Муж по случаю

— Светка, замолчи, ради Бога, я смеяться не могу, у меня после вчерашнего все внутренности болят. Не знаю, что они со мной вчера делали в операционной, но больно ужасно.

— Ничего, смейся, смейся, это еще никому не навредило. Ты что же думала, родить — это так просто?

— Я никогда не думала, что это так страшно, честное слово. Больше никогда не решусь на это.

— Не зарекайся: жизнь, она штука сложная, никогда нельзя сказать наверняка, как оно все дальше сложится.

Глава 10

Наше время теперь целиком было подчинено строгому распорядку дня больницы.

По часам мы кормили малышей, с каждым днем замечая в их поведении что то новое. Один раз медсестра замешкалась и задержалась на несколько минут, наши детишки проголодались и заплакали. Конечно, мы со Светланой слышали первый крик наших детей после рождения, но тогда этот крик был для нас свидетельством начала жизни нового человека, а теперь впервые услышали плач собственных детей. Светкина девочка плакала громко и возмущенно, мой Сережка жалобно попискивал, как бы говоря: «Ну как не стыдно обижать такого славного маленького человечка?»

Я заметила, что Сережка стал обращать внимание на рисунок моей ночной рубашки, разглядывая цветочки, он даже перестал сосать и наморщил лобик, еще больше удивила его моя рука, когда я стала поправлять сползшую на лоб косынку. Обо всех несомненных признаках раннего проявления интеллекта я с гордостью сообщила Светке. «А моя ест и ест и ничего больше не делает, даже на меня лишний раз не взглянет», — с притворным возмущением ответила Светлана.

Постепенно мы набирались сил, дела шли на поправку, и к концу недели нас неудержимо стало тянуть домой. «Когда нас выпишут?» — это был основной вопрос, который мы задавали нашему лечащему врачу, Галине Николаевне, во время утреннего осмотра.

— Так, и у вас началась палатная лихорадка. Я-то думала, вы женщины разумные, должны понимать.

— А что это такое «палатная лихорадка»?

— Безудержная тяга домой у первородящих мам. Окрепните, отдохните, девочки. Вы еще не подозреваете, что вас ждет. Второродящие так домой не торопятся, понимают, сколько сил требует уход за ребенком.

— Галина Николаевна, а может быть, завтра? Мы себя уже совсем хорошо чувствуем.

— Завтра будет завтра. Как я могу обещать вам то, в чем до конца не уверена? Посмотрим, какие будут результаты анализов. У Емельяновой еще очень низкий гемоглобин.

— Но я себя уже хорошо чувствую. Меня уже не качает, когда хожу.

— Милая моя, ты сейчас по отделению ходишь еле-еле. Сил у тебя хватает только, чтобы ребенка накормить. Тебе его сестра готового приносит, а дома кто тебе будет помогать? Вот видишь, сама же все понимаешь. Отдыхайте пока здесь, сил набирайтесь.

Но нам так неудержимо хотелось домой. Наконец для Светки этот день настал. Утром после осмотра врач стала готовить документы на выписку. Счастливая Светка побежала звонить мужу.

— Нет, ты представляешь, я ему говорю: «Записывай, что нужно взять с собой для дочки и для меня. И быстренько забирай меня отсюда». А этот тип мне преспокойненько так отвечает, чтобы я подождала, так как он, видите ли, должен сначала покурить. Так и сказал: «Погоди, пойду сначала покурю». У меня просто слов не нашлось, что ему на это ответить. Какая наглость! Я тут, можно сказать, горы свернула, чтобы нас с Машенькой сегодня выписали, проявила чудеса красноречия. А он? Нет, люди добрые, вы только подумайте! Покурить ему надо!

— Постой, не возмущайся, может быть, он так нервничает, что действительно должен сначала покурить, чтобы немного прийти в себя. Не каждый же день забираешь жену и дочку, которую еще никогда не видел, из роддома.

— Как это не видел? Я ее ему показывала из окошка.

— Ага, один раз из окна третьего этажа в течение двух минут. Несомненно, твой муж имел возможность внимательно рассмотреть свою дочь.

— Не иронизируй, пожалуйста. Ты меня прекрасно понимаешь. Ну, не пожимай ты плечами. Это же очевидно. Что тут не понять?

— Просто они все чувствуют немного по-другому. Я не уверена, но мне так кажется.

— Странно, но похоже, что я это уже где-то слышала или читала. По крайней мере, если ты это придумала сама, ты мудрая женщина.

Светлана стала торопливо складывать свои вещи и засовывать их в пластиковый пакет, затем взяла заколку для волос и острым ее концом старательно нацарапала на моей зубной щетке номер своего домашнего телефона и свое имя, потом она сняла колпачок с тюбика зубной пасты, выдавила немного пасты на ручку зубной щетки, растерла пальцем и с удовлетворением полюбовалась результатами своего труда.

— Почти ювелирная работа: гравировка с чернением, нет, с белением. Бумажку с телефоном ты обязательно потеряешь. Ты чистюля, а значит, по меньшей мере два раза в день будешь видеть мой номер телефона. Будет время — позвонишь мне. Помощь будет нужна, не стесняйся — звони. Я на своей зубной щетке твой номер нацарапаю. Не потеряется.

Скоро Светлану позвали и, поцеловав меня на прощание, она ушла. Я должна была быть очень благодарна врачам за то, что целую неделю мы провели с ней вместе. У меня появилась близкая подруга.

Как ни странно, но ни в школе, ни в институте я почти не сходилась близко с людьми. У меня были хорошие знакомые, мы весело проводили время, я легко входила в коллектив, но только Светлане мне захотелось рассказать, что я чувствую. Обычно считается, что попутчики в поезде часто испытывают необходимость поделиться своими переживаниями, а потом наступает «эффект второго дня». Наутро человеку становится неудобно перед присутствующими за свои откровения, но вот уже поезд подходит к станции назначения. Попутчики расстаются навсегда, и теперь не о чем больше жалеть. Люди больше никогда не встретятся, и не нужно расстраиваться, и совсем-совсем не стыдно за то, что раскрылся перед случайным человеком.

Я почему-то была уверена в том, что никогда не пожалею, что встретила Светлану и была так откровенна с ней. Мне было очень грустно без нее вечером. Обычно, чтобы не заснуть перед последним кормлением наших детишек, мы болтали, рассказывали друг другу смешные истории.

Мне вспомнилось, как однажды утром к нам в палату зашла медсестра, чтобы забрать градусники. Посмотрев на наши довольные лица, она спросила: «Ну что, хохотушки, придете к нам за вторым ребятеночком? Как настроение? Бодрое? Что ж вы замолчали, девчонки? Вы же у нас самая веселая палата».

— Мы обязательно придем. Мне нужен мальчик, а Татьяне девочка. Правда, Танюша?

Я кивнула головой. Сестра улыбнулась нам и оставила таблетки на день. Светлана внимательно на меня посмотрела, потом виновато улыбнулась.

— Я тебя обидела, Таня? Тогда прости. Мне не нужно было за тебя отвечать, да? Но я подумала… Ты так трепетно относишься к своему сыну, ты любишь детей. Вот я и брякнула, прости.

— Что ты, Света! Ты не должна извиняться. Я не знаю, что ответить на этот вопрос. Просто не знаю. Сейчас мне ужасно страшно. Боюсь до смерти еще раз пройти через это. Тем более теперь, когда у меня есть сын. Если во время родов со мной что-нибудь случится, что будет с моим сыном? Никому, кроме меня, он не будет нужен. А потом, как мне можно загадывать о втором ребенке, если я еще до конца не знаю, какие трудности ожидают нас с Сережкой? Мне бы хоть одного вырастить.

— Погоди, почему ты все время говоришь только о себе одной? Разве ты не можешь встретить хорошего человека и выйти за него замуж? Не одной же тебе растить ребенка? Потом у тебя есть друзья. Сама понимаешь, я собираюсь и дальше не терять тебя из виду.

— Света, я не собираюсь никому навязываться. У меня достаточно сил, чтобы самой воспитать сына. Без чьей-либо помощи.

— Я никак не могу понять, откуда у такого хрупкого человека столько гордости и стремления к независимости?

— Наверное, потому, что однажды меня очень сильно унизили, мне пытались доказать мою никчемность и полную неприспособленность к современной жизни.