Страница 17 из 18
Замечательным примером сочетания собственно японских, причем именно по-самурайски заостренных, идеалов служения своим родным и мужу и глубокой христианской веры является мать упомянутого Хосокава Тадатоси – Хосокава Сюрин, известная под своим христианским именем Грация. Она была дочерью еще одного известного персонажа японской истории – Акэти Мицухидэ, «13-дневного сёгуна», свергнувшего и убившего своего господина Ода Нобунага, но проигравшего решающую битву Тоётоми Хидэёси и погибшего. Сюрин Хосокава была обращена в католицизм португальскими иезуитами, называвшими эту ослепительную аристократку «прекрасной принцессой Грацией из провинции Танго». Когда враг ее мужа князь Исида Мицунари в 1600 году попытался захватить ее в плен, чтобы использовать в качестве заложницы для того, чтобы ее супруг Хосокава Тадаоки перешел на его сторону, 38-летняя Грация совершила самоубийство. Этим она заслужила уважение соотечественников как человек, пожертвовавшей жизнью ради своих идеалов (в несколько ином, слегка ироничном духе этот сюжет обыгран Акутагава в новелле «Показания девицы Ито»). Самое интересное, что иезуиты восприняли этот поступок княгини не столь уж негативно (как можно было бы подумать, учитывая известное отношение христианства к самоубийству) и служили заупокойные мессы за спасение ее души, хотя, конечно, в реестр японских святых мучеников Грация не попала. Кстати, муж Грации, глава семейства Хосокава князь Тадаоки пережил жену на целых 45 лет и, тонко чувствуя политическую конъюнктуру, так и не стал христианином, неоднократно говоря убеждавшим его отцам-иезуитам, что он, в общем-то, готов принять закон Христа, за исключением заповеди «не убий» (о христианстве и отношении к убийству речь будет идти ниже).
Между прочим, случай с Грацией Хосокава мог бы навести на размышления, а не было ли принятие христианства неким «эмансипирующим фактором» для японских женщин, в том числе аристократок, живших в условиях в целом «мужского» общества? К сожалению, «женская составляющая» процесса христианизации Японии в XVI–XVII веках до сих пор чрезвычайно плохо исследована, спекулятивных же рассуждений на эту тему можно привести великое множество, хотя вряд ли они будут иметь большую познавательную ценность. К сожалению, принятие тем или иным даймё христианства чаще всего сопровождалось тем, что в новую веру обязаныбыли обратиться и его подданные – обычное средневековое правило, характерное не только для Японии (так, в Германии времен Реформации принятие князем учения Лютера или его верность католицизму нередко означало прямое грубое давление на религиозный выбор всех его подданных). Отсюда такое, казалось бы, странное явление – элементы насильственной христианизации в синтоистско-буддистской стране, имевшие место во второй половине XVI века.
Напоследок коснемся обычных самураев – носителей идей бусидо, о которых немало говорилось в этой книге. Многие из факторов, упомянутых выше, должны касаться и их склонности (или несклонности) к принятию христианства.
Естественно, мы предвидим лежащее на поверхности возражение – как вообще идеология, провозглашающая своим главным принципом заповедь «не убий» и отвергавшая верность господину (вплоть до самоубийства, как это было принято в Японии), могла быть приемлемой для воинов, смысл жизни которых по определению должен был быть в служении и готовности с легкостью убить и самому исчезнуть из этого мира «легче гусиного пуха, улетающего на ветру»? Действительно, самоубийство, в том числе ритуальное, плохо вписывается в христианский жизненный идеал. Отсюда и различные варианты, которые выбирали для себя японские воины-христиане и их жены, находясь у последней грани, за которой – позор или смерть. Кониси Юкинага и Грация Хосокава – блестящее тому подтверждение. Впрочем, оставался и третий, «вполне подходящий» вариант христианской кончины – смерть в бою за веру (его избрали множество воинов, начиная от самураев второй половины XVI века и заканчивая восставшими ронинами [10]и крестьянами в Симабара в 1638 году). Но вот сама готовность мужественно встретить неизбежный конец – это в христианстве все же есть, и это, пожалуй, могло привлекать многих самураев в новой религии. Смело идти в бой, веря в спасение души, и пусть враги отправляются в ад – получается определенное сходство с идеологией европейских рыцарей-христиан. Стивен Тёрнбулл, задавая риторический вопрос, что же мог самурай извлечь из заповеди «не убий», отвечает несколько категорично-то же, что и его современники-воины в Европе, то есть почти ничего. Конечно, в идеале буддистские заповеди тоже резко осуждают убийство как способ нелепого продления мучений всех живых существ в сансаре, мешающий достигнуть нирваны. Но ведь и буддизм, и христианство давным-давно научились приспосабливаться к грустным реалиям мира, в котором насилие всегда играло важную роль. Слишком утомительно перечислять все возможные варианты объяснения и оправдания существования зла, в том числе войн и убийств, различными теологами как с одной, так и с другой стороны, тем более что вопрос отношения буддизма к войне мы затронули в главе о самураях и Пути воина. Поэтому людей, знакомых с мировой историей, не слишком удивляют (хотя все же не могут не шокировать) гордые рассказы о «радостном» истреблении иноверцев, или еретиков, или даже чем-то не угодивших единоверцев. Отметим, что до XVI века Япония почтине знала такого явления, как религиозное оправдание убийства на войне, равно как и случаев религиозного мученичества. Впрочем, слово очевидцу – иезуиту Луишу Фруа, проповедовавшему в городе Сакаи и присутствовавшему при подготовке к битве войск князя Сибата Кацуиэ, посланного знаменитым полководцем Ода Нобунага против отрядов двух князей-христиан Миёси Токэй и Мацунага Хисахидэ. Ни новая вера, ни ценности бусидо не помешали им незадолго до этого убить своего господина – законного сёгуна Асикага Ёситэру в канун Рождества 1567 года. Перед битвой отец Фруа предложил христианам в составе обеих армий отслужить общую торжественную мессу, принять причастие (которое для многих оказалось последним) и «вкусить плодов с блюд вместе со святым отцом, дабы показать, что они едины сердцем. Уходя, они возгласили: "Мы братья во Христе"». На Рождество произошла битва, закончившаяся поражением Миёси и Мацунага и резней проигравших.
А вот еще два примера, на сей раз противостояния, позиционировавшегося в качестве священной войны христиан против язычников и, в общем, не осуждавшейся отцом Фруа. 29 сентября 1571 года, в день архангела Михаила – покровителя небесного воинства, войска Ода Нобунага начали штурм знаменитого монастыря Энрякудзи на горе Хиэй, где засели непокорные буддистские монахи-воины. Штурм проводился в «стиле Нобунага», то есть без малейшей пощады и с максимальным использованием террора. Слово отцу Фруа: «Он [Нобунага. – Д. Ж.] сжег Сакамото и две других деревни, и под покровом дыма его люди взобрались на скалы, вошли в крепость и предали все огню и мечу. Они произвели страшное побоище среди всех этих ложных монахов. Некоторые даже бросились со скал, другие искали убежища в своих храмах, а иные спрятались в гротах и пещерах; но Нобунага столь умело руководил этим делом, что ни один из них не ушел. Он поджег храм бога Кваннон [той самой богини Каннон, которую многие японцы отождествляли с Девой Марией. – Д. Ж.], который стоил невероятно дорого, и сжег все прочие храмы и монастыри; одним словом, он посылал своих людей в каждую щель или пещеру, как будто охотился на каких-то диких зверей, и так перебил этих несчастных. Так Господь наказал этих врагов Его славы в день Святого Михаила в 1571 году». Да уж, комментарии излишни, хотя, к чести отца Фруа, его все-таки немного тронули страдания «несчастных, обреченных на погибель здесь и на вечные муки на том свете» монахов Энрякудзи… В другом фрагменте, принадлежащем перу того же автора, идет речь о битве между язычниками – сторонниками князя Рюдзодзи Таканобу, и христианами Арима и Симадзу близ полуострова Симабара 24 апреля 1584 года. Войсками Симадзу командовал сын покойного уже Такахиса, первого князя, давшего аудиенцию Франциску Ксавье. Христиане Арима с моря начали обстрел наступающей вдоль берега колонны войск Рюдзодзи из португальских мушкетов и двух небольших пушек. При этом «… обычай, которого они придерживались, был весьма примечателен: прежде всего, благочестиво преклонив колени и воздев руки к Небу, они стали молиться: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…» С нетерпением приступив к заряжанию пушек ядрами, они с такой силой открыли огонь по врагу, что после первого же выстрела можно было видеть, как все небо наполнилось оторванными членами. Тут они вновь опустились на колени. Последовали молитвы воскресной проповеди, и они, таким образом, нанесли тяжелые потери язычникам, которые не имели мужества продолжать наступление». Естественно, победа в этом бою досталась христианам, за которых были Дэусу и португальские мушкеты и пушки, что заставило призадуматься язычников, соседей христианских князей Симадзу и Арима, о возможной выгоде от смены веры. Впрочем, оправдать войну тех же Симадзу против вполне христианского князя Отомо Сорина отцам-иезуитам было уже гораздо труднее, хотя тот, разбитый в бою, не совсем по-христиански поклялся отомстить и призвал на помощь великого Хидэёси, получившего прекрасный повод вмешаться в события на Кюсю (впрочем, об этом чуть позже).