Страница 20 из 52
— Здравствуй, детка, — проговорила старушка. — А где наш маленький дружок?
— А я заболела, — радостно сообщила Душка, нимало не стараясь выглядеть больной. — И Павлика оставили со мной.
— Какая жалость! — Старуха прицокнула языком. — Мы так без него скучаем, так скучаем… И когда же ты собираешься выздороветь?
В глазах старухи не было никакого выражения. Душка вдруг почувствовала непреодолимое желание показать ей язык. Или сообщить, что она НИКОГДА не выздоровеет. Но она знала, что ее детское хамство никаких эмоций не вызовет. Они будут все так же покачивать головами, как китайские болванчики, и смотреть на нее бессмысленно-приветливыми глазами.
— Как Бог решит, — пожала Душка плечами, опять использовав любимое бабушкино выражение.
И с удивлением отметила, что оба старикана дернулись, и на одно мгновение на их лицах появилась и исчезла злость.
«Странно», — подумала Душка. Ведь она же им ответила вполне вежливо — почему это они так скривились, будто она засыпала им в нос сухой горчицы?
Стариканы некоторое время пребывали в молчании, разглядывая Душку с явным неодобрением, и девочка уже почти потеряла всякую надежду, что они наконец-то уйдут, исчезнут, испарятся — все, что угодно!
Наконец пауза была прервана очередной порцией причмокиваний и цоканья, и старик, похожий на лысого и безбородого гнома, прошамкал:
— Что ж… Нам очень жаль, что ты заболела. Нам очень-очень жаль.
Он похож на заевший проигрыватель, решила Душка. Интересно, сколько раз еще он повторит, что ему жаль?
Они явно медлили с уходом, как бы ожидая чего-то, и Душка решила их поторопить.
— Извините, но мне надо учить уроки, — сообщила она, широко улыбаясь.
Кажется, теперь им надо понять, что их дальнейшее пребывание в ее обществе совсем не обязательно.
Они тяжко вздохнули и попрощались.
Душка с облегчением закрыла за ними дверь и сказала:
— Ну, бедный мой братец, теперь я понимаю, как тяжела твоя жизнь! Эти зануды отравят ее кому угодно.
Она представила себе, как умильно кружат они вокруг Павлика и, чего доброго, старательно пересказывают ему свои идиотские жизни. И ей так жаль стало мальчика, что она твердо решила что-нибудь придумать, чтобы он ходил туда пореже.
Она посмотрела в сторону лестницы, на верхней ступеньке которой стоял Павлик, и вздрогнула. Он стоял, прикусив нижнюю губу, и смотрел на дверь с таким ужасом, что Душке передался этот его животный страх.
Она даже оглянулась. Но никого там уже не было.
Однако малыш весь снова дрожал, как утром…
И, черт побери, это было связано именно со старыми занудами, или Душка ничего не понимает в этой жизни!
— Вообще-то тут тихо. Совершенно непонятно, зачем мы тут нужны.
Анна прислушалась. Две медсестры вполголоса разговаривали, куря в уголке.
— Может быть, стоит попроситься на станцию переливания крови? — спросила вторая, белокурая девушка с маленьким шрамом возле губы, таким незаметным и словно переходящим в морщинку. Такие появляются от улыбки. Вот и сейчас Анне показалось, что девушка эта просто всегда улыбается.
— Попросись… Я что-то совсем не хочу на эту дурацкую станцию.
Вторая, напротив, была черноволосой и немного хмурой.
— Если честно, я вообще не знаю, какого черта мы сюда приволоклись… Не сиделось нам в городе.
— Тебе тут что, не нравится?
Вопрос был задан почти шепотом. Черноволосая уже собралась ответить, но, поймав на себе пристальный взгляд Анны, явно смутилась и проговорила нарочито громко:
— Да нет. Замечательное место. Как воплощение мечты…
С этими словами она резко потушила сигарету и пошла к лестнице, ведущей в манипуляционную.
Анна посмотрела ей вслед с некоторым удивлением. Эту девушку она видела и раньше, и та ничем не выказывала недовольства. Напротив, с ее лица не сходила улыбка! Что это? Лицемерная попытка убедить окружающих в том, что это окружающее благоденствие ей не нравится? Или она, как и Анна, боится признаться а этом даже себе самой?
Боится признаться в том, что она… боится?
Найти ответа Анна не могла, поэтому она попыталась заговорить с блондиночкой.
— А вы давно здесь?
— В Старой Пустоши? Нет. Около месяца.
Девушка приветливо улыбалась ей НАСТОЯЩЕЙ улыбкой. Анна призналась себе в том, что эта милая блондиночка нравится ей.
— А я только неделю…
Анна едва заметно вздохнула. Ей-то самой казалось, что она жила здесь всегда. Она уже успела устать жить здесь.
— Привыкнете, — успокаивающе сказала девушка. — Мне тоже сначала тут не очень нравилось.
— Не нравилось? — Анна не поверила своим ушам.
— Ну да… Знаете, когда ты попадаешь в комнату, где даже торшер поставлен именно в то место, в какое ты бы его поставила, и цвет холодильника точно совпадает с желаемым, становится немного не по себе. Сразу кажется, что кто-то…
Она прервала сама себя и оглянулась. Анне показалось, что она чего-то испугалась. Во всяком случае, она предпочла замолчать.
— А сейчас? — вскинула на нее глаза Анна. — Сейчас вам тут уже нравится?
— Сейчас?
Девушка задумалась на одно мгновение, не больше, и серьезно произнесла:
— Не знаю. Но я уже привыкла… Ко всему рано или поздно привыкаешь. Даже к Старой Пустоши.
С этими словами она взглянула на часики и, попросив прощения, резко пошла прочь.
Вслед за своей темноволосой подругой.
Но у Анны стало легче на сердце. Не то чтобы она обрадовалась тому, что эта девушка здесь страдала. Нет! Но она думала почти так же, как Анна. Она боялась того же, чего неосознанно боялась Анна, старающаяся спрятать свой страх в самую глубину души, чтобы не позволить ему разрушать себя.
Дело было не в этом!
Теперь она знала, что в манипуляционном кабинете работают две девушки, которые, как и она, умеют не улыбаться, когда им этого не хочется.
Отведя Павлика наверх, Душка уселась перед ним на корточки и тихо сказала:
— Они ушли. Не бойся.
Он смотрел мимо нее, совсем не по-детски, немного нахмурившись.
— Павлик! — позвала Душка, теребя его за плечо. — Пожалуйста, выйди из того места, где ты сейчас! Вспомни, что говорила нам бабушка — бояться совершенно не обязательно! Надо просто вспомнить о приятном! И обязательно найдешь дорогу домой из самого темного места…
Он не реагировал. Просто сидел, положив руки на колени, и дрожал.
Душка задохнулась своим бессилием и, уже потеряв всякую надежду, вспомнила: «Бадхетт!» Он наверняка его вернет.
Вскочив с коленок, Душка бросилась в угол и, найдя Бадхетта, притащила его за мохнатую лапу к Павлику.
— Вот, посмотри же! Кто к нам пришел?
Подражая голосу смешного Винни-Пуха, Душка проговорила:
— Это я, я пришел к тебе. Есть ли у тебя горшочек меда?
Павлик не реагировал. «Будто его вообще тут не было, — с ужасом подумала Душка, почти отдаваясь панике. — Будто кто-то высосал из него душу!»
— Почему ты не играешь со мной? — пыталась она продолжить игру, сама понимая, насколько это нелепо и неуместно. Сейчас малышу был нужен не Бадхетт.
Но кто?
Мысль пришла неожиданно — спасительная и немного страшноватая. «А вдруг я не сумею, — в отчаянии подумала Душка. — Вдруг у меня не получится?»
Тем не менее она закрыла глаза и начала УХОДИТЬ. Она шла по лесной дорожке, вдаль, вокруг нее пели птицы, а деревья казались врагами. Во всяком случае, они хранили загадочное и отторгающее молчание — не хотим мы с тобой знаться, глупая девчонка! Душка не обращала на них внимания, твердо зная, что ей необходимо проделать весь путь до конца.
Она ведь еще не умела просто крикнуть на такое расстояние: «Бабушка!»
Поэтому она все шла и шла, потом ехала на автобусе и уже подходила к двери, почти бегом, преодолев все это мысленное расстояние куда быстрее, чем это получилось бы у нее наяву.
— Ба-буш-ка!
«Я должна увидеть ее лицо, так она меня учила», — подумала Душка, пытаясь сохраниться в том же состоянии.