Страница 112 из 132
Розен прибыл в четыре часа пополудни следующего дня и увидел президента Рузвельта играющим в теннис. Прекрасный белый спортивный костюм подчеркивал загар президента, явно стремившегося выглядеть невозмутимым — по ходу беседы президент периодически возвращался на корт, он явно хотел продемонстрировать максимальную непринужденность. Но блеск в глазах выдавал серьезность: тупик на переговорах отбросит тень на их организатора.
Речи президента, в отличие от костюма и теннисного азарта, были предельно серьезными. У России на переговорах в Портсмуте выявились три главные проблемы: плененные военные корабли; потенциальные ограничения Тихоокеанского флота; контроль Японии над Сахалином. Согласно сведениям президента, японцы способны сделать уступки по двум первым пунктам, но, что касается японского контроля над Сахалином, то здесь Токио будет стоять до последнего. Царь должен смириться с неизбежным. Сахалин для России потерян. Рузвельт привел пример, который казался ему убедительным — провел параллель с американским присутствием в Панаме. «Мы, американцы, удобно устроились в Панаме и не покинем ее». Следовало полагать, что и японцы удобно устроились на Сахалине.
Розен не намерен был оспаривать американскую логику, его интересовал предел американской поддержки японских требований. Следовало знать те крайние меры, на которые готов дойти Рузвельт в оправдании японских притязаний. Представлялось, что Рузвельт уже знает о туманных намеках Витте по поводу возможности раздела острова. Относительно этого вопроса Рузвельт попросил передать царю не предложение, а «идею, выраженную в частной беседе»: Россия должны купить северную часть Сахалина. Это поможет избежать унизительного упоминания о контрибуции, в то же время Токио оценит такой подход, предлагающий ему репарации под другим именем. Переговоры получат второе дыхание, страсти остынут, нерешенные более мелкие вопросы можно будет передать дружественным арбитрам.
Нервы Розена тоже были на пределе. Он вежливо поблагодарил президента и пообещал передать дружеское предложение в Петербург. Витте 21 августа передал слова Рузвельта Владимиру Ламздорфу со следующим комментарием: «Если мы желаем в будущем жить в мире с Америкой и Европой, мы обязаны со всем вниманием отнестись к словам Рузвельта».
Следует отметить, что президент не был уверен в Розене и Витте (давших ему личное обещание передать американские предложения царю), поэтому он попросил американского посла Мейера продублировать предложение в личном обращении к Николаю Второму. «Я искренне прошу Ваше Величество поверить в мой совет. Я говорю как искренний доброжелатель России и даю вам совет так, как если бы был русским патриотом и государственным деятелем… К моему удивлению и удовольствию я узнал, что японцы готовы вернуть северную часть Сахалина России, получая в этом случае значительную сумму за возвращение территории и возвращение русских военнопленных. Мне кажется, что добытый таким образом мир будет и справедливым и почетным… Если мир не будет заключен и война продолжится, финансовое бремя, падающее на Японию, возможно, будет суровым, но, в конечном счете, Россия может потерять те восточносибирские провинции, которые были завоеваны для России героизмом ее сынов на протяжении последних трех столетий. Предлагаемый мир оставит России старые русские границы абсолютно нетронутыми. Единственным изменением будет овладение Японией той части Сахалина, которая принадлежит ей всего тридцать лет. Учитывая, что Сахалин — остров, исходя из реалистических предположений, трудно представить себе, что русские отвоюют его, учитывая крах их флота; владение же его северной половиной явится гарантией безопасности Владивостока и владения Восточной Сибирью Россией. Мне кажется, что требования защиты национальных интересов, военной выгоды и общего гуманного мировидения делают в огромной степени мудрой и справедливой для России необходимость заключить мир, руководствуясь вышеизложенными идеями».
Следует напомнить, что Рузвельт писал монарху, который уже провозгласил, что не даст «ни рубля репараций, ни пяди земли». Теодор Рузвельт передал копии своего послания немецкому и французскому послам. Более «разжиженная» версия была вручена барону Канеко, с таким добавлением: «Полагаю, что обязан сообщить вам о сомнениях, выражаемых друзьями Японии относительно возможности для Японии продолжать войну только ради большой контрибуции». Продолжение войны Японией, не достигшей договоренности только лишь по денежному вопросу, грозит ей отчуждением мирового общественного мнения. Даже если Япония завоюет всю Сибирь, это не заставит русских раскошелиться. Россия, связав себя словом, все равно не откажется от принципа не платить денег, а «весь цивилизованный мир поддержит ее в этом решении». Рузвельт потребовал от своего японского адресата, чтобы данная точка зрения была доведена до сведения японского правительства.
С. Витте использовал «откровенность» президента и повернул дело таким образом, что японская сторона, отказавшаяся от сдерживания численности российского флота и аннексии Сахалина с целью получения контрибуций, предстала миру как держава, готовая продолжать кровопролитие исключительно ради обогащения. Рузвельт был мастерски прижат к стене. Поддержка Японии оборачивалась двойной угрозой: если японцы продолжат войну и добьются значительных успехов, это пошатнет баланс сил на Тихом океане в ущерб США; если имя Рузвельта будет связано с алчностью японцев, он может потерять престиж внутри страны. Помимо прочего, связать себя с провалившейся конференцией, предстать в глазах мира неудачным примирителем — этого болезненно самолюбивый Рузвельт вынести не мог («Я поседел за эти переговоры», — жалуется он в частном письме).
Мы видим, что Рузвельт вынужден был сделать ход, увенчавший все его огромные примирительные усилия. В прямом обращении к Николаю Второму американский президент обрисовал то, что виделось ему оптимальным компромиссом: Япония отказывается от требования ограничения русских военно-морских сил на Тихом океане (Рузвельт добился принятия этого условия от вначале не склонных идти на уступки в этом вопросе японцев), а Россия соглашается на отторжение южной части Сахалина и выплату контрибуций. «Если мир не будет заключен в данный момент… Россия лишится восточносибирских провинций». 23 августа посол Мейер вручил вышеприведенное письмо Рузвельта императору Николаю. Тот на этот раз был более жестким, чем на предшествующих аудиенциях. «Мы не находимся в положении Франции 1870 года», — сказал царь. После двух часов обсуждения Николай Второй согласился заплатить определенную сумму за содержание российских военнопленных. Посол снова вернулся к проблеме Сахалина, и царь впервые позитивно высказался о возможности раздела острова.
Рузвельт обратился и к противоположной стороне — в тот же день он пишет Канеко: «Этически, как мне кажется, у Японии есть обязательства перед всем миром. Цивилизованный мир смотрит на нее, ожидая заключения мира; нации мира верят в нее; пусть же она проявит себя в делах этических не хуже, чем в делах военных. К ней обращаются во имя всего возвышенного и благородного; и Япония не должна быть глуха к этому призыву». Едва ли японский аристократ прежде встречал такие поучения и в столь неприкрытой форме.
С другой стороны Витте ужаснул своего контрпартнера Комура тем, что объявил: надежды на компромисс с российской стороной у Японии при таких условиях нет. Военные авторитеты в Петербурге требуют продолжения войны. Русская делегация начала паковать чемоданы, а Комура послал в Токио телеграмму: конференция подошла к точке коллапса, и он советовал Токио смириться с провалом переговоров.
25 августа президент Рузвельт посвятил управлению подводной лодкой — одной из новеньких шести, приобретенных американским военно-морским флотом. Он наблюдает проплывающих в иллюминаторе рыб, а затем лично поднял лодку на поверхность. В это время Витте и Камура, молча куря, смотрели друг на друга в течение восьми минут. В кругах вокруг японской делегации пронесся слух, что русские, готовясь к отбытию, уже попросили счет за проживание в отеле.