Без всяких полномочий

Лаша остался один.

Он целые дни просиживал в кафе, курил анашу, и бог знает, что ему грезилось.

Маленький, похожий на лилипута, Боб был его рыбой-лоцманом.

— Как дела? — спросил я Лашу.

— Получил вызов, — ответил он и вытащил из бумажника бланк с каким-то текстом и печатью.

— Поедешь?

— Время покажет, что делать, — ответил он и без всякого перехода спросил: — Твоим ребятам не нужны итальянские галстуки?

— Не знаю.

— А тебе?

— У меня есть галстуки, — соврал я.

— У него есть! — залился тонким смехом Боб.

— Помолчи, Боб! — сказал Лаша и отвел меня в сторону. — Я слышал, ты в писатели подался. Тяжелое дело. Но ты молодец. Надо выбиваться в люди. Если понадобятся деньги, мой бумажник в твоем распоряжении.

— Спасибо, Лаша, — сказал я.

— Ну ладно. Иди. Твои коллеги уже косятся на меня. Иди, Серго. А итальянский галстук за мной.

Я подошел к своим и сел за стол. Официантка расставляла чашки и улыбалась Гарри.

— Не строй глазки, Катюша. Я не каменный, — сказал он.

Официантка засмеялась. По-моему, она была неравнодушна к Гарри, впрочем, как и все другие официантки — от двадцатилетней Валентины до шестидесятилетней Маринэ по кличке Бабушка грузинского футбола. Маринэ знала по именам всех игроков тбилисского «Динамо».

— Ну и дружки у тебя, — сказал мне Мераб.

— Лаша несчастный парень. Но у него доброе сердце.

— Он фарцовщик!

Я пожал плечами. Слава богу, что не предложил им галстуки, подумал я.

— Успокойся, юноша, — сказал Гарри Мерабу. — Ты тоже не безгрешен.

Гарри намекал на связь Мераба с богатой сорокапятилетней вдовой. Мераб принимал от нее дорогие подарки. Во всяком случае, серый французский костюм и черные английские ботинки на нем были от вдовы. Мы все знали, когда он проводил у нее ночь. Она испытывала страсть не только к Мерабу, но и к духам «Серебристый ландыш».

— Катя! — поторопил Мераб официантку. — Твои мальчики заждались!

— Несу, несу, — ответила Катя и засуетилась. Она принесла кофе и бутылку коньяка.

— Не надо коньяка, — сказал Амиран. — Посидим за чашкой кофе. Зачем пить?

— Разве это называется пить? — сказал Гарри. — Амиран! Встряхнись!

— Если я встряхнусь, вам придется собирать меня по частям, — ответил Амиран.

— Что с тобой происходит? — сказал Мераб и положил руку на плечо Амирана.

Гарри окинул нас взглядом.

— Сегодняшнее кофепитие посвящаем следующей проблеме — Серго Бакурадзе и его взаимоотношения с Леваном Чапидзе.

— Хорошая мысль, — сказал Амиран. Он был рад, что его оставили в покое.

— Что обсуждать? — сказал Мераб. — Мы должны помочь Серго устроиться в штат.

— Как это сделать? — спросил Амиран. — Устроиться в штат трудно.

— Пойдем к главному, поговорим с ним, — ответил Мераб.

Я сидел и улыбался.

— Ты что ухмыляешься, юноша? — спросил Гарри.

— Я не хочу в штат.

Все недоверчиво посмотрели на меня.

— Ты серьезно? — спросил Гарри.

— Вполне, — ответил я.

— Объясни товарищам причину, — сказал Гарри.

— Мы ждем, — сказал Мераб.

— У человека могут быть секреты? — сказал Амиран и недовольно отвернулся к окну. — Нельзя же душу выматывать!

— Хорошо, я скажу. Только все должно остаться между нами.

В это время в зал вошла Нина Шедловская с высоким мужчиной в клетчатом пиджаке. Воцарилась тишина. Мераб застыл с бутылкой в руке.

— Вот это девушка! Девушка моей мечты.

— Добрый день, — сказал я, когда Нина поравнялась с нами.

— Добрый день, — ответила она.

Мои галантные товарищи тут же привстали и закивали головами.

Катя усадила вошедших за самый дальний стол.

— Юноша, откуда ты ее знаешь? — спросил Гарри.

— Оставь его в покое. Видишь, он волнуется, — сказал Мераб и ушел к Кате.

— А парень с ней, юноша, тоже неплох, — сказал Гарри, — Типичный американец с Запада.

Гарри сам был по происхождению американцем. В Союз он приехал с отцом в тридцать четвертом году, двухлетним мальчиком. Шуман-старший помогал Грузии строить какой-то комбинат.

— Хочешь, пошлем им шампанского? — сказал Гарри.

— Не хочу, — ответил я, хотя с удовольствием велел бы Кате поставить на стол Нины дюжину шампанского.

— Хочешь или не хочешь, не имеет значения, — сказал Мераб, садясь за стол. — Уже все сделано.

Хлопнула пробка, и Катя засеменила к столу Нины, неся бутылку шампанского.

Между Катей и Ниной завязался спор.

— Эта гордячка игнорирует наш обычай, — сказал Мераб.

Но клетчатому пиджаку обычай понравился, и Нина уступила. Он поднял бокал с шампанским, приветствуя нас.

— Пьянствуете, вместо того чтобы работать?! — сказал Леван.

Мы настолько увлеклись Ниной, что не заметили его появления.

Когда Гарри налил коньяк в рюмку, Леван чокнулся со всеми, намеренно пропустив рюмку, протянутую мною.

Краем глаза я наблюдал за Ниной. Я с горечью говорил себе, что такие девушки не для меня, и утешался мыслью, что мне сейчас не до девушек, их будет много потом, когда поставят мою пьесу, — хоть пруд пруди.

— Юноша, спуститесь с заоблачных высот на грешную землю. — Гарри улыбался.

— Мне пора. — Я встал.

— Куда? — спросил Леван.

Я сделал вид, что не слышал вопроса, и он рассвирепел:

— Уже отвечать не желает! Кто мы для него? Журналисты. Газетчики. Низшее сословие. А он драматург. Пьесу, видите ли, написал!

— Пьесу? Это правда, юноша? — спросил Гарри.

— Зачем его спрашивать, если даже наш парикмахер в курсе дела! — сказал Леван. — Обошел, говорит, Бакурадзе всех вас.

— Лично я могу только поздравить Серго, — сказал Мераб.

— Рано поздравлять, — смутился я.

— Видите, уже пренебрегает поздравлениями товарищей! Завтра здороваться с вами перестанет! — Леван не мог успокоиться. — Так всегда бывает, когда человек из грязи да в князи.

Я схватил Левана за лацканы пиджака и дернул к себе. Стул под ним с грохотом опрокинулся. Гарри вцепился в мои руки. Я хотел вырваться, но тут заметил идущую к выходу Нину. Клетчатый пиджак шагал за ней.

Леван кричал, и Мераб успокаивал его.

Официантки не вмешивались. В кафе дрались часто.

— Это ему так не пройдет! — грозил Леван. — Я его выгоню!

Я вышел из кафе.

Солнце свирепствовало. Асфальт дымился.

К проспекту Руставели выезжал сверкающий синевой «Москвич». Через заднее стекло машины я увидел рыжие волосы Нины Шедловской. Автомобиль мигнул подфарниками и умчался. Номер на нем был тбилисский.

Я сел в троллейбус. Потом я ехал в трясущемся автобусе. Мысли перескакивали с одного на другое, как с ухаба на ухаб. Я старался не думать о Леване, о том, что случилось в кафе.

Несколько лет назад Леван работал в газете внештатным корреспондентом. Он писал рассказы. Журналы не хотели публиковать их. Отчаявшись, Леван принес рассказы в газету. Ему повезло. Сотрудница отдела культуры и искусства Ирина Ткачева увидела в них то, чего не увидели в журналах. Началась кропотливая работа над каждой страницей, над каждым абзацем, а потом был первый успех.

Никто не знал, когда между Ириной и Леваном возникла любовь. Они тщательно скрывали свою связь.

Ирину ничто не смущало — ни то, что она старше Левана на десять лет, ни то, что родители Левана настроены против нее. Она твердо решила рожать. Она хотела иметь ребенка независимо от того, женится на ней Леван или нет. После долгих колебаний и скандалов Леван сбежал в Москву. Все думали, что он найдет подходящую девицу и навсегда останется в столице. Однако Леван вернулся, возможно, потому, что в Москве нелегко найти подходящую девицу за месяц. Он женился на Ирине. Она родила сына, но даже это не смягчило родителей Левана.

Леван зарабатывал от случая к случаю. Денег не хватало. Скрепя сердце он устроился в штат отдела информации и вскоре обратил на себя внимание главного.

Главный редактор мечтал уволить заведующего отделом информации — майора в запасе, убежденного в том, что лучший вид газетной информации — это рапорт. Под стиль рапорта он ухитрялся подгонять даже материалы ведущих сотрудников, чего не мог вынести ни один из них. Отдел лихорадило. Майор призывал к порядку подчиненных, когда те роптали.