Страница 13 из 13
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край ты мой долготерпенья,
Край ты русского народа.
Ф.И. Тютчев
Ещё одна характерная русская черта — бесконечное терпение. Вот тут надо разобраться, потому что есть терпение и терпение. Русское терпение — это прежде всего смиренное ожидание, что перемелется — мука будет, что стерпится — слюбится, что Бог терпел и нам велел. Терпи, казак, — атаманом будешь. Это не терпение в кресле у зубного врача, не терпение в автомобильной пробке, когда стиснешь зубы и уговариваешь себя не рыдать, не хватать монтировку и не бежать бить стёкла в Думе. Это и не упорное терпение американского индейца воина: «Если очень долго сидеть у реки, можно дождаться, когда мимо проплывёт труп твоего врага…»
Нет, русское терпение — это унылая привычка принимать очередное издевательство над собой как нечто неизбежное и почти что нужное.
Понятно почему. Известный русский философ середины XX века Н.П. Ильин пишет:
«Из века в век наша забота была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить, но лишь о том, чтобы вообще как-то прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность, не как справедливость и счастье добыть, а как врага и несчастье избыть».
В результате и сформировался непредсказуемый русский характер. Невозможно сказать, как отреагируют два русских на схожую ситуацию. Вот пример, который приводит в своей книге З.В. Сикевич. Согласно легенде, древнерусские князья Борис и Глеб были предупреждены, что князь Святополк намерен их погубить, но, покорные Божьей воле, не подумали предпринять какие-либо меры и были убиты. А вот гордый князь Михаил Тверской, говорит другая легенда, приехав в Орду, отказался выполнить в общем-то необременительный, но обязательный языческий обычай — прежде чем приблизиться к хану, пройти через ряды очищающих костров. Монголы считали, что так сгорят все злые намерения явившегося. Михаил отказался это сделать и тем самым как бы сознался, что замыслил нечто злое. За что и был подвергнут мучительной смерти. Фактически он добровольно обрёк себя на расправу: не могу, дескать, поступиться принципами… Здравый смысл князю явно отказал: ну уж если явился на поклон к могучему суверену, так не ходи в чужой монастырь со своим уставом.
Но в большинстве случаев мы всё-таки покорно терпим куда большие издевательства.
На эту тему есть хороший анекдот.
«Некое правительство приняло решение извести свой народ. Катастрофически срезали зарплату — народ терпит. Прекратили строительство жилья — кряхтят, но терпят. Заставили платить за каждый чих — что делать? — терпят. Замучили взятками и откатами… Короче, правительству это наконец надоело. Собрали народ на площади и объявили: „Завтра ровно в восемь всем собраться на этом месте. Будем всех вас вешать. Вопросы есть?“ „Есть,— раздался робкий голос из толпы. — Верёвки с собой приносить или профсоюз обеспечит?“».
При первых признаках такого поведения властей какие-нибудь французы поднялись бы, как один человек, разрушили очередную Бастилию, выволокли на улицу чиновников и, самое малое, расквасили бы им физиономии.
Нет, не надо думать, что в данном случае русские плохие, а французы — хорошие, всё не так просто. Бунтовать и бить стёкла в мэрии предпочтительно в стране поменьше и чтобы при этом климат позволял, скажем, на какое-то время сохранять относительное благополучие.
Вот что рассказывает знакомая преподавательница французского языка, гостившая в Париже:
«Моя хозяйка сообщает: сегодня муниципальные работники объявили забастовку. Электричества не будет. Так что же, спрашиваю, и обед приготовить будет не на чём? Ну что вы, ужасается хозяйка. Конечно, к полудню свет дадут, нельзя же весь город оставить без обеда!..»
Нет, не подумайте, что все забастовки во Франции — такие, но представить себе что-либо подобное в России невозможно.
А вот уж если нас заведут…
Россия — флегматик. Представьте себе мужа — флегматика, а жену — холерика. Вот жена кричит на него, ругает, поносит последними словами, а он сидит и думает: а стоит ли сердиться?.. Ага, вот она уже перестала, а я ещё не начал сердиться…
Но стоит помнить: во флегматике, как стронций в костях, накапливается сопротивление. Все знают: пока в атомной бомбе не накопилась критическая масса, бомба относительно безопасна. Но когда порог хотя бы на капельку выше нормы, то остановить взрыв уже невозможно.
Вот и муж. В один прекрасный день, когда жена сделает ему очередное, не такое уж и резкое замечание, он вдруг встанет, выйдет из дома и не вернётся никогда. Жена будет бежать за ним и кричать что-нибудь вроде «Вернись, вернись, я всё прощу!», а он, может, и рад бы вернуться, но не может: что-то внутри у него щёлкнуло, и началась цепная реакция.
Россию можно долго-долго изводить, вытягивая из неё деньги и ресурсы, при этом, не стесняясь, поносить её, — и всё это мы терпим, терпим, терпим, пока наконец медведь не рявкнет и не начнёт крушить всё подряд, не разбирая, кто прав, кто виноват. Вспомните, как взбунтовавшаяся Чечня долго-долго задиралась, грозила сбивать российские самолёты над её территорией, а в Чечню шли и шли эшелоны с продовольствием, оборудованием, техникой, и всё это бунтовщики с удовольствием принимали и не думали платить. Но когда терпение кончилось, началось такое, что не приведи Господь. Белорусского батьку мы пока ещё покорно терпим, но, кажется, уже прозвучал первый тревожный звонок…
Удивительно ли, что лондонские редакторы одной моей книги, где я описывал русское терпение, очень долго не могли подобрать к этому слову английское соответствие. Patience? Нет, не то. Tolerance? Опять не подходит. Кончилось тем, что в англоязычном тексте появилось слово terpenie… В очередном издании вместо terpenie появилось длинное сочетание predisposition to patience, как бы «предрасположенность к терпению». Что ж, похоже.
Снова скажем: такое русское терпение — это не плохо и не хорошо, это просто есть. С одной стороны, в нынешней-то плачевной экономической ситуации нам только бунта и не хватало. Этакого бунта по-пушкински. Помните, как у него в «Капитанской дочке»: «Не приведи Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Слышите, как в этой гениальной фразе бухает набатный колокол: «Бу! Бу! Бу! Бу!» Вот что значит проза поэта! От одного звучания становится страшно. Нет уж, не буди лихо, пока оно тихо.
Профессор Панченко отмечает, что слово «косность» приобрело отрицательный смысл только в середине XVII века, а до того оно ассоциировалось с благообразием, благолепием и благочинием. «Пастыри, — говорит учёный, — учили древнерусского человека жить „косно и ожидая“, восхваляли косность даже на государственной службе». Царя-реформатора Алексея Михайловича прозвали Тишайшим, но смысл этого прозвища означал не то, что он вёл себя тихо. «Тишайший» означало примерно «энергично борющийся за мир и спокойствие в государстве». «Тишина» — это покой. Бунтовщик — нарушитель «тишины». Эпитет «тишайший», указывает А. Панченко, время от времени употреблялся и в адрес Петра Первого. Вот уж кто не был «тишайшим» в нашем понимании этого слова.
Так что русское терпение — понятие своеобразное. Оно связано ещё и с понятием страдания. Дух крепнет в испытаниях. У святого Иоанна Лествичника сказано: «Терпеливый есть ненападающий делатель». То есть надо учиться аскетизму, уметь стойко сносить невзгоды, владеть собой, справляться с гневом и другими отрицательными эмоциями. Иными словами, необходимо уметь терпеть. Культуролог К. Касьянова считает, что в этом — основа русской личности, наш способ существования в мире. Она приводит прекрасный пример того, как этим способом пользовались наши отшельники. Когда ученика одного святого постигла «плотская брань», то есть неукротимое сексуальное желание, он пожаловался своему учителю. Тот предложил помолиться за него. Но ученик ответил: «Хотя я и тружусь, отче, но вижу в себе плод от труда; и так лучше моли Бога, чтобы Он дал мне терпение».
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.