Страница 77 из 81
tii.ni
позади. Но на родине репутация Солженицына именно в этот момент им па высока как никогда. Горбачев к нему относился весьма насто рчжепно, но был вынужден под давлением общественною мнения делать шаг за шагом навстречу писателю, пока, наконец, осенью 1989 года Политбюро не разрешило начать публикацию «Архипелага I vЛаг» журналу «Новый мир» (тому самому, где Твардовский в 1%.'. юлу напечатал «Один день Ивана Денисовича»). Тираж «Нового мира» немедленно взмыл до 2 710 000 экземпляров. ho редактор, Сергей Залыгин, поспешил объявить 1990 год «годом « На жен и цы на», с гордостью утверждая: «Такой сосредоточенности па о/том авторе, может быть, никакая литература не знала и не узнает никогда». Ча 14 лет до этого, будучи уже на Западе, Солженицын высказал Предположение, что если бы его «Архипелаг ГУЛаг» был широко р.н публикован в Советском Союзе, «то в очень короткое время ком мупистической идеологии пришлось бы туго». Получилось так, что
самая знаменитая книга Солженицына стала широко доступной советскому читателю в тот момент, когда эта самая идеология уже трещала по всем швам. Поэтому сейчас нелегко вычислить с точностью, насколько издание «Архипелага» (в том же 1990 году его стотысячный тираж разошелся мгновенно) способствовало победе Ельцина и развалу Советского Союза. Солженицын воображал себе советского читателя таким, каким он его знал в прежние годы, когда каждая важная книга буквально обсасывалась публикой, становясь предметом тщательного, вдумчивого чтения и обсуждения. Но в новой ситуации реакция читателей, на которых обрушилась лавина ранее запрещенных и недоступных произведений, была уже совершенно другой. Вдобавок острая политическая борьба, широко освещавшаяся телевидением, также отвлекала даже самых усердных любителей литературы. Увы, существенной помехой здесь оказалось многолетнее пребывание Солженицына в изгнании. Утеря контакта была двусторонней. Свои 18 лет в Вермонте Солженицын провел крайне уединенно, работая иногда по четырнадцать часов в сутки. За все эти годы к телефону писатель, как он сам утверждал, подошел только несколько раз; связь с внешним миром осуществляла его жена Наталья. Ни Лев Толстой в Ясной Поляне, ни даже Горький, когда он был на острове Капри, не жили в такой изоляции. Поэтому они лучше, чем Солженицын, представляли себе эволюцию своей аудитории. И Толстой, и Горький хорошо понимали, как работает капиталистическая пресса (Горький в молодости сам был репортером) и как ею пользоваться, чтобы эффективно воздействовать на публику. Восьмидесятилетний Толстой охотно принимал у себя в Ясной Поляне корреспондентов даже бульварных газет, если считал, что нужно изложить свою позицию по какому-нибудь злободневному вопросу, и не обижался на них за настырность и бесцеремонность. А Солженицын обиделся и перестал давать актуальные интервью с 1983 года, раздраженно объяснив: «...понял, что не только моей критики никто не спрашивает, но и свое время, для меня драгоценное, я трачу не на то. Решил: хватит, отныне занимаюсь только своей прямой художественной работой». У программных посланий Солженицына советских времен была одна роковая слабость: отсутствие четкого адресата. Солженицын как автор политических манифестов работал в одном жанре - обращения urbi et orbi (городу и миру). Его заявления могли произвести сильное общественное впечатление при своем появлении (а также составить потенциально интереснейший материал для историков), но их теку- щий практический эффект обыкновенно оказывался неопределенным. I нона была судьба знаменитых текстов Солженицына «Письмо пожми м (Советского Союза» (1973) и «Жить не по лжи!» (1974). I k-что подобное произошло с его очередным важным манифестом ••Как нам обустроить Россию?», когда Солженицын решил, наконец, Прервать молчание и впервые за годы перестройки озвучить свое int цение развития страны. Эта обширная статья была закончена им и-1 ом 1990 года, и тут же, еще из Вермонта, Солженицын, откликаясь на приглашение тогдашнего премьер-министра России Ивана Силаева приехать в Москву (это приглашение писатель в тот момент отклонил | .н преждевременное), предложил издать ее массовым тиражом. , Этот скромный намек был на лету подхвачен, и вскоре статья «Как нам обустроить Россию?» появилась одновременно в «Комсомольской Правде» и «Литературной газете» суммарным тиражом в 27 миллионом. Манифест Солженицына можно было купить в любом газетном кио-| к сараны за несколько копеек. Писатель позднее признал, что такое паже ему «не снилось никогда». Со стороны правительства, которое и юг момент все еще напрямую контролировало ведущие издания, это 1 ·i-i I щедрый, но, как вскоре выяснилось, ни к чему не обязывающий ист. Идеи, которые высказывал Солженицын в «Как нам обустроить Россию?», были по тем временам весьма радикальными: он пред | пал ликвидировать коммунистическую партию, упразднить KI`I·, перейти к рыночной экономике и приватизировать землю. Но главное, ('олжсницын советовал немедленно распустить Советский Союз, дан не 1аиисимость Прибалтике, Закавказью и Средней Азии. Вместо со 1н1ской империи автор предлагал создать новый Российский
(
!oio i, Который включал бы в себя Россию, Украину и Белоруссию, а также шесленные русскими северные области Казахстана. Решать эти жизненно важные вопросы должен был бы тогдашний Нерховный Совет СССР, но ни одна из его ведущих фракций осенью 1990 года не поддержала идей Солженицына - они не пришлись ко а нору пи Горбачеву, пытавшемуся сохранить разваливавшийся на гла-inx (оветский Союз, ни националистическим политическим элитам Украины, Казахстана (и других республик), рвавшимся к независимое т. Предложения Солженицына были отвергнуты практически (V i обсуждения и коммунистами, и демократами. Горбачев тогда заявил, чао идеи «великого писателя неприемлемы», поскольку Солжепицып-де «весь в прошлом». Этому демагогическому ttpi умету об «устарелости» способствовал намеренно архаичный стиль t олженицынского текста, читан который, по замечанию одною на-
блюдателя, «получаешь впечатление, что Солженицын обращается к нашим прадедушкам 1913 года». Оппоненты тут же обозвали «Как нам обустроить Россию?» ретроспективной утопией. В Украине и Казахстане были срочно организованы антисолженицынские демонстрации, на которых портреты писателя и газеты с его статьей предавались сожжению. Тут Солженицын опять ошибся с адресатом: он пытался вразумить не конкретных политических лидеров, не депутатов, а народ вообще, абстрактные массы, которые, по его мысли, прочтя работу Солженицына, должны были каким-то непонятным образом реализовать все предложения писателя (а их в «Как нам обустроить Россию?» было не меньше двухсот). Но как раз массового читателя манифест Солженицына не взволновал: показался слишком длинным, скучным и вычурным. Писатель не захотел сформулировать свои идеи в виде простых, ясных и эффективных тезисов, предпочтя использовать заковыристый, нелегкий для восприятия словарь. Это был конфликт между Солженицыным-писателем и Солженицыным-проповедником, в котором первый победил, к ущербу его послания. Солженицын этого так и не признал, объясняя неуспех своих предложений тем, что их «сперва Горбачев придавил, запретил обсуждать... а потом многие люди, занятые повседневной жизнью, сиденьем у телевизоров, как это было модно тогда, - все смотрели, смотрели, как депутаты выступают, вот сейчас что-то произойдет там, - пропустили эти мысли... это значит, что страна еще в тот момент не созрела к этим мыслям». Когда, по мнению Солженицына, Россия наконец «созрела» для его мыслей, он вернулся на родину. Произошло это в мае 1994 года, и популярность и престиж Солженицына в России были все еще невероятно высоки. Писателю даже предлагали баллотироваться на пост Президента страны (он отказался), а некоторые всерьез считали, что Солженицын, если захотел бы, мог стать новым русским царем. Но Солженицын, как выяснилось, вовсе не собирался взваливать на себя бремя реальной власти и ответственности, хотя от воздействия на актуальную политику тоже поначалу отказываться не собирался: «Сам я, сколько у меня будет сил, словом своим, письменным и устным, буду стараться помочь народу. Ведь у нас кризис». Механизм своего участия в разрешении этого кризиса Солженицын, I удя по всему, все еще представлял себе весьма смутно. Он не хотел КМ примкнуть к какому-то уже существующему в России движению, пи создать свою партию: «...я вообще против партий. Есть создания Небесные - нация, семья, а партия... Я никогда ни к одной партии НС только не принадлежал - я принципиально отвергаю партийное 1 ! роительство и партийное устройство». Но тем не менее Солженицын Претендовал на то, что «влияние нравственности должно не только через сердца политиков проходить, но иметь какое-то совещательное нпияние. Не законодательное, не исполнительное, не власть, а лишь -mвещательное влияние...» , Эта позиция Солженицына накануне возвращения в Россию была очередной модификацией его давней идеи о том, что «большой пи-t .мель это как бы второе правительство». Несомненно, что моделью |десь для Солженицына был неслыханный моральный авторитет Л ьва Толстого, в свое время продемонстрировавшего могучий потенциал культурного воздействия на политическое развитие. Но когда 28 октября 1994 года Солженицын по приглашению Государственной Думы выступил перед ее депутатами с большой речью, которая в тот же вечер была полностью показана по главному клевизионному'каналу, то эта акция напоминала не о Толстом, чуравшемся торжественных встреч с власть имущими, а, скорее, 0помпезно обставленном возвращении в 1928 году из Италии в ста линскую Москву Максима Горького. При некотором внешнем сходстве разница, по существу, была, конечно же, огромной. Сталин, в ту пору уже бывший полновластным диктатором Советского Союза, видел в Горьком потенциального могу щественного союзника. Культурные программы Сталина и Горького, вопреки традиционным представлениям, далеко не всегда совпадали, по вождь и писатель демонстрировали миру свою солидарность, втайне Надеясь использовать друг друга для достижения собственных целей. И обмен на публичное одобрение его политики Сталин предоставил 1Орькому беспрецедентное право и возможности из-за кулис реально вIIпять на культурные преобразования в стране. Именно потому, что Президент Борис Ельцин не был Сталиным, ( олжепицын, даже если он того захотел, не смог бы играть при нем рОЛЬ Горького. У Ельцина не было даже диктаторских возможностей Хрущева. Без санкции Хрущсиа «Один день Ивана Денисовича» в ( оветском Союзе той поры появиться не смог бы. Хрущев худлитом, в m ничис от Сталина, не увлекался, по это произведение Солженицына терпеливо выслушал в чтении одной из своих шестерок в сентябре 1%2 года и даже попросил ПОВТОРИТЬ.