Страница 9 из 38
Сарматов приложил к губам палец и незаметно подкрался к «пианисту». Что-то прокричав в микрофон передатчика, тот поднялся и вздрогнул, ощутив на шее лезвие ножа. Сарматов развернул его и вдруг отшатнулся. Перед ним стояла хрупкая, тоненькая девушка, почти подросток. Опустив безвольные руки, она смотрела мимо Сарматова на горящий город, и в ее миндалевидных глазах отражалось пламя пожаров на фоне зловещего закатного неба.
— Господи, дочь Давидова, тебя же расстреляют! — воскликнул Сарматов по-английски, пытаясь заслонить девушку от набежавших, рвущихся к ней солдат-палестинцев.
Девушка передернула плечами, откинула со лба прядь коротко стриженных волос и, не удостоив Сарматова взглядом, ответила также по-английски:
— Сладко умереть за Родину...
— Что? — вырвалось у Сарматова по-русски.
При звуках русской речи голубая жилка на тонкой, открытой шее девушки начала пульсировать сильнее, а с ее губ слетела ответная фраза, произнесенная на чистейшем русском языке:
— Сладко умереть за Родину...
— Ни фига себе! Ты русская, что ли? — вытаращил на девушку глаза Силин.
Она не ответила, лишь печальная улыбка искривила уголки ее по-детски припухлых губ.
Алан склонился к Сарматову и прошептал ему на ухо:
— Палестинцы требуют отдать девку им...
Сарматов круто развернулся и, положив руки на автомат, в упор посмотрел на галдящих, точно стая ворон, палестинцев. Рядом с ним встали плечом к плечу Бурлак, Алан, Силин, Шальнов, Прохоров, Харченко. Под их взглядами палестинцы стушевались.
В окружении «архаровцев» Сарматова девушка отрешенно спустилась по лестничным маршам вниз мимо горящих коридоров, офисов и квартир. На одной из лестничных площадок среди обугленных трупов сидели и лежали раненые: старики, женщины, дети.
Сарматов повернулся к идущим позади палестинцам:
— Помогите раненым, а пленную доставим мы!
Один из палестинцев, по-видимому старший, вскинул ладонь к каске:
— Слушаюсь, господин майор!
Едва они вышли из подъезда дома, как меж горящих домов в небе появились черные силуэты «Фантомов».
— Славяне, мордой в землю! — крикнул Сарматов и завалил «пианистку» на асфальт.
Когда пронеслась взрывная волна и перестали падать куски железа, асфальта и бетона, он помог девушке подняться и показал на виднеющийся между двумя многоэтажными зданиями кусок горящей улицы, по которой только что прокатился огненный смерч.
— Уходи! — коротко обронил Сарматов.
Она непонимающе посмотрела на него.
— Блин! — рявкнул Бурлак. — Уходи, сопля зеленая!.. Затыришься среди «черных»...
Девушка смотрела на горящую, захлебывающуюся болью улицу, а потом по-русски спросила, глядя Сарматову в глаза:
— Туда?..
— Туда — к ним! — показав на улицу, жестко произнес он и уже более дружелюбно добавил: — И пусть хранит тебя твой еврейский бог!..
Печальная улыбка снова тронула уголки ее губ, и, удостоив Сарматова долгим взглядом своих бархатных карих глаз, девушка медленно пошла к просвету между домами.
Сарматов и «архаровцы» молча смотрели ей вслед.
В какой-то момент ее тоненькую фигурку обрисовал острый луч закатного солнца, и она будто растворилась в его золотом сиянии.
Тем временем в створе горящих домов снова появились «Фантомы»...
— Ложись! — заорал Сарматов, услышав уже до тошноты знакомый, леденящий кровь свист приближающихся ракет.
Вслед за «Фантомами» между зданиями прокатился огненный вал. Вздыбилась и содрогнулась земля, некоторое время продолжая дрожать крупной дрожью, и долго еще сыпались с неба камни и горящие головешки.
— Уберег все же девчонку ее еврейский бог! — приподняв голову после прошедшего огненного смерча, сказал Сарматов и посмотрел в чрево огнедышащих кварталов, где только что скрылась женская фигурка в желтой майке с мордочкой Микки Мауса на спине.
Восточный Афганистан
27 июня 1988 года.
Река круто поворачивала на юг, в сторону синеющего на горизонте хребта и уходила на запад, упираясь в сумеречное закатное небо.
Сарматов тщательно сверил показания компаса с картой.
— Мужики, мы на финишной прямой — до наших блокпостов километров семьдесят по сплошной «зеленке». Отдыхаем или врубаемся в нее? — спросил он.
— Отдохнем, когда сдохнем! — ответил Бурлак.
Алан согласно кивнул головой.
— А ты, полковник, что скажешь? — дернул он за руку американца. — Передохнуть не желаешь?
Тот поднял закованную в наручник руку:
— Какие могут быть желания у пленного?
— Да ладно тебе! — Сарматов бросил на американца косой взгляд: — Дорогой сэр, если ты мне дашь слово офицера, что не будешь выкидывать фортели, то я сниму...
— Нет! — перебил его американец. — Такого слова я тебе не дам, майор! И если ты не дурак, то сам поймешь почему!
— Спасибо, полковник! — кивнул Сарматов и, подумав, добавил: — Ну, что, врубаемся в «зеленку», мужики!
Серп месяца освещает заросли мертвенным голубоватым сиянием. Откуда-то из чащобы доносятся непривычные, резкие звуки: то трубный клич самца-оленя, то уханье филина, то шакалий лай. Все это заставляет измученных людей вздрагивать и хвататься за оружие.
— Ну и жарища! — проворчал идущий следом за американцем и Сарматовым Бурлак. — На экваторе такой не было!
— Дождь, ливень будет! — сказал американец. — Мои ребра, перебитые во... во Вьетнаме, говорят мне об этом.
— Сармат, а он что, хорошо русский понимает? — спросил Бурлак.
— Полковник, капитану кажется, что ты хорошо понимаешь по-русски, — поинтересовался Сарматов.
— Я немного учил русский в Принстоне, — с заметным акцентом по-русски ответил тот. — Надо знать язык и культуру противника.
— Дождь точно будет! — внимательно посмотрев на него, произнес Сарматов. — Мои ребра, в Анголе перебитые, тоже ноют... А что, полковник, жарко было во Вьетнаме? Хорошо вам там вломили?!
— Мы действительно проиграли эту войну! — согласился американец. — Но вы здесь повторили наши ошибки...
— Какие, например?..
— Ну, например, не приняли в расчет стереотип национального поведения и психологию афганцев.
— Не так все просто! — пожал плечами Сарматов. — Мы здесь, в Афгане, для того, чтобы исламские фундаменталисты от Ирана до Пакистана и индийских штатов Джамму и Кашмир не соединились в одно целое. Мы разрезали их... Соединившись, они замахнутся на нашу Среднюю Азию, нам тут не до их психологии, хотя учитывать ее, конечно, надо.
— Но вы же терпите поражение, Сармат.
— А нам никто и не ставил задачи кого-то здесь в Афгане победить.
— У некоторых наших генералов сходная точка зрения на эту войну. Но они молчат, потому что ваши танки в суточном переходе от персидской нефти.
Сарматов усмехнулся:
— Воссоединившимся исламистам будет проще простого создать ядерное оружие, и что тогда будет с вашей персидской нефтью, полковник?!
— Пусть об этом болит голова у политиков! Ты же сам сказал, что мы с тобой лишь «пыль на сквозняках истории»!
— Да уж! — откликнулся Сарматов. — Портрет этой дамы, как известно, пишется кровью... В чем, в чем, а в крови мы с тобой по самые яйца!..
— Человек зачинается в желании, рождается в крови и живет в скверне! — вздохнул американец. — Чтобы делать нашу грязную работу, надо примириться с этим, майор!.. — Меняя резко тему разговора, он вдруг спросил: — После самума ты говорил странные вещи, майор. Что ты хотел сказать тогда?
— Я уже не помню, о чем я тогда говорил — отмахнулся Сарматов.
— Не прикидывайся, майор, дело в том, что я тоже кое-что помню. Если бы ты не заговорил на эту тему, то я подумал бы, что все это мне приснилось, но двоим ведь не может сниться один и тот же сон?!
— Что же ты раньше-то молчал? — подозрительно покосился на американца Сарматов.
— Да как-то времени для разговора подходящего не было, — пожал тот плечами. — Так что тебе напророчил тот старец?
— Чушь все это. Говорил про грядущие вселенские катаклизмы, будущее предсказывал.