал из сумки, стоявшей у его ног, аккуратно завернутый цилиндрический сверток. Он снял бумагу: в прозрачной стеклянной банке, на дно которой было налито немного воды, красовался букет весенних первоцветов. Невольный вздох восхищения вырвался у меня из груди.

— Это мне? Ой, красота какая!

— Тебе понравилось? Всю дорогу волновался, довезу или не довезу.

— Откуда такая красота?

— Там, где я был, уже наступила настоящая весна. Что можно подарить красивой молодой женщине, сыну которой исполняется семь месяцев? Конечно, цветы! Вот только я никак не мог предположить, что этим растрогаю ее до слез. Тебе так понравились цветы? Ты же каждый день видела море цветов, и не таких.

— Но мне их почти никогда не дарили.

— Почти?

— Пару раз мне дарили цветы клиенты.

— Торгуя цветами, перестаешь замечать их красоту?

— Нет, это совсем не так.

— Знаешь, однажды мы были на субботнике на кондитерской фабрике. Я никогда не видел такого количества шоколадных конфет разом, от этих сладких запахов рот непроизвольно наполнился слюной. Мои товарищи голодными глазами смотрели на огромные чаны с орехами, изюмом. Но видела бы ты спокойное равнодушие работниц, с которым они взирали на горы сладостей. Они просто привыкли и не воспринимали их как лакомство, которым наслаждаются. Так происходит и с цветами? Привыкаешь и перестаешь восхищаться, да?

— Конечно, невозможно каждую минуту восхищаться красотой цветов, когда смотришь на них, как на товар. Но почти каждое утро, придя на работу, я вспоминала сцену из американского фильма «Моя прекрасная леди»: на мрачной серой площади ранним утром цветочницы раскладывают заботливо укрытый на ночь товар. Чья-то рука сдергивает серые тряпки, и вся площадь оживает, расцвеченная яркими цветами. И хочется жить, петь, танцевать и смеяться.

— А в холод и мороз?

— В мороз, конечно, тяжело. Можно легко поморозить цветы, они же как дети, такие же нежные и ранимые, только жизнь у них намного короче.

— Все цветы и цветы, а каково тебе самой было в мороз?

— Конечно, трудно, хуже всего чувствовать, как постепенно холод начинает пробирать до костей, как уходит тепло. Попьешь чаю — становится теплее. К вечеру начинаешь настолько уставать от постоянной борьбы с холодом, на это уходят все силы. Становится совсем темно, чувствуешь, как волной накатывает и захлестывает тебя усталость, и начинаешь медленно замерзать. Хорошо, если есть клиенты, тогда волей-неволей начинаешь шевелиться, двигаться. К концу смены я порой так уставала, что, приехав домой, без сил садилась в коридоре на пуфик и просто ждала, когда согреюсь, и только потом начинала снимать верхнюю одежду. Мне порой казалось, что я настолько вымерзаю на улице, что согреюсь только весной. Но уже к следующему утру я накапливала достаточно энергии, чтобы работать дальше.

— Таня, у тебя никогда не возникала мысль, что часть ответственности за своего ребенка можно и нужно переложить и на чужие плечи?

— Как это понять?

— Неужели у того мужчины, с которым ты была знакома… Мне кажется, что он мог бы помогать тебе.

— Я не хочу говорить об этом. Сережа только мой и не может быть ничьим другим.

— Я не это имею в виду…

— Давай не будем об этом говорить

— Так он даже не знает о сыне?

— Почему ты так думаешь?

— Я прочел это в твоих глазах. Тебе не кажется, что ты жестоко поступила по отношению к нему?

— Нет. Этот человек вычеркнул меня из своей жизни. Я была ему не нужна, я была ему просто удобна. А сын ему тем более не нужен.

— А ты не можешь ошибаться? Может быть, ты его еще любишь?

— Нет. Я не хочу говорить об этом.

— Я рад.

— Чему? Тому, что у моего сына нет отца?

— Найти отца для такого замечательного сына не составляет проблем.

— Проблема состоит в том, захочу ли я искать отца моему сыну?

— Не все в жизни, к счастью, зависит от тебя.

— Как это нужно понимать?

— В жизни все так стремительно меняется, что ничего нельзя загадывать. Давай я помогу закатить коляску в подъезд, вам уже пора возвращаться домой.

— Откуда ты знаешь?

— Вы гуляете уже почти три часа, пора кормить мальчика.

— Мои действия контролирует весь подъезд?

— Ну что ты такое говоришь! Просто Семеныч мне сказал, во сколько вы с Сережей выехали гулять во двор. Тебе уже не страшно гулять на улице?

— Было страшно первые несколько дней, вздрагивала при виде каждой машины, которая проезжала рядом, а потом постепенно привыкла. Хочешь не хочешь, нужно гулять с ребенком каждый день при любой погоде и настроении. После того случая мне было немного страшно, но уже на второй день я уговорила себя сходить проведать моих знакомых у метро.

— Я всегда знал, что ты храбрая девочка.

— Александр, ну какая же я девочка?

— Очень хорошая и храбрая. Ты опять пытаешься показать мне, что сердишься на меня? Не надо, пошли лучше домой.

Александр помог поднять коляску по ступеням лестницы, мы поехали вместе на лифте. Мы вышли раньше: как я недавно случайно узнала, Александр жил двумя этажами выше нас.

Едва я успела покормить Сережу обедом и уложить спать, как позвонила Светлана. Утром нам не удалось толком поговорить: Маша капризничала. Теперь наши дети спали, а у мам появилась возможность немного поболтать.

— Ну, давай рассказывай, как прошло твое свидание?

— Светка, ты о чем?

— Лапочка! Не надо обманывать тетю Свету! Твой приятель не показывался несколько дней, я по твоему тону слышала, хотя и не спрашивала. А теперь твой голос звенит, как колокольчик. Сейчас вся светишься.

— Что, сияние доходит?

— Ага, даже по телефону слышно. Так, где его носило все эти дни?

— Был в командировке.

— Где?

— На юге. Он привез мне цветы.

— Подснежники?

— Нет, они больше напоминают фиалки, розовенькие и пахнут настоящей весной.

— Огурцами они пахнут. Знаешь, одной моей знакомой тоже дарили подснежники…

— Это были совсем не подснежники.

— Все равно.

— А что было потом?

— Потом, потом. Я же тебе рассказывала: начиналось с цветов, а потом она ему двойню родила.

— Светка, у тебя все твои рассказы оканчиваются одним и тем же.

— Ничего удивительного, такова жизнь. Странно, что он ничего тебе не привез более существенного.

— Чего?

— Фруктов, например.

— О чем ты говоришь, какие фрукты? Разве я взяла бы у него что-нибудь, кроме цветов?

— Послушай, ты всегда такая принципиальная?

— Всегда.

— Мне искренне его жаль.

— Его? Кого его?

— Твоего соседа, с которым ты встречаешься во время прогулки.

— А, скажи на милость, с какой такой радости тебе его нужно жалеть?