Золотой песок для любимого

– Нет, я перееду в Москву. Но не сейчас. Надзирательница нашла мне работу. – Она усмехнулась. – Я чтица при одной старой барыне.

– Она – приятная? – спросила Варя, желая найти хоть что-то утешительное для Лидии.

– Глухая как пень. Но делает вид, будто слушает с интересом.

– Почему ты думаешь, что она делает вид?

– Потому что я читаю ей романы Вальтера Скотта, а она потом говорит о героях Майн Рида. – Лидия засмеялась, впервые радостно.

Варя кивнула.

– Может, она слишком забывчива от старости? – заметила она.

Лидия пожала плечами.

– Надзирательница говорит, что эта барыня обещала мне хороший подарок. Но боюсь, она перепутает, как Скотта и Рида, и подарит не мне, – Лидия фыркнула, – а кому-то вроде Волковысской. – Ее ноздри раздулись.

Варя снова огляделась. Комната была приятной. С новой мебелью, со свежими обоями. На подоконнике стояли горшочки с фиалками. Они цвели.

– Какие прекрасные цветы, – заметила Варя.

– Да. Это фиалки. – Лидия выпрямила спину и вздернула подбородок. Варя едва не засмеялась. Точно так делала Шурочка. Сколько времени тренировалась Лидия, чтобы научиться? Но, Варино сердце замерло, на самом деле у Лидии дар имитации.

– Ты никогда не хотела пойти на сцену? – вдруг спросила Варя. – Ты хороша собой и…

– Я уже на сцене, – фыркнула Лидия. – Я давно играю…

– Где? Кого же? – с наивным любопытством сыпала вопросами Варя.

– Где скажут и кого прикажут, – усмехнулась Лидия. – Наездницу, укротительницу, русалку, амазонку.

– Амазонку? Вот кого тебе наверняка легко играть, – оживилась Варя. – Я помню, как мы читали ту книгу по очереди, которую подарил Шурочкин дядя.

– Да. Я люблю эту роль… – она поморщилась, – в домашнем театре. Только ни разу не вышло сыграть последнюю сцену… А она мне нравится больше всего. – Лидия снова выпрямила спину.

– А какую – последнюю? – спросила Варя.

– Не помнишь? Когда после двенадцатой ночи любви амазонки душат своих любовников и бросают в озеро. Ха-ха!

– Ох. – Варя поморщилась. – А я думала, что последняя другая.

– Какая это, интересно? – сощурилась Лидия.

– У амазонки рождается девочка после двенадцатой ночи любви, – мечтательно проговорила Варя. – Знаешь, мне даже казалось, что эту книгу недописали.

– Почему это?

– Потому что дальше амазонки должны были понять, что лучше не убивать мужчин, а взять их к себе. Так же лучше. Тех, кого любим, мы должны держать при себе. – Она улыбнулась. – Я бы закончила эту книгу так.

– А-а… – неопределенно протянула Лидия, не желая спорить.

Она вертела в руках бархатный мешочек, в котором лежали ее любимые духи с ароматом французской розы. Их принесла ей Варя, подарок из Парижа. Они с Шурочкой плыли из Лондона на корабле до Марселя. Потом перебрались в Париж, где пробыли два дня, там-то и куплен флакон в красном бархате.

Варя не сказала Лидии, как сильно удивилась Шурочка, когда она покупала его.

– Неужели тебе нравится аромат розы? – Она морщилась как от касторки.

– Я не себе, это подарок, – объяснила Варя.

Но не сказала кому. Она чувствовала, что Шурочке не понравится, на самом деле она не очень любит Лидию. Но ей не хотелось выяснять причину.

Лидия вынула флакон, открутила колпачок, поднесла к носу.

– То, что я люблю. Спасибо. – Она вернула флакон в его мягкое укрытие. Посмотрела на Варю. – Ты еще долго будешь в Петербурге?

– Нет, завтра я сяду в поезд и поеду в Москву. – Ей хотелось сказать что-то приятное Лидии, чтобы из ее глаз ушел холод, который сейчас застыл в них. Она произнесла приятное, но, как бывает, это то, что грело ее собственное сердце. – Шурочка поедет ко мне в гости. Я так рада, что дядя отпускает ее.

В глазах Лидии блеснуло удивление.

– Волковысская поедет к тебе в Барнаул?

– Ну да. Я так рада, так рада. – Варя засмеялась.

– Она любит тебя, – заметила Лидия.

– И еще кого-то, – не удержалась Варя.

– Кого-то? – тихо спросила Лидия. В ее голосе Варя уловила лишь любопытство, обыкновенное, девичье.

– Ну да. У нее жених на Алтае. Она хочет увидеться с ним. Как все совпало, верно?

Лидия подняла тонкую темную бровь.

– У нее жених? Он… богат?

– Пока, я думаю, не очень, – честно ответила Варя. – Но он станет богат. И знаменит. Я уверена. Знаешь, что он ищет? Самородное золото. Это трудно, мой отец искал. Но нашел. Только не на Алтае, а в уссурийской тайге.

Лидия кивнула, она всегда хорошо училась, а географию любила особенно.

– Понятно. Ну что ж, желаю тебе хорошей дороги.

Варя встала, они обнялись, Лидия отвернулась, чтобы не смущать подругу своим дыханием.

Варя ушла, а Лидия сидела на диване и смотрела на фиалки. Она заметила за собой – когда нужно о чем-то важном подумать, она смотрит на них.

Конечно, она понимала – ей сильно повезло, что она попала в Смольный. Да, очень повезло. Так звезды сошлись, говорила надзирательница-наставница.

Тот, кто мог бы назваться отцом Лидии, служил переписчиком у богатого барина, тяготевшего к сочинительству. Он просиживал за столом в кабинете, из которого переписчику полагалось перво-наперво изгнать всех мух и мошек, дни напролет. Надо отдать должное барину: когда переписчик утонул в пруду, а его незаконнорожденная дочь осиротела, он употребил все свои связи, чтобы поместить девочку в Смольный институт.

Как всякое благое дело, исполненное от чистого сердца, было вознаграждено и это. То, над чем трудился сочинитель, наконец далось ему. Повесть, в которой он описал свои старания в пользу девочки, издали. Она вышла у него такой искренней, что читательницы обливались слезами. Сочинитель прославился, но только на месяц, на один жаркий август.

Но оказалось, летняя жара еще более подогрела добрые чувства – этот человек решил пожертвовать гонорар в пользу той, которая направила его, сама того не зная, к успеху. Он положил в банк на имя Лидии Жировой гонорар, который за девять лет приумножился. В один прекрасный день – в действительности прекрасный – Лидия обнаружила, что у нее кое-что есть…

Ей всегда хотелось тратить деньги. Она думала, что чем больше тратишь, тем больше счастья в жизни. Но не эти же тратить?

Зависть снедала ее, лицо становилось хмурым, кожа скукоживалась, не желая дышать. От этого появлялся несвежий землистый цвет на щеках, и приходилось – да, тратиться, но уже на румяна.

Но Лидия научилась, причем довольно рано, тратить не свои. Для этого девочка прошла школу у своей Наставницы. Наука томных взглядов, тайных рукопожатий и того, что следовало за ними, далась ей так же легко, как и все остальные.

Сейчас ее кошельком служил Николай Кардаков. Не слишком этот кошелек толст, как ей показалось поначалу. У его сестры он бездонный, но как в него запустить руку?

А это необходимо – Лидия не видела себя в роли учительницы или воспитательницы. Но именно такая роль отведена выпускницам вроде нее. Да. Да, конечно, учиться в Смольном почетно, особенно для девочек из не слишком богатых семей. Они попадали туда, пользуясь связями, чтобы получить образование, которое потом, во взрослой жизни, послужит им приданым, которого у них нет.

Жизнь смолянок была трудной и скучной. В дортуаре девять человек, все они под недреманным оком дамы, приставленной к ним. Но она не особенно мешала им – они дрались, дразнили друг друга.

Надо отдать должное Лидии, ее не угнетала такая жизнь – она пришла из приюта, поэтому и подъем в шесть утра, и расписание не особенно мучили ее. Не то что для таких, как Варя и Шурочка, домашних девочек.

Она училась легко – а что трудного? Физика – фокусы, математика – не более чем зубрежка таблицы умножения. Вообще бедные девочки учились прилежнее, у них была вожделенная цель.

Такая цель была и у Лидии. Она хотела получить вензель императрицы. Но им одаривали тех, кто закончит учебу с первым, вторым и третьим результатами.

Украшенный бриллиантами вензель давал надежду на то, что можно расценить как милость богов: попасть в число фрейлин. Лидия воображала себя такой же, как те фрейлины, которых она видела, – смолянок приглашали на большие праздники при дворе со спектаклями. В Смольном был любительский театр, Лидия играла в нем со страстью. Там она не только играла, но впитывала в себя все мелочи, которые замечала у придворных дам, – осанку, поворот головы, жесты…