Страница 125 из 180
Президент изложил слушателям итоги заседаний в Париже, а затем в течение двух часов отвечал на вопросы, главный смысл которых сводился к тому, сможет ли Америка утвердиться в качестве лидера, не ловушка ли эта Лига Наций. Не все конгрессмены были удовлетворены словесными гарантиями президента. (Политические противники критически отметили и скудную выпивку, и качество сигар, и манеры хозяйки.)
Главный противник идеи вильсоновского вторжения во внешний мир выступил спустя два дня. Сенатор Лодж постарался суммировать контраргументы против устава. Он, разумеется, начал с цитирования предостережения президента Вашингтона об опасности для США вмешиваться в европейские дела, о том, что достаточно «доктрины Монро», обеспечивающей Соединенным Штатам преобладание в «обеих Америках». Кульминации речь Лоджа достигла тогда, когда он приступил к критическому рассмотрению статьи 10 устава, которой Вильсон придавал особое значение. Эта статья предусматривала, по существу, полицейские функции США в мире, легализовывала военное вмешательство США в военные конфликты вдали от американских берегов. Сенатор Лодж прямо назвал это обязательство США перед Лигой Наций «очень опасным обещанием». С максимальной отдачей «поработал» Лодж над аргументацией опасности создания некоего наднационального правительства, которое может лишить США свободы маневра на мировой арене и, хуже того, вовлечь в конфликты, где интересы США никак не затронуты. Что же делать с предлагаемым уставом? Значительно исправить: «Я не думаю, что интеллект его создателей и их положение в мире столь преобладающи, что мы не можем предложить дополнений к уставу этой Лиги».
Вокруг Лоджа как выразителя более умеренного курса американской дипломатии стала формироваться антивильсоновская оппозиция. Сенаторы Хичкок, Маккамбер, Брандиджи, Нокс и др. выставили ряд существенных возражений. Говорилось, в частности, о том, что создание Лиги Наций будет означать потерю позиций США в Китае. Американцы-ирландцы говорили, что Лига Наций — это выдача Ирландии Англии и т. п. К началу марта оппозиционеры подсчитали свои силы. Для ратификации предложения о вступлении США в Лигу Наций требовалось одобрение двух третей членов сената. Стало ясно, что в оппозиции Вильсону находится более трети сената, а это лишало членство в Лиге Наций реальности. К концу дня 3 марта 1919 г. в доме сенатора Нокса были подсчитаны голоса тех, кто выступает против Лиги Наций, — 37 человек (из тогдашних 96 сенаторов).
Лодж умело выполнил свою миссию. В ноль часов две минуты 4 марта 1919 г. он, нарушая процедуру, с места начал высказывать аргументы против резолюции об одобрении Лиги. Подобного рода оппозиция не фиксировалась. Но в эмоционально наэлектризованной обстановке случилось то, на что Лодж рассчитывал: один из демократов, вместо того чтобы замолчать устный протест Лоджа, с места начал возражать. Отвечая возражениям демократа-сенатора Свенсона, Лодж потребовал зафиксировать голоса несогласных в «Конгрэшнл рекорд», и пораженный Вильсон, а вслед за ним и весь мир узнали, что устав Лиги Наций отклонен в сенате США.
У противников вильсоновского вовлечения в европейские и мировые дела был еще один эффективный рычаг. Конгресс имел право сократить фонды на зарубежное вмешательство во всех его видах — от помощи до интервенции. Красноречив такой пример. Один из членов американской делегации на Парижской мирной конференции, Г. Уайт, обратился к сенатору Лоджу с просьбой об увеличении американской помощи Германии. Уайт объяснял сенатору, что немцы готовы заплатить любые деньги за американское продовольствие. Лодж ответил, что в США существует значительная оппозиция «передаче продовольствия или денег немцам». Принятый палатой представителей билль о помощи был «подправлен» сенаторами во главе с Лоджем, которые исключили из сферы американской помощи Германию, Австрию, Болгарию и Турцию.
Возможно, фаталистическое начало в Вильсоне позволяло предчувствовать роковые осложнения. На завтраке в Белом доме в день решающей речи Лоджа в сенате конгрессмены-демократы услышали от президента упреки в том, что они не приложили всех сил в пользу Лиги Наций, что их дезорганизованность дала шанс республиканцам-оппозиционерам. Вильсон уже перешел на патетические ноты: «Верьте мне, джентльмены, цивилизованный мир не может позволить, чтобы мы потерпели поражение… Все это принимает очертания трагедии». Сдержанность изменила президенту, когда он заметил, что «резервирует для частной жизни право выразиться непарламентским образом о своих противниках», Присутствующие — его сторонники-демократы — видели смятение своего лидера. Только что он выдержал битву с Ллойд Джорджем и Клемансо, а теперь терял почву под ногами на собственной территории.
После полудня рокового дня 4 марта президент Вильсон отправился поездом в Нью-Йорк. Все в нем кипело, когда он покидал столицу. В Филадельфии он сделал остановку, чтобы посмотреть на новорожденного внука. Младенец не закрывал рта, но никто не мог уговорить его открыть глаза. «Судя по внешности, это будет сенатор Соединенных Штатов», — сказал президент. Угрюмым и непримиримым прибыл Вильсон в «Метрополитен-опера», где его ожидала пятитысячная аудитория. Максимум, что ему позволили выдержка и дипломатическое искусство, — это взять под руку республиканского экс-президента Тафта. Последний принадлежал к той фракции республиканской партии, которая считала, что США уже созрели для выхода за пределы Западного полушария. Примерно в этом духе Тафт открыл митинг. Президент в своем выступлении тактично выразил признательность тем людям, которые вначале «были скептичны в отношении возможности формирования Лиги Наций, но теперь признали, что, если мы сможем ее сформировать, она станет бесценным инструментом, посредством которого можно будет обеспечить жизнедействие каждого пункта мирного договора». Все остальное свидетельствовало о том, что президент встал на «тропу войны», — возможно, это не было лучшим видом тактики: обсуждая аргументы оппозиции, он лишь увеличивал их весомость. Он вел себя агрессивно и недипломатично. Его сторонники продолжали оставаться сторонниками, но колеблющиеся не переходили в его лагерь после подобных наступлений. Был виден и предел его физических возможностей.
Глава восьмая
ВЕРСАЛЬСКИЙ ФИНАЛ
ЕВРОПА
Многим было ясно, что Вильсон может не выдержать испытания — это был человек с подорванным здоровьем. На борту возвращающегося в Европу «Джорджа Вашингтона» у Вильсона развилось то, что казалось тяжелой простудой. У него было воспалено горло. Несколько дней Вильсон пролежал в постели в своей каюте. И даже обвинил доктора в ошибочном диагнозе. Вопрос о Лиге Наций стал идефикс президента. Среди бушующего моря он пишет полковнику Хаузу: «Население Соединенных Штатов несомненно выступает в пользу Лиги Наций, но существуют многочисленные силы, настроенные против этой идеи, и вы должны постоянно об этом помнить».
Несколько дней отдыха укрепили Вильсона. Впереди были решающие сражения на дипломатическом поприще. Хватит ли сил? Гордящийся цельностью своего характера, Вильсон, подписав поправку к конституции о запрете алкогольных напитков с едким замечанием, что она несет ему «лишения», налил себе шотландского виски.
Океанский переход был коротким. Еще в Париже президент поклялся противиться любым изменениям в уставе Лиги Наций. Менее жесткий Хауз процитировал Э. Берка: «Управление — это искусство компромисса». Президент тогда засмеялся, но погрозил пальцем. «Позвольте мне единожды, — сказал он, — не согласиться с вами и Берком, если вы верно его процитировали. Я пришел к заключению, что, в жизни не добьешься ничего стоящего, если не будешь отчаянно за него бороться». Именно в таком настроении президент провел февраль и часть марта в США. В таком же настроении он возвращался в Париж. Итак, бороться на двух фронтах — против желающих принизить роль США в Европе (французы открыто ликовали, видя серьезную сенатскую оппозицию идущему своим курсом президенту) и против изоляционистов в США.