Мертвое «да»

Слов не нахожу, чтобы говорить о позорном конце «Полярной звезды». Без стыда и смеха невозможно теперь перечитывать манифесты бедного Алферова. Между прочим, во всем журнале только и было, что две Ваших отличных строки

Эта беженская грусть,

Это беженское «пусть»

и Кельберин — стихи и «критика на предисловие к стихам Голенищева-Кутузова». Зика, что Вы нашли в Голенище? [113]Я развеселился почти пасхальным инициалам В. X. [114], но они вполне законны и, конечно, — верьте, знаю, — Адамович против Вас ничего не имеет. О Вашей книге он написал, насколько помнится, не отписку. Просто Вам и Алле не повезло — фельетон разделен был между Набоковым и мною, потому что о нас А. давно не писал и нам пришла «очередь». Где и куда мне обращаться за моим рассказом «Ломоносов» — единственный экземпляр которого у меня взял для «2-го» номера «Звезды» Алферов? В «редакцию» (!) парижскую или брюссельскую? Но, вероятно, рассказ уже погиб, несмотря на клятвенные обещания…

На смену «Звезде» затевается что-то в Париже — И. И. Фондаминским-Бунаковым (редактор «Нового Града» и «Совр. записок»), — пока до меня доходят сведения крайне путаные — тут и «пореволюционность», но тут же и Кельберин. Напишу Вам, когда туман прояснится, но, признаться, думаю — зная И. И., — что даже если что-нибудь из этой новой его авантюры выйдет, то не без тумана (плюс «неисправимый» так называемый «идеализм» и одна капля маниловщины…)

Лучше было бы вместо всех этих комедий — «Звезд», Ильи Исидоровича, «Содружества» и проч. — помочь Оцупу и чаще издавать «Числа», все равно ведь всё так или иначе идет под их знаком или их пародирует. Люблю «Числа» со всеми их недостатками, и, по-моему, они не уступают ни в чем «Аполлону» и его, в сущности, продолжают.

Получил от «Содружества» приглашение сотрудничать, но не буду, потому что не знаю, кому нужен журнал, издающийся на краю света и в наши «столицы» не проникающий, — но который без «столичных» авторов выходить бы не мог — там одни парижские имена. Посоветовали бы Вы им поддерживать в таком случае наши парижские начинания, или пусть займутся торговлей — «Русское» же «Дело» в этом случае, конечно, ни при чем…

Очень интересно все, что Вы пишете о Выставке, а также о рассказах Замятина. Ахматова сама про себя писала в стихах

Я дурная мать…

Напишите о ней подробнее. Все, что ее касается, — меня крайне волнует. Не говорил ли Замятин о Кузмине? О Мандельштаме? Не нашем, второстепенном, а настоящем. Что за бесстыдство, право, что он для своих каракуль не берет псевдонима — его «критика» книжки Т. в той же «Звезде» достойна фигурировать среди лучших образцов наших эмигрантских потуг на глубокомыслие, — дубина жалкая.

Буду очень рад, если Сирин мне напишет. Или мне написать первому? А от Вас жду длинного письма видите, я и в санаториуме нашел, чем наполнить 4 страницы, а Вы «действуете» на свободе.

Вижу Ваш берег — «Холодно. Голландия. Грустно».

Очень кланяюсь Вашему мужу — какое у него впечатление от Парижа? И не думайте, что я удовлетворился присланными Вами фотографиями…

Ваш преданный Толя.

Очень кланяйтесь Сирину.

(Открытка)SanatoriumHeil.Schwendi, 6 сентября 1935 г.

Зика, с нетерпением все поджидал от Вас известий, но уже почти два месяца, как Вы замолчали. Получили ли Вы мое большое письмо в августе? Я получил литературную газету [115]и очень Вам за нее благодарен. Переводы хороши все, особенно Смоленского, c’est un coup de maitre [116], потому что ничего нет ничего трудней для перевода, чем лирика. Есть ли у Вас известия от Сирина? Меня очень занимает выходящая в этом месяце Антология. Посылали ли Вы Кантору Ваши стихи? Очень надеюсь, что Вы скоро мне напишете обо всем — и о моей книжке. Рукопись уже совсем готова, и хорошо было бы, если бы успела выйти до Рождества.

Привет Вашему мужу.

Искренно Ваш Толя Штейгер

Какое несчастье с Вашей королевой… [117]

Heil.Schwendi, 5 ноября 1935 г.

Дорогая Зика, благодарю Вас за письмо и поздравляю с выходом новой Вашей книжки, о каковом событии узнал из газет, — это немного как появление на свет новорожденного: те же тревоги, опасения, надежды — во всяком случае у меня… Очень надеюсь, что Вы меня при рассылке не обидите, мне очень интересно, как далеко Вы с прошлого года «ушли» [118]. По разрозненным стихам, что появляются в журналах, цельного впечатления не составишь.

Мне приходится все время Вас за что-нибудь благодарить. На этот раз — за Иртеля [119]. Он очень любезен со мною, и книжка моя уже печатается под его надзором. Стоит она действительно неправдоподобно дешево — около 150 франков, но, chere amie, должен Вам заметить, что в области типографской Вы ушли недалеко от меня: в ней не «около листа», а целых четыре.

Конечно, я ничего не имею против, что наши книжки будут похожи друг на друга, как близнецы. Между прочим, этот формат для меня выбирал Георгий Иванов, он напоминает довольно близко его «Розы». Георгий Иванов и в типографию со мною ездил, в ту самую, где печатал свои безумства… Горгулов [120]— как раз в это самое время. Я с ним там и познакомился у директора в кабинете.

Что Вы скажете о смерти Поплавского? У меня руки пускаются, и мне трудно об этом говорить, хотя Ходасевич прав и удивляться тут нечему. Только думаю, что и без «Монпарнаса» в специфическом смысле, какой Ходасевич придает Монпарнасу, — повсюду, — дело кончилось бы с Поплавским точно так же. Отчаянная нищета, одиночество здесь не главное. То же самое было бы, будь Поплавский миллионером. Вы его видели, знаете — он был насквозь «неблагополучен» — для меня эта смерть удар. Мы были близки одно время

Ваших бельгийских поэтов и эстетов за большевизм и не думаю осуждать. Слишком ужасна капиталистическая европейская действительность, которую оправдать нельзя ничем. Все же думаю, что коммунизм, которым охвачено все почти лучшее европейское литературное молодое поколение и некоторые старые большие писатели, — либо предельная усталость и пессимизм (Андре Жид), либо просто идеалистическое недомыслие и юношеская, мальчишеская вернее, вера в perfectibilite de l'homme (способность человека к самосовершенствованию — фр.) и «правду жизни». Все это очень серьезно и грустно, конечно.

Из газет вижу, что кроме бельгийцев Вы еще возитесь с Кириллом Набоковым, которого я очень ценю за любовь к Рильке и изумительный цвет лица. Очень кланяйтесь от меня Кириллу.

А дальше, конечно, просьбы: chere, что Вы делаете, чтобы распространить Вашу книгу? Кому поручить распространение? Дому Книги? Кому там писать? Какой адрес? Ответьте, пожалуйста, на все эти вопросы точно и, если можно, поскорее. Буду Вам также очень благодарен, если Вы при помощи подписки что-нибудь распространите мне в Бельгии, если Вам это не очень скучно. Цену назначьте сами, соответствующую Вашей, с позволения сказать, валюте.

Вы мне ничего не написали, что рассказывал Замятин об Ахматовой и маленьком Гумилеве. Обязательно напишите об этом.

Алла мне ничего не пишет, но знаю, что она не уходит из Наполи и, как следовало ожидать, — отлично спелась с Ириной Одоевцевой.

Целую Ваши ручки. Привет мужу. Неужели и на этот раз Вы заставите меня ожидать Вашего ответа целую вечность?

Ваш Толя Штейгер.

Никакого Thyrse [121](sic) я не получил.

Heil.Schwendi, 9 декабря 1935 г.

Дорогая Зика, очень благодарю Вас за Вашу местную книжку, которая совершенно явно — большой шаг вперед (по «дороге»). Мне очень трудно говорить о ней тоном критика — «вот это удачно», «cа c’est rate» (это неудачно — фр.) и объяснить, почему rate, почему удачно. Очень приятен какой-то негородской ее дух — Вы видите и дым по полю, и белые пятна между зеленью, и все эти запахи — лесные, весенние и полевые. Хорошо: Муза, на корму! — Здесь уже и запах соленого ветра, и само слово корма тоже хорошее, и это «обдувшее сердце руками сжимая». И о молодости: