Сармат. Смерть поправший

— Недостойный Юсуф весь внимание, уважаемый профессор!

— По неписаным правилам человек добровольно посвящает себя искусству дзен, но ваш друг недееспособен, и нам придется решать за него. Старый Осира спрашивает себя: имеет ли он на это право?..

— Да сделает Аллах счастливым каждый ваш день, Осира-сан! — с жаром воскликнул Юсуф. — Но если мы оставим его один на один с жестоким миром, зло может заполнить одними черными иероглифами белый лист его души!

— Почему вы принимаете такое участие в судьбе этого человека? — внимательно посмотрел на него старик.

— Я поклялся на древнем Коране, привезенном из Мекки, что не оставлю этого человека до часа его выздоровления или... или смерти! — несколько смутившись от его взгляда, ответил тот. — Юсуф не может нарушить клятвы, уважаемый Осира-сан.

— Поистине: «Бог живет в честном сердце», — улыбнулся старый японец. — Лечение вашего друга будет происходить в филиале моей клиники — уединенном монастыре «Перелетных диких гусей». Это недалеко от города, на берегу моря. Там ваш друг под присмотром наставников — монахов, в совершенстве владеющих методикой дзен-тренировок — обретет покой и душевное равновесие.

— Да продлит ваши дни Аллах! — вскинул руки Юсуф. — Я могу изредка навешать моего друга?

— Старый Осира просит коллегу об этом, — поклонился старик и, подумав, добавил: — В монастыре по ускоренной методике овладевают искусством дзен богатые европейские и американские бездельники... Коллега может оказывать им медицинскую помощь по европейским стандартам.

— О, Аллах Всемогущий! — закатил глаза к небу Юсуф. — Значит, я смогу увидеть на практике то, о чем еще студентом читал у Юнга и Фромма!

Скупая улыбка тронула губы старика:

— Эти Юнг и Фромм большие путаники, но они кое-что сделали для сближения восточной и европейской медицины.

Когда Осира и Юсуф вернулись в дом, они застали Сарматова сидящим в той же расслабленной позе и созерцающим такономе.

— Мне кажется, что я был там! — показал он на картину с изображением дерева, вцепившегося корнями в нависающую над рекой отвесную скалу. — Но никак не могу вспомнить, где это и когда я там был...

— Значит, этот пейзаж живет в твоей отзывчивой на красоту душе. Но душа твоя больна, потому ты и не можешь вспомнить, откуда он тебе знаком, — садясь напротив него на татами, мягко сказал Осира. — Согласен ли ты поехать в монастырь «Перелетных диких гусей», чтобы лечить там свою душу?

— Чтобы вылечиться, я согласен ехать куда угодно.

— Согласен ли ты, чтобы на трудном пути выздоровления у тебя был сенсей?

— Сенсей, кажется, это — учитель? — наморщил лоб Сарматов.

— Скорее, поводырь для тела и души воина. Согласен ли ты, Джон Ли Карпентер, чтобы твоим сенсеем стал старый японский самурай Осира, сидящий сейчас перед тобой?

— Согласен. Я буду во всем подчиняться требованиям моего сенсея.

— Чтобы скрасить твое одиночество в монастыре, магометанин Юсуф будет часто навещать тебя.

— Аригато дзондзимас, сенсей! — вытянув вперед руки и касаясь лбом циновки, благодарно воскликнул Сарматов.

— Что он сказал? — с удивлением спросил Юсуф.

— Он поблагодарил меня на старом японском языке! — ответил не менее удивленный Осира и пристально посмотрел на Сарматова. — Откуда ты знаешь эти слова?

— Не помню, сенсей.

— Странно! — задумчиво протянул старик. — Похоже, на листе его жизни кем-то уже написаны несколько красивых иероглифов древнего искусства самураев — дзен.

— Защищайся! — легко поднявшись с татами, вдруг отрывисто крикнул он и сделал выпад ногой в стоящего на коленях Сарматова.

Тот уклонился от выпада и, вскочив на ноги, встал в позу защиты. Снова последовал стремительный выпад старого самурая, и снова Сарматов ловко ушел в сторону. Следующая атака старика сопровождалась характерным для каратэ криком на выдохе. Сарматов и на сей раз удачно нейтрализовал ее, и сам с таким же криком неожиданно перешел в наступление, от которого не ожидавшему такого отпора старому самураю пришлось бы плохо, если бы он не перешел к глухой обороне.

— Старого Осира не обманула маска героя-воина мицухире на лице вашего друга, коллега! — ошеломленно сказал старик, возвращаясь на циновку. — Когда-то он постигал искусство дзен по правилам школы Риндзай и достиг невероятных для европейца высот... Душа забыла о том, но его мышцы и тело все помнят. Старый самурай Осира не может гарантировать ему возврат памяти, но он может помочь его душе снова вернуться на путь воина — бусидо!

— Разве может быть воин без памяти?

— Память для воина — обоюдоострый самурайский меч, — задумчиво сказал старик. — Память о прожитой жизни может укрепить его дух в сражении, но может и смутить его, сделать нетвердой руку... Для лейтенанта Японской Императорской армии Осиры такое когда-то закончилось шестью годами русского плена...

— Осира-сан хочет сказать, что воину не нужна память? — недоверчиво переспросил Юсуф.

— Я хочу сказать, что в бою память надо прятать как можно глубже, — склонил седую голову Осира. — В сорок пятом году на Сахалине на мою пулеметную роту обрушились русские парашютисты. В конце боя я не вовремя вспомнил, как в родном Нагасаки меня провожала на войну жена с двумя моими сыновьями на руках. Моя рука дрогнула от воспоминаний о близких и не успела выхватить самурайский меч, чтобы сделать харакири...

— Стали ли сыновья утешением вашей жизни? — осмелился спросить Юсуф.

— В Нагасаки по ним каждый день звонит колокол, — тихо ответил Осира и отвернулся, чтобы скрыть увлажнившиеся глаза.

Вспоминая унесенную американским ядерным смерчем семью и свой горький плен на ледяных сибирских просторах, старик надолго замолчал.

— Кто помогает больному, тот долго живет! — наконец решительно произнес он. — Оставляйте его на мое попечительство, коллега, и возвращайтесь к своим делам.

— О, Аллах Всемогущий! — воскликнул Юсуф, скрывая за глубоким поклоном блеск глаз. — Благодарю, благодарю вас, Осира-сан! Недостойный Юсуф запомнит все, что услышал от вас!..

Проводив его до резных ворот монастыря, старый Осира пристально посмотрел в его черные глаза и сказал:

— Запомните, у всех народов жизнь воина — дорога, у которой есть начало и нет конца, но это только в том случае, если воин, ступая по ней, никогда не расставался с честью, не ведал греха корысти и предательства.

Юсуф в знак согласия затряс тюрбаном.

— В родном моем памирском кишлаке я часто слышал об этом от седобородых аксакалов, — сказал он. — Благодарю, благодарю, уважаемый профессор, за ваше желание исцелить моего друга!

Он даже преклонил колени, чтобы поцеловать у старика руку.

— Моя машина направляется сейчас в Сянган, — остановил его Осира. — Монах-водитель может завезти вас в отель, коллега.

— О нет! — с жаром воскликнул Юсуф. — Я пешком... Хочу вдоволь вдохнуть воздух свободы.

Осира долго провожал взглядом уходящую за изгиб дороги щуплую фигурку. Что-то в восторженном магометанине встревожило старого самурая, но он никак не мог понять, что... «Может, то, что за черными как ночь глазами магометанина я совершенно не рассмотрел его душу? — спросил он себя. — Ответ на мою тревогу даст время. Однако надо попросить старшего монаха Ямаситу внимательно присмотреться к нему».

В километре от монастыря дорогу беззаботно шагающему Юсуфу перегородила легковая машина с затененными стеклами. Из нее шумной толпой вывалились несколько арабов и с раскрытыми объятиями бросились к доктору.

— Удалось ли, уважаемый брат Юсуф, пристроить гяура к старому японцу? — когда стих радостный гул взаимных приветствий, спросил его араб в пестром бедуинском бурнусе.

— Вполне, брат Махмуд! — воскликнул тот. — Оказалось, что какой-то полицейский комиссар по фамилии Корвилл заранее договорился со старым самураем о лечении моего русского гяура.

— Значит, люди этого комиссара сорвали нашу встречу в аэропорту, когда вы с гяуром прилетели из Исламабада? — вмиг сошла улыбка со смуглого лица Махмуда. — Плохой знак, брат Юсуф!.. Люди триады от легавого Корвилла и его помощника рыжего Бейли стараются держаться подальше...