Страница 5 из 20
— Сама посуди, американская пара — они из какой-то дальней техасской дыры, намерены миссионерствовать. Они хотят раскрутить церковное дело и нарабатывают специальную лексику. Костариканка ищет рынок сбыта для маленькой кофейной плантации своего отца, а никарагуанка занимается музыкой народов мира. Вот она, я думаю, преуспеет скорее других.
— Ты права, у нее не будет проблем. Ей у нас споют и спляшут бесплатно. А сегодня ты даешь им какое-то общеполезное блюдо? Вроде овсянки?
— Да, причем без всяких фруктов, самое простое.
— А, тогда знаю что, — хмыкнула Лариса. — Правовая лексика. — Она вздохнула. — Все равно не поймут.
— Почему ты так плохо думаешь о моих учениках?
— А ты знаешь кого-то, кто может это понять?
— Понять-то, может, и сможет. Но вот применить… — Ирина тоже усмехнулась. — Но если клиент хочет…
— То получит, — закончила за нее расхожую фразу Лариса.
Ирине иногда казалось, что она испытывает чувственное удовольствие, перекидывая слова, меняя русские на английские и наоборот, не переставая удивляться — люди учат чужие слова, повторяют их, преодолевая невероятные трудности произношения, и начинают понимать друг друга.
А бывает, говоришь на одном языке, а смысл скрыт не в словах, а под ними. Как вчера, во время разговора с Андреем.
— Что ж, я пошла…
— …Обращать слова в деньги для фирмы, — снова закончила Лариса, произнеся хорошо обеим знакомую, много раз повторенную фразу. Они вообще понимали друг друга с полуслова. А иногда без слов — по жесту и взгляду.
Все верно, в результате этого обращения слов в деньги Петруша сможет учиться в Лондоне. А она — заняться наконец собой.
После урока Ирина посмотрела на часы и поняла, что пешком ей уже не успеть на встречу с Андреем, и она, кивнув Ларисе, помчалась к метро.
Среди дня в подземке была все та же толкучка, что и утром, — нескончаемый час пик. Впрочем, в Лондоне тоже не меньше желающих промчаться под толщей земли и вынырнуть поближе к цели. Она прокатилась, хотя ей и не очень-то понравилась их подземка — слишком узкая, слишком низкая, слишком старая. Но всякий раз, усаживаясь на безукоризненно вычищенные велюровые сиденья в вагоне, она не переставала удивляться — ведь сюда спускаются, в общем-то, самые бедные!
Она снова подумала, что надо сосредоточиться и купить машину. Права у нее есть, и давно, у нее и машина была, но однажды Ирина продала ее, чтобы удержать курсы на плаву, когда они уже пускали пузыри и ничто, кроме денежной подпитки, не могло их удержать. Она говорила себе, что скоро выкрутится и купит машину, хотя была уже достаточно опытна, чтобы понять: вещь, обращенная в деньги, никогда не обретает прежнюю материальную форму.
Но ничего, она продала «шестерку», зато купит кое-что поприличней. И не будет стоять лицом к лицу с соотечественниками в душном вагоне, рассматривая каждую складку на физиономии попутчика, вдыхая несвежий запах трудового пота и застарелый аромат пальто и плащей, пропитанных духом пережаренного подсолнечного масла. Она будет ехать по дороге, «одетая», допустим, в «восьмерку» красного цвета под музыку какой-нибудь приятной станции, говорила себе Ирина, поднимаясь по эскалатору на Тверскую улицу.
Ирина прошла по залитой солнцем Тверской и повернула в Камергерский, который стал пешеходным и оттого непривычно ленивым.
Кондитерскую она нашла сразу и, как ей показалось, узнала своего нового знакомца. Несколько минут назад, уже собираясь свернуть с Тверской, она сообразила, что не спросила ничего об «особых приметах». А потом одернула себя — пускай он ее узнает, если такой крутой.
Возле кафе стоял мужчина и читал газету, широко расставив руки, ни мало не беспокоясь о том, не мешает ли кому-то такая поза. Прохожие обтекали его, не желая связываться. Подумать только, в который раз изумилась она: банально, но нахальство — второе счастье.
Ирина остановилась, пытаясь получше рассмотреть того, с кем ей предстоит разговор, и, как она предчувствовала, не самый простой. Она сделала вид, что ее заинтересовала витрина модного магазина напротив, и встала перед ней, наблюдая за отражением.
Мужчина наклонился над газетой еще ниже. Ого, да у нас озерцо в кустах? Она улыбнулась. Хорошо хоть не пытается скрыть, не начесывает пряди на лысину. А что ему начесывать-то? Он подстрижен почти под ноль! Ирине стало весело, по крайней мере, человек к себе относится с любовью, не осуждая за то, в чем не виноват. Лысый — значит, смотрите сюда все: да, я лысый и не боюсь этого!
Вообще-то он ничего — рослый, хотя и не каланча пожарная, плотный, но не толстяк. В куртке, но хорошего качества. А обут во что? В стекле было трудно разобрать, и Ирина медленно повернулась. Черные тупоносые туфли блестели.
Она перевела дух. Слава богу, явился не в черном пальто до пят. Может, и без «голды» на шее. Если судить по телефонному разговору, на нем могла быть и пудовая золотая цепь. Но не похоже.
Мужчина, видимо, что-то почувствовал и повел плечами, словно руки отекли из-за газеты, поднял голову, потом снова уткнулся в страницу. Понятно, решила Ирина, время еще не вышло.
Она не собиралась являться раньше и направилась дальше по переулку, узнавая и не узнавая его. Она давно сюда не заходила, ее взгляд то и дело цеплялся за новые вывески, хотя смысл их слабо доходил до сознания. Перед глазами стоял он, читатель газеты.
Внезапно Ирина остановилась. А… с чего она взяла, что это Андрей? Может быть, он еще не приехал — с какой стати деловой человек будет торчать лишних пятнадцать минут перед входом в кафе? Или приехал, но сидит в машине — перед шлагбаумом, перекрывшим переулок, есть парковка.
Она покрутила головой, осуждая себя. Казалось бы, давно рассталась с привычкой видеть то, что хочется, а не то, что есть на самом деле. Неужели время иллюзий может снова вернуться в ее прагматичную жизнь? Пока она занимались делами Петруши, видела все до мелочей и никогда не ошибалась. Она не позволяла себе это делать. Она вела его по жизни — нет, не за руку, она подталкивала его туда, куда хотела, куда надо было идти, чтобы достичь финиша, намеченного ею, и делала это с помощью не слов, а собственной энергии, внушая то, что хотела внушить…
— Думай сам, Петруша, — говорила она ему, а потом, собирая все свои силы, молча, напряженно вкладывала ему мысленно в голову то, что хотела вложить. Со стороны виднее, да и много ошибок совершено самой и незачем позволять неокрепшей душе мучиться тем, чего можно избежать.
Захотел бы сам Петруша учиться в Англии? Конечно нет, да и с какой стати человеку, у которого все есть, вообще хотеть учиться? Чтобы хотеть, надо знать, что это такое. А чтобы получить желаемое, надо не переусердствовать в хотении, поняла Ирина на собственном опыте.
Словом, Петруша двигался по жизни туда, куда его подталкивала мать, не совершая крупных ошибок, надежно подстрахованный ею. А теперь она могла отпустить его на волю и вернуться к самой себе. Она дарила ему свободу и возвращала свободу себе, не собираясь повторять ошибки матерей, которые только ближе к старости внезапно понимают: они в капкане у собственных детей!
Ирина быстро и решительно развернулась, обнаружив, что дошла до перекрестка, перебралась на другую сторону переулка и направилась обычной деловой походкой к кондитерской. Не на свидание пришла, черт побери, а на «стрелку»!
Перед входом мужчины уже не было. Сама не зная почему, Ирина огорчилась — неужели ушел?
А тебе-то что? — спросила она себя. Дождался кого надо и ушел. Может, его дама задержалась в туалете и он ждал. А не ее вовсе.
Ирина посмотрела на свои часы — швейцарские, приличные, но не самые дорогие. Она потянула на себя дверь и вошла. Охватив взглядом крошечный зальчик, в котором на редкость далеко друг от друга стояли круглые столы под дерево, увидела за одним из них мужчину. Она втянула воздух, поражаясь тому, как дернулось сердце. Да, перед входом стоял не он. Ирина поняла это сразу. И поняла еще одно: она пропала.