Новый мировой порядок

Но даже если Европа, Япония, Китай и поднимутся в геополитическом смысле, в их интересах еще долго будет сохранять дружественность Соединенных Штатов. По мнению австралийца К. Белла, «и европейцы и японцы, скорее всего, в обозримом будущем останутся на стороне американцев, ценя позитивные стороны союза с Америкой больше, чем любые другие международные преимущества, которые они могли бы получить, проводя независимую внешнюю политику, имея свободными руки в мировой дипломатии» [40]. Судя по всему, значительный по силе антиамериканский альянс в начале XXI века едва ли может материализоваться. Этому содействует то, что Соединенные Штаты стремятся более внимательно (чем их предшественники на мировом Олимпе) исходить из исторического опыта и не уподобляться прежним претендентам на гегемонию (наполеоновской Франции, кайзеровской Германии и др.).

В целом именно эта своеобразная нейтрализацияпротиводействующих сил позволяет утверждать, что мир ближайших десятилетий дает США особые возможности.В будущем от дипломатического мастерства Вашингтона и его союзников будет зависеть многое, но большинство исследователей в США убеждены, что геополитическое окружение позволяет Америке надеяться на долгий период главенства в XXI веке [41].

Империя. Мир не сможет более вынести еще одной мировой войны — этот базовый элемент государственной памяти сторонников однополярности требует: мир нуждается в сплоченности, в ключевом государстве, которое обеспечило бы мировой порядок. Стабильна ли многополярная система? Сомнения на этот счет базируются на опыте многополярного мира без доминирующего лидера между Первой и Второй мировыми войнами. «Коммунистическая Россия, фашистская Германия, Япония и Италия и демократическо-капиталистические Великобритания, Франция и Соединенные Штаты столкнулись в мире, который был лишен центра тяжести, и это столкновение привело к трагическим результатам» [42]. Лучшим будет мир, в котором сила, мудрость и благожелательность Соединенных Штатов Америки обеспечат заслон глобальным и региональным конфликтам, давая простор глобализации, прогрессу, мирной эволюции большинства.

Как пишут американские политологи Дж. Чейз и Н. Ризопулос, «имперская модель — будь то Римская, Византийская, Габсбургская, Оттоманская или Британская империя — идеально обеспечивали не только безопасность для своих собственных граждан, но гарантировали и осуществляли упорядоченный мир, в котором живущие за пределами собственно империи также пользовались благом существующего порядка — политического, законодательного, экономического, — навязанного имперским гегемоном» [43]. Американский историк П. Кеннеди указывает на исключительно благоприятное сочетание условий: «Глобализация американских коммерческих потоков продолжается, американская культура распространяет свое влияние, демократизация входит в новые мировые регионы… Националисты от Канады до Малайзии устрашены. Огромное число людей предвкушают распространение американского влияния» [44].

Весь ход дебатов о месте и стратегии США в XXI веке базируется на почти априорном и достаточно популярном в Америке представлении, что «двадцать первый век будет более американским, чем двадцатый, а Вашингтон будет осуществлять благожелательную глобальную гегемонию, базирующуюся на всеобщем признании американских ценностей, признании американской мощи и экономического преобладания» [45].

В ходе дебатов о степени готовности Америки «воспринять свою судьбу» неизменно выражается мысль, что США не должны уклоняться от принятого курса, не должны бояться вызова своей мощи и положению в мире. Впрочем, пока никто еще — несмотря на все предпринятые усилия, отраженные в алармистской литературе, — не смог доказать основательность и реалистичность противостояния американской гегемонии. И такой мир лучше любого, где Америка не располагалась бы на вершине. Словами авторитетного американского политолога, «ведомый Америкой мир — такой, каким он возник после окончания холодной войны, — более справедлив, чем любая из воображаемых альтернатив. Многополюсный мир, в котором мощь распределяется более равномерно между великими державами — включая Китай и Россию — будет несравненно более опасным и более отдаленным от демократии и индивидуальной свободы» [46].

Унаследовав от холодной войны масштабные союзы, военную мощь и несравненную экономику, Америка имеет все основания верить в однополярныймир. «Создавая сеть послевоенных институтов, Соединенные Штаты сумели вплести другие страны в американский глобальный порядок… Глубокая стабильность послевоенного порядка, — резюмирует известный социолог Дж. Айкенбери, — объясняется либеральным характером американской гегемонии и сонмом международных учреждений, ослабивших воздействие силовой асимметрии… Государство-гегемон дает подопечным другим странам определенную долю свободы пользоваться национальной мощью в обмен на прочный и предсказуемый порядок» [47].

Американское лидерство, с точки зрения идеологов гегемонии, существенно для разработки и сохранения процедур, обеспечивающих многостороннее международное сотрудничество, без которого едва ли можно говорить о продолжении экономического прогресса. Так полагают идеологи обеих ведущих политических партий США — республиканцев и демократов [48].

Американским идеологам трудно представить себе, что своими неприкрыто односторонними и агрессивными действиями Соединенные Штаты спровоцируют создание противостоящих союзов. Они напоминают (в данном случае мы приводим слова американского политолога Ч. Капчена), что «даже на пике воздушной кампании НАТО против Югославии американские вооруженные силы по большей части приветствовались в большинстве стран Европы и Восточной Азии. Несмотря на спорадические критические комментарии французских, российских и китайских официальных лиц, Соединенные Штаты в общем и целом рассматриваются как благожелательная держава, а не как хищный гегемон» [49].

Гегемония.Эта возможность будоражит даже самых хладнокровных среди американских идеологов, исходящих из того, что «Соединенные Штаты занимают позицию превосходства — первые среди неравных— практически во всех сферах, включая военную, экономическую и дипломатическую. Ни одна страна не может сравниться с США во всех сферах могущества, и лишь некоторые страны могут конкурировать хотя бы в одной сфере» [50]. «Очевидной реальностью, — пишет один из руководителей Совета по внешней политике (Нью-Йорк) Р. Хаас, — является то, что Соединенные Штаты — самая могущественная страна в неравном себе окружении» [51]. Американский политолог Ч. Краутхаммер предлагает зафиксировать исключительность момента: «Никогда еще за последнюю тысячу лет в военной области не было столь огромного разрыва между державой № 1 и державой № 2… Экономика? Американская экономика вдвое больше экономики своего ближайшего конкурента» [52].

Гегемония представляется многим представителям страны-гегемона лучшей из возможных систем мирового общежития. Американцы Р. Каган и У. Кристол убеждают читателя, что «гегемония — вовсе не проявление «высокомерия» по отношению к остальному миру — это просто неизбежное воплощение американской мощи» [53]. Соединенным Штатам, подчеркивает профессор Техасскогоуниверситета Г. Бренде, «присуще особое представление об своем предназначении улучшить долю человечества» [54].

40

40 Bell С American Ascendancy. And the Pretense of Concert («The National Interest», Fall 1999, p. 59).

41

41 U.S. Department of Commerce, Office ofTechnology Policy. The New I

42

42 Typoy Л. Будущее капитализма. Новосибирск, 1999, с. 195.

43

43 Chace J. and Rizopulos N. Toward a New Concert of Nations. An American Perspective («World Policy Journal», Fall 1999, p. 2).

44

44 Ke

45

45 Pfaff W. The Coming Clash of Europe with America («World Policy Journal», Winter 1998/99, p. 6).

46

46Kagan R. and Kristol W. The Present Danger («The National Interest», Spring 2000, p. 69).

47

47 Ikenberry J. America's Liberal Hegemony («Current history», January 1999, p. 26).

48

48 Cutter В., Spero J., Tyson L. New World, New Deal. A Democratic approach to Globalization («Foreign Affairs», March/april 2000, p. 81).

49

49 Kupchan Ch. Life after Pax Americana («World Policy Journal», Fall 1999, p. 21).

50

50 Haass R. The Reluctant Sheriff. The United States After the Cold War. N.Y., 1997, p. 2.

51

51 Haas R. What to Do With American Primacy («Foreign Affairs», September/October 1999, p. 37).

52

52 Rcnwick N. America's Word Identity. The Politics of Exclusion. New York: St.Martin's Press, 2000, p. 64.

53

53 Kagan R. and Kristol W. The Present Danger («The National Interest», Spring 2000, p. 67).

54

54 Brands H. W. What America Owes the World: The Struggle for the Soul ofForeign Policy. Cambridge, U.K.: Cambridge University Press, 1998, p. VII.