Новый мировой порядок

Но эти феноменальные по силе стороны американского могущества, увы, не гарантируют позитивных черт лидерства-гегемонии. Как раз напротив. Даже те на Западе, кто полагается на «просвещенное руководство» Соединенных Штатов, начинают терять уверенность: «Соединенные Штаты оказались увлеченными собственным успехом, они не могут усмотреть надобности в подчинении своих интересов неким абстрактными общим принципам. Соединенные Штаты ревностно охраняют свой суверенитет и поведут себя как единственный арбитр, отделяющий правое от неправого. Для того чтобы вести за собой открытое общество наций, Вашингтон должен претерпеть подлинный внутренний переворот» [8]. Признаков такого поворота пока не наблюдается. Соединенные Штаты еще способны вмешаться в дела будущих Сомали, Косова и Афганистана, но они не смогут произвести глубоких структурных перемен, отчуждая Организацию Объединенных Наций. В будущем все более сложно будет отделить центр от периферии — столь усложненной будет глобальная конфигурация мощи и влияния.

Футурологи критического направления отмечают «измельчание личностей». Американский мыслитель Ф. Фукуяма не верит, что великое будущее могут создать люди типа Буша, Проди и Меркель. А деятелей ранга Рузвельта, Сталина и Черчилля, по его словам, на горизонте не видно. Гегелевская «сова Минервы», т. е. мудрость,навестит человечество только тогда, когда мир перестанет быть разделенным между странами, включившимися в глобализациюи отторгнутыми от нее. Не видится адекватным и силовой — типа иракского — «ответ» Америки: новый Ирак после марта 2003 г. стал значительно более мощным очагом терроризма, превращая Ближний Восток в поле жестокой битвы.

Пессимисты указывают на невероятную уязвимость мировой экономики и человечества в целом, проявившуюся в начале 21 века. Они требуют обратить первостепенное внимание на глобальные процессы, столь опасные по своим последствиям. Скажем, троекратное увеличение цены на нефть начиная с 2001 г. В прежние времена за таким подорожанием нефти следовала рецессия. Экологические катастрофы не менее опасны. Восемь миллиардов землян (минимум демографического роста к 2050 году) просто не смогут существовать, если уровень потребления земных ресурсов у бедных и модернизирующихся стран приблизится к современному уровню США. Ныне площадь и объем используемых земли и воды, приходящиеся на одного американца, равняются 10 гектарам, а в беднейших странах — одному гектару. Для того чтобы бедным достичь американского уровня, необходимы еще четырепланеты Земля. Одно из двух: либо богатые поймут опасность расточительства, либо богатые и бедные в своей модернизации быстро истощат богатства планеты.

Не лучше обстоят дела и в политической сфере. Представляется, что лежащие впереди десятилетия заставят нас думать о 90-х годах как об относительно спокойном десятилетии — несмотря на жестокие трагедии Югославии, Руанды, Таджикистана. В недалеком будущем мир должен будет решить гораздо более масштабные, роковые вопросы: как ему быть с вызовом международного терроризма, с непрошеной гегемонией Америки, как обеспечить региональный баланс сил в Азии и Европе, как удержать ядерное нераспространение, как остановить нерегулируемые силы глобализации, чтобы позволить целым регионам избежать судьбы Индонезии?

Спокойствия впереди не будет хотя бы потому, что единственная общемировая лига — Организация Объединенных Наций — безусловно, теряет силу, престиж и влияние. Попытки превратить в глобального полисмена военную организацию богатых североатлантических стран неизбежно встретят сопротивление. Отстраненные от участия в ней страны неизбежно будут искать альтернативу и, как показывает мировой опыт, найдут ее.

Грядущий мир еще будет содрогаться в конвульсиях от всех попыток единственной сверхдержавы закрепить то положение, когда на ее неполные пять процентов населения приходится более трети мировых ресурсов и богатств. Речь идет, прежде всего, не о силовом противостоянии, а о солидарности менее счастливо наделенных народов и тех, от кого история явно отвернулась. В ходе всей мировой истории лидер всегда встречал все более согласованное сопротивление остального мира, и история едва ли сделает исключение на этот раз. Такова логика истории, и этой логике будет трудно противиться стране, провозгласившей, что «все люди рождены равными». Все виды национальной противоракетной обороны и тому подобные проекты будут восприниматься как реализация особого статуса, как неравенство. При этом любая, даже самая благожелательная политика потребует от Соединенных Штатов той степени жертвенности (на которую они, похоже, уже не способны), для мобилизации которой американцы должны будут изменить систему ценностей. Раньше такую мобилизацию облегчал пафос борьбы против кайзера и Гитлера. Историческая самооборона как таковая, если американцы на нее еще способны (скажем в случае ответа самоубийцам из Аль-Каиды), может означать лишь односторонность действий, что так или иначе в конечном счете ведет к новой форме изоляционизма.

Сразу же встает вопрос: возможен ли американский изоляционизм в условиях глобализации мировой экономики? Громадная технологическая мощь дает Америке все шансы извлечь максимум из снижения таможенных барьеров между странами, но перемещенные в зоны более дешевой рабочей силы предприятия неизбежно нанесут удар по квалифицированным рабочим Америки.

Европейский союз и Китай предстают первостепенными претендентами на трансформирование однополюсного мира в более сложную галактику. ЕС уже примерно равен гегемону в торговой и валютной сфере. Ему предстоит проявить себя и в геополитике. Европейский союз посредством Финляндии уже имеет тысячекилометровую границу с Россией; членство Кипра вовлечет его в ближневосточные проблемы, а вхождение Турции создаст общие границы с Ираном и Ираком. И нет сомнений, полагает многолетний прежний директор лондонского Международного института стратегических исследований К. Бертрам, что европейская стратегия будет «очень отличной от американской». Нынешнюю констелляцию сил Бертрам считает очень краткосрочной: «Американская однополярность дышит самодовольством, и в этом таится зарок ее временности» [9].

Китай мыслит в рамках столетий. По китайским прогнозам, к 2050 году страна будет, как минимум, «средних размеров державой», но во второй половине века она раскроет свой глобальный потенциал. Действия Пекина в своем регионе будут зависеть от отношений с Соединенными Штатами в первую очередь, но также от политики Японии и партнерства с Россией. И есть все основания думать, что выход Китая на линию противоборства с Америкой произойдет значительно раньше — ведь рост КНР между 1978 и 2006 годами был феноменальным, самым быстрым в мире.

Разворачивающейся мировой истории придется дать ответ по трем пунктам: последует ли вслед за смещением производительных сил смещение в юго-восточном направлении центра всемирного идейного творчества, осуществится ли самоценное политическое самоутверждение на новой индустриальной основе, не отпрянет ли мир к традиционным культурно-религиозным основам? Ответ на эти три вопроса составит суть грандиозных процессов двадцать первого века.

Итак, между двумя крайностями — верой в спасительность разума и опыта и скепсисом в отношении грядущего развития стремительно меняющегося и ожесточенного мира — ищет путь в будущее современная футурология. Она не может не оборачиваться на опыт предшественников.

Картина мира в 2050 году радикально изменится. Китай, Индия, а возможно, и другие страны — такие, как Бразилия и Индонезия, способны в будущем упразднить привычные характеристики Запада и Востока, Севера и Юга, присоединившихся и неприсоединившихся, развитых и развивающихся стран. Традиционные географические группировки уже не будут иметь прежнего значения в международных отношениях. Мир, поделенный на государства, и мир мегагородов, связанных телекоммуникациями и торгово-финансовыми потоками, будут существовать параллельно. Борьба за союзников будет вестись более открыто, и сами союзы утратят свою традиционную прочность.

8

8 Soros G. The Age of Open Society («Foreign Policy». Summer 2000. P. 53).

9

9 Bertram Ch. Interregnum («Foreign Policy». Summer 2000. P. 45).