Страница 51 из 52
Существо шло, постоянно разговаривая на ласковом и непонятном языке, гладя по голове плюшевого зверька, и Волку было немного обидно — ведь это не зверек защищал Существо!
Волк с удивлением обнаружил, что в его одинокой душе появилась нежность и желание, странное для такого Взрослого Волка.
Ему очень хотелось, чтобы Существо дотронулось до его морды и сказало ему что-нибудь на своем странном и милом языке, который уже начинал понимать Волк.
Юлиан шел, обламывая ветви, с резкой злобой. Ему казалось, что, ломая ветку, он ломает девочку. Треск ласкал его слух. Он улыбался. Он уже видел, как сейчас он дотронется до этой хрупкой шейки и, превратившись в Великого Змея, сожмет ее.
О, она хрустнет точно так же!
Он улыбнулся, прикрыв глаза. Великое наслаждение… О, какое наслаждение он получит в тот момент, когда ее шейка окажется в его руках!
Она ДОЛЖНА быть в его власти. Она ДОЛЖНА посмотреть в его глаза и понять, что именно он ее Властелин!
Он видел спину девочки, удаляющейся все дальше и дальше.
Один шаг, один рывок — и он задушит ее.
Но…
Он прекрасно видел движение ветвей.
Ее странный защитник продолжал идти между ними. И он намеревался вцепиться в Юлианово горло, стоило лишь тому сделать хотя бы одно агрессивное движение.
До выхода из леса оставалось совсем немного. А значит, у Юлиана почти не было времени.
И он бросился на девочку.
С гортанным заклинанием, пришедшим ему в голову, он попытался прыгнуть прямо на ее шею, чтобы, сломав это тоненькое хранилище жизненной энергии, лишить ее способности сопротивляться.
Девочка обернулась, застыв в испуге.
Юлиан видел ее расширившиеся глаза и питался этим испугом, чувствуя, как в нем снова появляются силы.
Но именно в этот миг, показавшийся ему прекрасным, потому что девчонка побледнела и стала терять сознание, именно в этот момент откуда-то выметнулась серая тень и с рыком бросилась на Юлиана.
Он еще пытался сопротивляться, но Волк уже опрокинул его, готовясь перекусить горло.
— Не надо! — прозвучал голос девочки. — Не делай этого! Не убивай!
Глаза Волка были совсем близко — в глубине их таилось обещание Смерти. Но, получив приказ, Волк просто откатил обмякшее тело лапами и подошел к девочке, не обращая больше никакого внимания на уползающую в глубь леса фигуру.
Юлиан полз, бормоча проклятия.
А девочка, которая и не знала, что победила своего врага, вдруг почувствовала, что у нее темно в глазах, и упала в траву, изрядно напугав своего серого телохранителя.
До выхода из леса оставалось всего несколько шагов.
Почувствовав, как кто-то лизнул ее шершавым языком, Душка очнулась и открыла глаза. Она не помнила, как приказала невесть откуда взявшейся Аранте не трогать Юлиана. Не потому, что ей стало жаль его. А потому…
— Что мне стало жаль собаку, на которой останется грех, — вздохнула она.
Собака…
— Аранта? — позвала она.
Но, присмотревшись, поняла — нет, это не Аранта. Большая серая собака, похожая на восточноевропейскую овчарку. Аранта была сенбернаром.
— Кто ты? — спросила она, думая, надо ли ей бояться.
Собака склонила голову набок и снова дотронулась шершавым языком до ее щеки.
«Наверное, тебя совсем не надо бояться», — подумала Душка и, улыбнувшись, погладила странного пса по голове, с нежностью сказала:
— Это ты прогнала Юлиана? Какая же ты умница, малышка!
И в этот момент Волк почувствовал себя самым счастливым на свете существом.
Они еще долго шли — теперь вместе, — и Душка рассказывала ему все, что с ней произошло, и Волк слушал ее болтовню, понимая далеко еще не все, но уже радуясь, что больше не нужно прятаться.
Наконец вдали замаячил поселок и показался купол церкви. Душка остановилась перед церковью и, посмотрев наверх, увидела крест, похожий на тот, с помощью которого она разбила шар.
— Подождешь меня? — спросила она Волка.
Он был согласен ждать хоть всю жизнь.
Она вошла внутрь.
Первое, что она увидела, было распятие. На одно мгновение, всего одно, совсем маленькое, ей показалось, что это — Игорь.
Она закрыла глаза и сжала кулачки.
Он был похож на Игоря… Она должна была выполнить свое обещание.
Поэтому девочка подошла к кресту и медленно опустилась на колени.
— Я пришла, — просто сказала она, глядя в лицо Бога. — Я очень долго шла. Там был глухой лес. И плохой человек. Но еще, Господи, там был очень хороший человек. Может быть, он был грешным, но он смог меня спасти. Поэтому, Господи, прости ему грехи. И Ариадне — тоже…
После этого девочка поднялась с колен и пошла к выходу. Мягкое прикосновение к плечу заставило ее остановиться. Она вздрогнула, потому что души ее коснулся липкий страх.
«Юлиан, — подумала девочка, съеживаясь, как от удара. — Он настиг нас…»
Она обернулась и не смогла сдержать вздоха облегчения. Обычный старенький священник смотрел на нее ясными и добрыми глазами.
Дело было даже не в том, что от старика исходил такой же дух, как от Игоря. Тепла и доброты.
Дело в том, что он был ПРОСТЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. А значит, обладал самой сильной магией, способной повергнуть в прах даже самую Черную из Черных магий.
Он обладал ДУШОЙ.
— Чем я могу помочь тебе, детка?
Душка уткнулась ему в живот и разревелась.
Отчаянно, по-детски, как плачут перепуганные и обиженные дети одиннадцати лет.
— Ну, маленькая, успокойся…
Он гладил ее по волосам и не знал, что ему делать с этими слезами.
Что ему делать с этой странной девочкой, такой маленькой и такой взрослой, с хорошеньким, перемазанным пылью личиком. Со спутавшимися волосами… И с таким взрослым взглядом, в котором было слишком много боли и мудрости, чтобы это мог выдержать ребенок…
И тогда она начала рассказывать ему о Старой Пустоши. Она говорила долго, иногда останавливаясь.
Старик слушал ее, и иногда ему начинало казаться, что этого не может быть — слишком страшно все это.
Но девочка смотрела на него такими глазами, что он понял — все это правда. Может быть, где-то она наделяла Юлиана слишком большой силой, но…
Дело ведь было не в Юлиане?
Он все смотрел на эти пухлые детские щеки в грязных разводах слез, на плюшевого мишку, прижатого к груди так, будто это самая большая драгоценность в мире. На ее уставшие глаза…
Он вдруг понял, что в ее глазах на одну секунду мелькнуло нечто великое, загадочное — и непостижимое.
Как человеческая душа, обретшая себя в страданиях.
И в этот момент он окончательно поверил, что девочка рассказывала ему правду.
— Я вернулась, — сказала девочка дому. — У меня сегодня день рождения…
Усадив Бадхетта на полку и накормив Волка консервами, оставшимися после Аранты, девочка притащила из отцовской комнаты пишущую машинку и поставила ее на стол.
Волк, подумав, что, видимо, к этой гадости придется привыкнуть — он имел в виду совершенно невкусные мясные консервы, — устроился у ее ног.
Девочка посмотрела в окно, за которым начиналась темнота, и вспомнила все, что с ней приключилось.
— Вот так, Волк, — сказала она, неожиданно угадав его имя. — Придется нам бороться со страхом. Раз уж эта падаль им питается, надо научить людей смотреть им в глаза и не бояться. Как ты думаешь, Волк, мы с этим справимся?
Волк не ответил ей. Он был занят более важным делом — он отдыхал.
Девочка легкими движениями пальцев коснулась клавиш.
И, повинуясь ее мыслям, на бумаге появилась первая строчка.
«Уже пятый день в городе шел дождь».
Девочка хотела написать еще и еще — мысли переполняли ее, но усталость была сильнее.
И когда в комнату заглянула луна, она увидела только спящую девочку, собаку у ее ног, так похожую на лесного хищника, смешного плюшевого медвежонка и удивилась тому, что наконец-то в доме стало спокойно.